Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ширванские беки ответили, что они подчиняются этому требованию, провели монгольское войско, обойдя Дербент, горными тропами и показали путь на кипчакские равнины. Монголы тогда отпустили стариков посредников, а сами направились дальше на север.
Глава четвертая
В стране аланов и кипчаков
На Северном Кавказе Джебэ и Субудай прибыли в страну аланов,[145] куда из обширных северных степей на помощь аланам собралось много лезгин, черкесов и кипчакских отрядов.
Монголы бились с ними целый день до вечера, но силы оставались равными, и никто не одержал победы. Тогда Джебэ послал к знатнейшему кипчакскому хану Котяну лазутчика, и тот прочел Котяну такое письмо:
«Мы, татары, как и вы, кипчаки, – одна кровь одного рода. А вы соединяетесь с иноплеменниками против своих братьев. Аланы и нам и вам чужие. Давайте заключим с вами нерушимый договор не тревожить друг друга. За это мы вам дадим столько золота и богатых одежд, сколько вы пожелаете. А вы сами уходите отсюда и предоставьте нам одним расправиться с аланами».
Монголы послали кипчакам много коней, нагруженных ценными подарками, и кипчакские ханы, соблазнившись, предательски покинули ночью аланов и увели свои войска на север.
Монгольские дружины напали на аланов, разгромили и пронеслись по их селениям, предавая все огню, грабежу и убийству. Аланы объявили о своей полной покорности Чингисхану, а часть их присоединилась к монгольскому отряду.
Тогда, не имея больше за спиной острых мечей аланов, Джебэ и Субудай внезапно повели свои тумены на север в степь, на кипчакские кочевья. Уверенные в мире и своей безопасности, кипчакские ханы с отдельными отрядами разъехались по своим стоянкам. Монголы гнались за ними по пятам, разорили главные пастбища кипчаков и забрали всякого имущества во много раз больше того, что дали в уплату за измену.
Те из кипчаков, которые жили далеко в степи, услыхав о вторжении монголов, навьючили на верблюдов имущество и бежали кто куда мог: одни спрятались в болотах, другие в лесах.[146] Многие удалились в земли русские и венгерские.
Монголы гнались за убегавшими кипчаками по берегам Дона, пока их не загнали в синие волны Хазарского моря[147] и там многих утопили. Оставшихся в живых кипчаков они сделали своими конюхами и пастухами, чтобы те стерегли захваченные повсюду стада и табуны коней.
Затем они прошли на Хазарский полуостров и напали на Судак, богатый приморский кипчакский город. К нему раньше приходило много чужеземных кораблей с одеждами, тканями и другими товарами. Кипчаки их выменивали на невольников, черно-бурых лисиц и белок, а также на бычьи кожи, которыми славилась кипчакская земля.
Узнав о приближении монголов, жители Судака бежали, частью укрылись в горах, частью сели на корабли и отплыли через море в Требизонт. Джебэ и Субудай разграбили город и снова отошли на север для отдыха в кипчакских кочевьях, где отдыхали больше года.
Здесь тянулись обильные травой луга и плодородные поля, распаханные рабами, и бахчи с арбузами и тыквами, и тучные стада крупных коров и тонкорунных баранов. Воины монгольские хвалили эти степи и говорили, что здесь их коням так же привольно, как на родине, на берегах Онона и Керулена. Но родные монгольские степи им дороже, и они их не променяют ни на какие другие степи. Покончив с завоеванием вселенной, все монголы хотят только одного – вернуться на берега родного Керулена.
Джебэ и Субудай со своими отрядами пробыли недолго в главном городке кипчаков Шарукане.[148] В нем были и каменные постройки, до половины врытые в землю, и амбары со складами иноземных товаров, но больше всего было разборных юрт, в которых жили как кипчакские ханы, так и простые кочевники. Они весной откочевывали из города в степь, а на зиму снова возвращались в город.
С приходом монголов заморские купцы, боясь войны, перестали торговать со степью. Город Шарукань, разграбленный и сожженный, опустел, а монгольские войска ушли к Лукоморью.[149]
Там монголы поставили курени в низинах между холмами, чтобы укрыться от ветров. Каждый курень ставился кольцом в несколько сот юрт, отобранных у кипчаков. В курене насчитывалась тысяча воинов. Посредине каждого кольца стояла большая юрта тысячника с его высоким рогатым бунчуком из конских хвостов. Около юрт, привязанные на железных приколах, стояли всегда готовые к походу оседланные кони с туго подтянутыми поводьями, а остальные кони паслись огромными табунами в степи под надзором кипчакских конюхов.
Монгольское войско продолжало соблюдать строгие законы – «Ясы Чингисхана».[150] Лагеря были окружены тройной цепью часовых. В степи, на главных тропах, ведущих в земли булгар, урусов и угров,[151] скрывались сторожевые посты. Они ловили всех, кто ехал по степи, расспрашивали их, затем отсылали тех, кто знал новости о соседних племенах, к Джебэ-нойону, а остальных рубили.
У многих нукеров вместе с ними в юртах находились их монгольские жены, выехавшие в поход еще с далекой родины, а также женщины и дети, захваченные в пути. Монголки были одеты так же, как и нукеры, и их трудно было сразу отличить. Они иногда участвовали в битвах, но обычно женщины заведовали верблюдами, вьючными конями и возами, в которых берегли полученную при дележке добычу. Женщины наблюдали также за пленными с тавром владельца, выжженным на бедре, и поручали им разную работу. Они вместе с пленными доили кобылиц, коров и верблюдиц и во время стоянок варили в медных или каменных котлах пищу.
Маленькие дети, рожденные во время походов или захваченные в пути, во время переходов сидели в повозках или кожаных переметных сумах, иногда по двое, на вьючных конях, а также за спиной ехавших верхом монголок.
В степи, в стороне от монгольского лагеря, растянулся сборный табор воинов разных племен, приставших в пути к монголам. Здесь были видны и туркменские пестрые юрты, и тангутские рыжие шатры, и черные шатры белуджей, и простые шалаши аланов или всадников неизвестно какого племени. Вся эта разгульная орда, подгоняемая монголами, первая посылалась на приступ, а после боя подбирала остатки захваченной монголами добычи.
Глава пятая
В татарском лагере близ Калки
Субудай-багатур приказал поставить себе юрту на высоком кряже морского берега, около устья ленивой мутной реки.
Нукеры весело исполняли приказ багатура, предчувствуя стоянку и отдых. Двенадцать верблюдов привезли несколько разобранных юрт. На верблюдах сидели перепуганные кипчакские пленницы в остроконечных войлочных шапках. По требованию монголов, они пели песни, когда ставили полукруглые решетки, обтягивали их белыми войлоками и наискось перевязывали пестрыми ткаными дорожками.
Субудай, хмурясь, спросил:
– Почему три юрты?
– В одной ты будешь думать твои думы, в другой мы поместим твоих любимых охотничьих барсов, а без третьей нельзя – в нее мы для тебя заперли самых лучших кипчакских пленниц, умеющих петь и плясать.
Субудай оборвал нукеров:
– Угга! (Нет!) Пусть во второй юрте рычат барсы, а в третьей пусть для меня варит обед старый Саклаб. Кипчакские пленницы пусть мне в походе не мешают. Раздайте их сотникам.
Саклаб с котлами, большими деревянными ложками и длинным тонким ножом на поясе расположился в третьей юрте. Высокий, худой, костлявый раб, с седыми космами, был схвачен татарами в пути около Астрабада. Нукеры объяснили тогда Субудаю: «Этот пленный старик – родом урус. Он был поваром у мирзы самого хорезм-шаха Мухаммеда и задумал бежать к себе на родину. Он говорит на всех языках и умеет готовить всякие кушанья. Старик будет тебе готовить и пилав с миндалем, и чилав со сливами, и каймэ из гороха, и каймак из сливок, и халву, и пахлаву. При нем находится его приемыш, молчаливый юноша по имени Туган. Он будет помогать Саклабу готовить обед».
Тогда Субудай рассердился и сказал:
– С меня хватит одного старика Саклаба, чтобы изготовить обед. А никаких помощников мне не надо. Все любят быть помощниками при котле. Этого юношу Тугана вооружить мечом и дать ему из табуна лысого шелудивого коня. Отправить его в первую сотню, и пусть учится военному делу. Если будет из него хороший воин, то скоро у него появится и добрый конь, и седло, и броня. А если будет плохой воин, то его убьют в первой схватке. Потеря небольшая!..
В юрте с белым верхом, повернутой дверью к югу, в сторону моря, Субудай сидел у входа на седельной подушке. Он подолгу с удивлением смотрел выпученным глазом на серое беспокойное море, где и вода, и ветер, и рыбы, и даже летающие над волнами птицы совсем иные, чем в голубых озерах монгольской степи. Издалека катились к берегу однообразные волны, и в туманной синеве иногда показывались белые паруса иноземных кораблей – они боялись приблизиться к занятой татарами земле.
- Чингисхан. Пенталогия (ЛП) - Конн Иггульден - Историческая проза
- Гонимые - Исай Калашников - Историческая проза
- 40 дней Кенгира - Александр Солженицын - Историческая проза
- Декабристы - Сергей Алексеев - Историческая проза
- Гусар - Артуро Перес-Реверте - Историческая проза