Читать интересную книгу Дураки и умники - Светлана Шипунова

Тот вздыхает и говорит:

— Ну что ж, пойдемте в зал заседаний.

Все разбирательство длится каких-нибудь полчаса, Рябо-конь, как ни странно, не отрицает, что слова такие говорил, но цель у него при этом была, оказывается, самая благородная: «Чтобы она больше не писала на нас критику». «Но ведь это ее работа», — говорит судья. «Статьи этой журналистки были очень вредными для нас. Люди ж читали и могли подумать, что мы тут неправильно проводим реформы». «Но почему вы избрали такой способ?» «Я не знал, как ее остановить». Судья смотрит на него с интересом и удивлением, после чего удаляется на совещание с самим собой. Потом он возвращается и произносит короткую витиеватую речь, из которой следует, что факт оскорбления чести и достоинства гражданки такой-то судом установлен, но… Но. Но. Но. Опять какое-то «но». Соня почти не слушает, у нее просто темнеет в глазах от догадки, что все напрасно, ничего не вышло. Выясняется, что никакого приговора вынести нельзя, по той же самой причине, что Рябоконь — народный депутат. «Но ведь Верховный Совет дал согласие…» «Да, но то было согласие на возбуждение уголовного дела. А теперь надо получить согласие на привлечение к уголовной ответственности». Оказывается, для этого надо снова обращаться к генеральному прокурору, чтобы он обратился в Верховный Совет, чтобы тот внес в повестку дня, одним словом, надо все начинать сначала. О, нет…

— Так ты плюнула на это дело? — спросил Зудин.

— Не то чтобы плюнула, тягомотина эта тянулась долго, года полтора, но потом генпрокурор сменился, а потом и самого Рябоконя сняли, в чем, кстати, вся эта история сыграла не последнюю роль, так что не совсем уж бесполезное было дело. Просто я очень устала биться об стенку, а туг как раз замуж вышла, уехала из Благополученска, ну и — гори оно все огнем.

— Соня! — сказал Зудин, глядя ей прямо в глаза. — А ты не хочешь вернуться к этому делу и довести его до конца? Рябоконь теперь никто — не депутат, не губернатор, так что любой суд с удовольствием возьмется…

— А зачем?

— Затем, чтобы он получил, что заработал, лучше поздно, чем никогда.

— Тебе это зачем, я спрашиваю?

— Мне?

— Ну да, тебе, ты же за этим ко мне приехал?

— Видишь ли, Соня…

— Постой, я, кажется, понимаю. Выборы? Ты что, каким-то образом участвуешь?

— Каким-то образом — да. Но дело не во мне. Главное, что участвует Рябоконь! Человек, который ничего, кроме вреда, области не принес, снова лезет к власти. Надо же его остановить, а это дело как нельзя лучше…

— Послушай, — сказала Соня, внимательно глядя на Зудина, — со мной этот номер не пройдет. Если ты прямо не объяснишь, в чем тут твой личный интерес, мы эту тему не продолжаем.

Зудин посидел, подумал. Вообще-то в его планы не входило вот так сразу раскрывать перед кем бы то ни было, даже перед Соней, все карты. Но с другой стороны, посоветоваться с умным человеком было не грех. И он решился.

— Видишь ли, Соня. Возможно, ты удивишься, но я решил сам баллотироваться в губернаторы.

— Ты?

— Я. А что? Почему бы нет?

— Ты в своем уме?

Зудин по своему обыкновению обиделся. Только сейчас он совершенно ясно понял, что точно такой же может быть реакция и других ребят — Жоры, Валентина, Севы Фрязина, когда они узнают об истинных его намерениях.

Но ведь объявить о них придется уже в самое ближайшее время. Он должен убедить их всех в том, что ничего странного в этом нет, напротив, давно пора молодым, интеллигентным людям, не обремененным грузом прошлых лет, современно мыслящим, брать власть в свои руки. Он как раз такой человек, просто его плохо здесь знают и недооценивают.

— Зачем ты лезешь в эти дела? — спросила Соня неприязненно. — Ты же ничего не смыслишь ни в экономике, ни в управлении. Куда тебе тягаться с Твердохлебом? Он всю жизнь в этом котле варится, а ты кто такой? Несостоявшийся журналист, только и всего. В депутаты попал случайно, как многие тогда, а то, что в Москве покрутился, так это же еще ни о чем не говорит. Кем ты был там? Мальчиком на побегушках?

Как ни странно, Зудин эти обидные слова проглотил, будто не заметил.

— Извини, Соня, но ты рассуждаешь, как… Ты просто отстала от жизни и плохо себе представляешь, как сегодня дела делаются. У тебя все еще партийный подход к таким вещам — хозяйственный опыт и все такое, а сейчас не это главное. Если хочешь знать, при наличии определенных средств — финансовых и политических — можно кого угодно раскрутить и сделать не только губернатором, но и президентом. Хоть негра из Африки. Поверь, что, поучаствовав в президентской кампании, я кое-чему научился и представляю, как это делается.

— Ну-ну… Давай, раскрутись, я даже не удивлюсь, если у тебя получится, я уже ничему не удивляюсь. Но далыие-то что? Дальше ведь работать придется, а ты, насколько я помню, не очень умеешь и не очень любишь работать.

— Это уже второй вопрос, все будет зависеть от того, какую команду собрать, а работать найдется кому. Главное — выиграть выборы. Для меня это, если хочешь, дело принципа, я хочу самому себе и всем доказать, что при грамотной организации предвыборной кампании…

— Значит, ты понимаешь, что лезешь не в свои сани, для тебя это игра, эксперимент, так, что ли?

— В некотором смысле да. Я абсолютно убежден, что с помощью одних только средств массовой информации, если, конечно, умно их использовать, можно повернуть общественное мнение на 180 градусов, и те, кто сегодня ни о ком, кроме твоего Твердохлеба, слышать не хочет, завтра бегом побегут голосовать именно за Зудина.

— Потрясающе… — только и могла сказать Соня.

Зудин же как ни в чем не бывало потягивал коньяк и улыбаясь посматривал на Соню.

Она сидела удрученная, лицо ее выражало некоторую даже отстраненность, означавшую: ну что тут говорить, говорить тут нечего…

— Пойми, Соня, сейчас не 91-й год, а 96-й! Время всяких там рябоконей, этих недоделанных губернаторов первой волны, давно прошло. Настало наше время, понимаешь, наше — молодых, образованных, интеллигентных людей. Мы просто обязаны забрать у них власть, или, если хочешь, подобрать, поскольку она почти валяется у нас под ногами. Было бы глупо не воспользоваться. Теперь уж только мы, сорокалетние, спасем Россию! — закончил он с пафосом.

— Да нет, — вздохнула Соня, — вы ее доконаете! Пример твоего друга Сережи Сыропятко тебе ни о чем не говорит?

Но Зудин и не думал отступать, просто решил зайти с другой стороны.

— Послушай, Соня! — сказал он торжественно. — Я тебе сейчас еще одну вещь скажу, только ты не спеши отвечать, ладно?

— Ну?

— Я хочу возродить нашу газету.

При этих словах Соня прикрыла глаза и откинулась на спинку кресла, теперь лицо ее выражало: придется вытерпеть и это.

— Ты послушай, послушай! Я хочу собрать ребят, я уже многих разыскал, все устроены кое-как, а некоторые вообще не устроены…

Соня слушала молча, никак не реагируя. Про себя она уже решила, что у мальчика «поехала крыша», видимо, на почве нереализованных амбиций, и жалела, что позволила ему явиться.

— Конечно, ту газету не вернешь, — продолжал Зудин как ни в чем не бывало, — это и не требуется, в конце концов все мы уже не в том возрасте. Но дух! Но творческая атмосфера! Все это еще можно возродить! Эго будет совершенно другая газета — с другим названием, с другой концепцией…

— Ну и в чем твоя концепция? — не скрывая иронии, спросила Соня.

— Вот тут самое главное. Я хочу, — он сделал долгую паузу, как бы предваряя важность того, что собирался произнести, — создать абсолютно новую, современную газету — не бульварную, как большинство теперь, но и не «орган» кого-то и чего-то. То и другое — вчерашний день. «Органы» уже не вернешь, и не надо, а бульварными газетенками все насытились вот так, — он приложил ладонь к горлу. — Я тебе больше скажу: такое обилие газет, которое есть сейчас в Благополученске, никому не нужно, это все временное явление, последствия слишком буквально понятой свободы печати. Знаешь, что сейчас надо? Надо создать мощный газетный концерн, собрать туда все эти жалкие редакции, закрыть мелкие, с мизерными тиражами издания и начать выпускать одно большое, солидное — на хорошей бумаге, современной технике, с количеством страниц… — он на секунду задумался, — ну, не меньше тридцати, с шикарной иллюстрацией, богатой рекламой — типа «Нью-Йорк Таймс» или «Фигаро», представляешь?

Соня смотрела на него внимательно: умный он или дурак?

— Да-а… А я уж грешным делом подумала, ты и правда что-то оригинальное скажешь. Утопия. Причем полная. Ты хоть представляешь, сколько это сегодня стоит?

— Деньги есть, — сказал Зудин скромно. — А если удастся с выборами, будет еще больше, и главное — никаких проблем и препятствий для осуществления этого проекта. Но сначала надо выиграть выборы. И первое, что я сделаю, если меня изберут, это возрожу… возродю… — он засмеялся своей неловкости, — наш творческий коллектив. Представь, как это будет здорово — собраться снова всем вместе!