Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Но вот близок был полдень, и время наступало, когда их глаза попадали в плен очарованья. Когда Хлоя Дафниса нагим видела, ее поражала его краса, и млела она, изъяна малейшего в его теле не замечая. Он же, видя ее одетой в шкуру лани и в сосновом венке, когда подавала она ему чашу, думал, что видит одну из нимф, обитавших в пещере. И вот похищал он сосновый венок с ее головы, сначала его целовал, потом на себя надевал; а она, когда, сняв одежды, омывался он в реке, надевала их на себя, тоже сперва их целуя. Иногда они друг другу яблоки бросали и голову друг друга украшали, пробором волосы деля: Хлоя говорила, что волосы его похожи на ягоды мирта, так как темными были они, а Дафнис лицо ее сравнивал с яблоком, так как оно было и белым и румяным. Он учил ее играть на свирели, а когда она начинала играть, отбирал свирель у нее и сам своими губами скользил по всем тростинкам. С виду казалось, что учил он ее, ошибку ее поправляя, на самом же деле через эту свирель скромно Хлою он целовал».
«Как-то раз в полуденную пору, когда он играл на свирели, а их стада в тени лежали, незаметно Хлоя заснула. Это подметив, Дафнис свирель свою отложил, и ненасытным взором он ей любовался: ведь теперь ему нечего было стыдиться; и тихо он сам про себя говорил: «Как чудесно глаза ее спят, как сладко уста ее дышат! Ни у яблок, ни у цветущих кустов нет аромата такого! Но целовать ее я боюсь; поцелуй ее ранит сердце и, как мед молодой, в безумье ввергает. Да и боюсь поцелуем своим ее разбудить. Ах уж эти болтуны-кузнечики! Громким своим стрекотанием они ей спать не дадут, а вот и козлы стучат рогами, вступивши в бой; о волки, трусливей лисиц! Чего вы их до сих пор не похитили?»
«Когда он так говорил, кузнечик, спасаясь от ласточки, вознамерившейся его поймать, вскочил к Хлое на грудь, а ласточка, преследуя его, схватить не смогла, но, гонясь за ним, близко так подлетела, что крыльями щеку Хлои задела. Она же, не понимая, что случилось, с громким криком пробудилась от сна. Заметив же ласточку – все еще близко порхавшую – и видя, что Дафнис смеется над испугом ее, она успокоилась и стала глаза протирать, все еще сонные. Тут кузнечик в складках одежды на груди у Хлои запел, как будто благодарность за спасение свое приносил. И вновь громко вскрикнула Хлоя, а Дафнис опять засмеялся. И под этим предлогом руки на грудь он ей положил и кузнечика милого вынул; он даже в руке у него петь продолжал. Увидевши его, обрадовалась Хлоя, на ладонь его взяла, поцеловала и вновь у себя на груди укрыла, а кузнечик все пел».
«Схоронивши Доркона, омывает Дафниса Хлоя, к нимфам его приведя и в пещеру его введя. И сама впервые тогда обмыла тело свое на глазах у Дафниса, белое, чистое в красоте своей и не нуждавшееся даже в омовении, чтоб быть прекрасным; а затем, собравши цветы, что цвели той порою, увенчали они венками статуи нимф… Дафнис не мог заставить себя быть веселым, увидав Хлою нагой и красу ее, прежде сокрытую, открытой; заболело сердце его, будто яд какой-то его снедал: то дышал он часто и скоро, как будто кто гнался за ним, то задыхался, как будто все силы свои истощил уже в беге. Казалось, в ручье купанье было для него страшнее, чем в море крушенье; думал он, что душа его все остается во власти разбойников, был ведь он молод и простодушен и не знал еще, что за разбойник – любовь»[82].
Любовные письма также можно отнести к эротической литературе (самый ранний пример – письмо Лисия, о котором мы уже упоминали (с. 205) и которое включено в диалог Платона «Федр»). Можно привести также письмо, которое в пьесе Плавта «Псевдол» написано финикийской девушкой своему дружку, поскольку оно отражает тип любовного греческого письма: «Прощай, ты, наша страсть – вся сласть любовная, / Игра и шутки, поцелуи сладкие, / И тесные любовные объятия,/ И нежных губок нежные кусания, / Прощай, грудей упругих прижимание! / Нет больше наслаждений этих нам с тобой. / Пришел распад, разлука, одиночество, / Друг в друге если не найдем спасения. / Дать знать тебе стараюсь, что узнала я. / Увижу я, насколько любишь ты меня, / Насколько притворяешься. Теперь прощай»[83].
Во II в. н. э. ритор Лесбонакс выпустил собрание любовных писем, также и Зонэй писал любовные письма, и Мелесерм – любовные письма гетере. О трех последних мы не знаем ничего, кроме их имен, однако сохранились 118 писем Алкифрона, младшего современника Лукиана. Совершенно очаровательны два письма, которыми Менандр обменялся со своей возлюбленной Гликерой; там также есть несколько писем к гетерам, которые составляют всю четвертую книгу. Его письма полны любовью к Афинам и ко всей греческой культуре, которая в них так живо отражается; во многих из них мы найдем искры буйной чувственности, чему примером может служить следующий отрывок:
МЕГАРА К БАКХИДЕ
«Ты единственная девушка у возлюбленного, и ты любишь его так, что не можешь расстаться с ним ни на миг. Добрая Афродита, какой дурной вкус! Гликера просила тебя прийти на ее жертвенный праздник много дней назад – это было на празднике Дионисий, где она нас познакомила, – и вот тебя нет там!.. Полагаю, это из-за него, ты не можешь посетить старую подругу? Ты стала добродетельной женщиной и целиком предана своему возлюбленному, но все же мы просто распутные шлюхи. Все из нас были там – Фессала, Мосхария, Таис, Антракия, Пелата, Триаллис, Миррина, Хрисиона, Евксиппа; также и Филумена, хотя она только что вышла замуж и у нее ревнивый муж, сразу пришла к нам, как только уложила мужа спать. Ты единственная, кого не было. Но ты конечно же должна была согревать своего Адониса. Наверное, ты боялась, что какая-нибудь Персефона утащит его, если ты, его Афродита, оставишь его одного. Ну и вечеринка у нас была! – хочу, чтобы ты раззавидовалась, если можешь, – какая потрясающая вечеринка! Песни, шутки, вино до самого рассвета, духи, венки и вкуснющая еда. Мы расположились в тени лаврового дерева, и единственно, чего недоставало – это тебя, а больше ничего. Ты знаешь, мы часто выпивали и раньше, но так приятно – в первый раз. Самым интересным был спор между Триаллис и Мирриной, чья попка красивей и нежней. Потом Миррина развязала свой пояс и осталась перед нами в одном шелковом белье, сквозь которое ясно были видны ее тяжелые ягодицы, которые тряслись, как желатин или простокваша; она потом глянула на них через плечо и стала ими шевелить. В то же время она не выглядела грубой, как если бы выполняла некие эротические движения, я так и обалдела от удивления.
Триаллис не отставала, но вела себя более развязно, она сказала: Я не стану бороться за покрывалом и жеманничать, я буду сражаться голой, как это принято у борцов».
3. Философия
Другая атмосфера встречает нас, когда мы углубляемся в «Эннеады», произведение из девяти книг, автором которого был Плотин из Ликополя (III в. н. э.). Неутомимый полуслепой и физически слабый создатель неоплатонизма часто занимался проблемой любовных отношений; он, однако, считал чувственность грехом, по меньшей мере помехой на пути к духовному совершенству, актом саморазрушения, как он показал на великолепной аллегории прекрасного Нарцисса, влюбившегося в собственное отражение, которое увлекло его в глубину, его поглотившую. Плотин был увлечен той мыслью, что мудрец должен настолько проникнуться идеей Чистоты и Красоты, что одно уже знакомство с категориями Прекрасного в чувственном мире и освобождение его от телесной зависимости может привести его к наивысшему блаженству, которое сродни идее чистой духовности. Для него, следовательно, Красота, которую он не устает славить, является синонимом нравственного блага, исходя из этого он написал три блестящих эссе – «О Прекрасном», «Об Эроте» и «О Красоте духовной». Издатель его произведения Порфирий Тирский возражает Плотину, когда, например, тот утверждает, что нужно отказаться от мысли употреблять в пищу плоть животных, ибо это возбуждает чувственность. Надо сказать, что свои идеи он сам воплощал в жизнь, например женился на Марцелле, вдове с семью детьми, что мало пользы принесло ему в этом мире, однако при этом воспарил его философский дух. Несомненно, среди христиан прошел слух об этом, и этот удивительный поступок стал примером для Порфирия, в результате он женился на старой еврейке со многими детьми, однако скорее из жадности, а затем и вовсе отошел от христианства.
Едва ли стоит напоминать, что в многочисленных лексикографических произведениях, которые до нас дошли, и особенно в сборниках пословиц и поговорок, в хрестоматиях эротических деталей бесчисленное множество; однако эти произведения мы не можем здесь разбирать, поскольку они не являются отдельным литературным жанром, но представляют собой лишь цитаты из произведений других авторов.
Е. Поздний период
Остается дать краткий обзор последнего периода греческой литературы, обычно обозначаемый приблизительно с 300-го до 530 г., и именно в это время греко-римская культура – драгоценная ветвь на древе гуманизма – постепенно сошла на нет. В ее уничтожении, одном из самых печальных в истории человечества, огромную роль сыграло давление снаружи, жестокий натиск варварских племен, среди которых можно назвать парфян и блеммиев, и, наконец – но не в последний раз, – она пережила атаки германских орд и готов и самое главное – растущее влияние христианства. Так называемые язычники, особенно после времени правления императора Аврелиана, который, как и многие люди этой культуры, пал жертвой заговорщиков после пятилетнего правления, разумеется, пытались объединить христианское и языческое мировоззрение в так называемом солнечном культе – однако напрасно: «терпимое» христианство не приняло в этом участия, оно слишком заблуждалось относительно собственной роли как универсальной религии, в результате мир пошел по этому пути и под землей скрылись те обломки прекрасного, та жизнь чувств, которые на протяжении столь долгого времени доставляли людям истинную радость.
- Древняя Греция. Рассказы о повседневной жизни - Коллектив авторов - История / Культурология
- Лекции по истории Древней Церкви. Том III - Василий Болотов - История
- История культуры древней Греции и Рима - Казимеж Куманецкий - История
- Нестор Махно - Виктор Савченко - История
- Повесть временных лет - Нестор Летописец - История