По сравнению с американскими девушками ее возраста, Вэлентайн была совершенно неумудренной в сексе. Без малого в двадцать два года она все еще была девственницей. До шестнадцати лет ее вечера были заполнены работой по дому. После шестнадцати она по девять часов в день трудилась на работе, более роскошно обставленной, но не менее тяжелой, чем труд землекопа, а вечерами занималась с матерью моделированием и шитьем. Редкие свободные часы она проводила одна в кино или по воскресеньям с семьей в Версале, а не в любовных приключениях. Кому бы удалось в таких обстоятельствах не сохранить девственность, с негодованием спрашивала она себя. Она с неохотой позволяла целовать себя некоторым, но очень немногим из тех неинтересных юношей, с кем ее знакомили. Характер у нее был резкий и прямолинейный, она никогда не ощущала необходимости и, как она считала, потребности научиться кокетничать. Она не относилась к числу женщин, обладавших этим даром от природы. Единственный раз Вэлентайн сгорала от страсти, влюбившись в священника, причем даже не в того, кто выслушивал ее исповеди. Вот и весь опыт, думала она с горечью. А все кругом считают, что французские девушки такие пикантные, такие сексуальные, просто «о-ля-ля!», словно они все как две капли воды похожи на аматерскую барышню времен Первой мировой войны. Да, «давай поговорим, крошка», как же! Она раскрыла драгоценную папку с номерами «Вумен веар дейли» за последние три недели.
Вэлентайн, тяготевшая к крайностям, сочетавшая в себе галльскую логику с кельтским воображением, что иногда приводило к ошеломляющим результатам, не могла, как это часто бывает, понять себя. Нехватка сексуального опыта в ее случае не имела ничего общего с неразвитой чувственностью. Она всегда обладала чувственностью, но ее парижский образ жизни, требовавший колоссальной сосредоточенности и энергии, вынуждал держаться в рамках. Однако ее чувственность находила выход, хотя она сама не подозревала об этом, в той части повседневной жизни, что принадлежала только ей, — в моделях. Они отличались особенностью, обычно характерной только для самой женщины, — как говорят французы, «du chien» — перчинкой. Если в женщине есть перчинка, это совсем не то же самое, что шик, элегантность или даже обаяние, хотя все эти слова относятся к той же категории описательных терминов. Шик выражается в манере женщин носить одежду, а не в самой одежде. Элегантность проявляется в линиях и качестве одежды, в очертаниях фигуры, скрытых под одеждой, в личном мнении обладателя одежды по поводу важности совершенства в мелочах. «Glamour» [5] — слово со столь неуловимым значением, что его нет ни в одном языке, кроме английского. «Glamour» — это, скорее всего, сочетание утонченности, тайны, магии и фотогеничности. Перчинка — это нечто пряное, терпкое, едкое, соблазнительное, что заставляет мужскую половину рода человеческого замечать: вот женщина с перчинкой — непростая. Шик и элегантность не имеют ничего общего с сексуальностью, обаяние во многом схоже с ней, перчинка — это всецело сексуальность. В Катрин Денев есть обаяние, в Шер есть перчинка. В Жаклин Биссе и Жаклин Онассис есть обаяние, но у Сюзен Блейкли, Бренды Ваккаро, Сары Майлз, Барбары Стрейзэнд есть перчинка. Она есть в Бекки Шарп, в Скарлетт О'Хара, есть она и в Вэлентайн О'Нил, в ней самой и в ее работе. Перчинку часто узнают лишь по результатам впечатления, которое она производит на других, поэтому совершенно естественно, что Вэлентайн о ней не подозревала, если учесть, что в школе и на работе ее окружали в основном женщины. Перчинку в женщине замечает лишь мужчина. Другие женщины не ставят ей это, в заслугу, потому что она не вызывает в них никакого отклика.
* * *
С первого дня после приезда в Соединенные Штаты Вэлентайн начала покупать «Вумен веар дейли». Эта газета, издаваемая индустрией моды, незаменима для всех, кто в творческом или исполнительском плане связан с чрезвычайно важным делом продажи, реализации одежды, обуви и аксессуаров. Если вы производитель пуговиц из Индианы, или японский изготовитель теннисных туфель, или художник по тканям из Милана, или закупщик товаров для универмага в Висконсине, или если вы любым другим серьезным образом связаны с четвертой по величине в Соединенных Штатах отраслью промышленности, вы просто осел, если не читаете «Вумен веар дейли». Это самая важная из посвященных торговле ежедневных газет в мире. Кроме того, там печатаются блестящие критические статьи по всем видам искусства, интереснейшие обзоры культурных событий Вашингтона, репортажи «изнутри» о мире кино и театра, колонки серьезных публицистов. И, наконец, там пишут о моделировании, модельерах и людях, которые носят самую красивую одежду и ходят на самые блестящие вечера в мире. Светская женщина, которой пришлось бы выбирать между «Вумен веар» и всеми остальными журналами мод, а также колонками о светской жизни, вместе взятыми, непременно остановилась бы на этой газете.
Собирая информацию в «Вумен веар», Вэлентайн составила полное представление о том, где искать работу, и в первый же понедельник после неожиданного ужина со Спайдером вышла из дому, тщательно одевшись в свое самое удачное и оригинальное платье с жакетом и идеальными аксессуарами, держа под мышкой папку с эскизами. Она четко знала, кем хочет стать: помощницей модельера.
Любому мало-мальски серьезному модельеру нужен ассистент, чтобы воплощать эскизы в жизнь, служить связующим звеном между модельером и мастерской, пробным камнем для новых идей, а иногда и поставлять сами идеи. Когда умерла Анне Кляйн, ее до той поры неизвестная ассистентка Донна Каран прославилась в одну ночь, представив превосходную коллекцию «Анне Кляйн». Теперь у нее есть свои ассистенты, а дело расширилось как никогда.
Из «Вумен веар дейли» Вэлентайн выписала длинный список модельеров, работа которых ей правилась, и по телефонной книге узнала их адреса. Квинтэссенцию модельерской мысли в Соединенных Штатах можно ощутить в нескольких высоких деловых зданиях на Седьмой авеню, которые и являются средоточием последних моделей. Только от одного перечитывания списков обитателей этих зданий, вывешенных в вестибюлях, у Вэл перехватило дыхание, если таковое еще не сбилось вовсе в результате протискивания сквозь толпы на улицах, толпы в вестибюлях, которые не шли ни в какое сравнение с толпами в лифтах. Центр Седьмой авеню — кошмар для клаустрофоба, словно обитателей всех переулков Гонконга запихнули в несколько неописуемо уродливых зданий.
В приемной каждого демонстрационного зала сидит суровая секретарша, взирающая на главного редактора «Харперс базар» с той же подозрительностью, что и на хасидского раввина, пришедшего просить о пожертвованиях. Однако Вэлентайн умела обращаться с мнительными женщинами: любая приемщица французских домов моды в общении с нижестоящими могла бы дать фору тюремной надзирательнице. Вэлентайн знала, что помочь ей может лишь неприкрытая наглость.