начальников. На Украине целый ряд генералов и офицеров получил назначения командиров корпусов, начальников дивизий и командиров полков, одел оригинальные украинские жупаны, расшитые шнурами, со сборками сзади, отпустил оселедцы, навесил кривые сабли, занял казармы, наклеил вывески на украинском языке, напечатал уставы по-украински, ввел немецкие слова в команды, издал множество очень интересных военных книг с обложками на украинском языке и с содержимым на русском, но солдат в армии не было.
Создавалась в Киеве из молодых земельных собственников прекрасная дивизия «сечевых стрельцов», были офицерские батальоны и народный Сумской гусарский полк, но это были тысячи человек, тогда когда для защиты Украины и для войны с большевиками требовались сотни тысяч.
Переговоры о мире с Советской республикой затягивались и выливались в форму праздной болтовни и пустого митинга. Советская республика недвусмысленно грозила восстанием в тылу, общественные деятели левого толка, подобные Петлюре, поднимали голову и говорили против гетмана, и если все это еще не выступало открыто, то только потому, что молчаливо стояли повсюду часовые в германских касках и грозное «halt» заставляло поджимать хвосты самых смелых политических шавок.
Однако гетман чувствовал, что опираться вечно на германские войска невозможно, что Украина одна не может существовать, и он решил создать тесный оборонительный союз, слившись с Доном, Кубанью, Крымом и народами Кавказа, а также самостоятельною Грузиею. Это входило и в немецкие планы, и при содействии германского командования 20 октября на станции Скороходово между Полтавой и Харьковом в поезде гетмана Скоропадского между атаманом и гетманом состоялось политическое свидание.
Атаман прибыл на Скороходово в своем поезде из трех вагонов в сопровождении генерала Свечина, двух адъютантов и майора Кокенхаузена. Его сопровождал почетный караул из казаков атаманского конвоя, одетых в прежнюю, 1914 года казачью форму.
Гетмана сопровождали его военный министр полковник Сливинский, начальник снабжения Молов, флигель-адъютант полковник Зеленевский, атаман Зимовой станицы в Киеве генерал Черячукин и другие лица свиты. С гетманом был офицерский караул, и, кроме того, при нем был германский конвой.
После завтрака в вагоне гетманского поезда и общей беседы, касавшейся, главным образом, снабжения Донской армии, гетман остался наедине с атаманом и здесь в откровенной беседе высказал свои политические взгляды на будущее России.
– Вы, конечно, понимаете, – говорил гетман, – что я, флигель-адъютант и генерал свиты Его Величества, не могу быть щирым украинцем и говорить о свободной Украине, но в то же время именно я, благодаря своей близости к государю, должен сказать, что он сам погубил дело империи и сам виноват в своем падении. Не может быть теперь и речи о возвращении к империи и восстановлении императорской власти. Здесь, на Украине, мне пришлось выбирать – или самостийность, или большевизм, и я выбрал самостийность. И право, в этой самостийности ничего худого нет. Предоставьте народу жить так, как он хочет. Я не понимаю Деникина. Давить, давить все – это невозможно… Какую надо иметь силу для этого? Этой силы никто не имеет теперь. Да и хорошо ли это? Не надо этого! Дайте самим развиваться, и, ей-Богу, сам народ устроит это все не хуже нас с вами…
Меня упрекают за то, что я вел переговоры с императором Вильгельмом и ездил к нему… Шульгин в Екатеринодаре пишет Бог знает какие статьи про меня. Называет меня изменником. И к нему пристала вся интеллигенция, все те общественные деятели, которых я спас от большевистской петли!
Я прошу вас быть посредником между мною, Деникиным, кубанцами, Грузией и Крымом, чтобы составить общий союз против большевиков. Разве не можем мы или наши представители съехаться где-либо и сговориться? Мы все русские люди, и нам надо спасти Россию, и спасти ее мы можем только сами. Поверьте, никакие немцы, никакие англичане или французы нас не спасут…
На совещании было решено, что атаман снесется с генералом Деникиным для устройства совместных с украинцами переговоров. Там же атаман заручился согласием гетмана на создание на средства гетмана особой русской армии в юго-восточном углу Харьковской губернии, которая заслоняла бы Войско Донское от большевиков со стороны Воронежской и Курской губерний.
В 6 часов вечера атаман уехал со станции Скороходово и 21 октября прибыл в Новочеркасск. В тот же день он писал генералу Лукомскому, заведующему политическою частью Деникина, в Екатеринодар:
«Я вчера виделся с гетманом Скоропадским. Цель нашего свидания – установление более дружеских отношений, слияние отдельных частей раздробившейся России, объединение для общей борьбы с большевизмом, борьбы для освобождения России. Вы отлично понимаете, что гетман не может громко говорить о борьбе с большевиками, потому что он не имеет для этого армии и вынужден „играть в мир“ с Советской республикой. Но тайно и он, и те русские люди, которые его окружают, хотят и готовы помогать и Войску Донскому, и Добровольческой армии, и Кубани в этом общем нашем деле: освободить Россию от нестерпимого гнета большевизма. Гетман готов делиться со всеми нами имуществом складов, патронами, снарядами и т. п., готов помогать и денежно, потому что Украина все-таки богаче Дона и Добровольческой армии.
Тут не может быть разговора о так навязших в зубах ориентациях. Снаряжение и вооружение русское, наследство разложившейся под язвами большевизма и разбежавшейся российской республиканской армии, деньги даны русскими людьми, русскими банками.
Я совершенно искренне говорю вам, Александр Сергеевич, та политика обособленности от России и ее частей, которую ведет Добровольческая армия, к добру не приведет. Вы все ждете барина. Вот приедет барин – барин нас рассудит. Но время идет и несет свои неудачи, и падает вера в силы. Нельзя рассчитывать на чужеземную помощь, надо работать самим, самим в своем творчестве искать жизненные силы. Иначе мы будем, как цветок, подвязанный к палке, хилый и больной. Выдерните палку, и он упадет и завянет.
Вы живете надеждами, что через две недели придут иностранцы и помогут вам и войсками, и снарядами, и одеждой, и деньгами. Этою надеждою вы заразили даже и мою армию, и на Царицынском фронте ждут французов. И дух от этого не повышается, а падает.
А если не придут?
Я вам прямо говорю – так скоро, наверно, не придут. То есть могут приехать отдельные люди, новые и новые возбудители надежд, но реальная сила – тысяч сорок войска, комплектов 200–300 тысяч одежды и вооружения при самых благоприятных условиях ранее декабря не придут. Да и придут ли?
А ведь вы все надежды возлагаете на них. Я не знаю, как одета и обута ваша армия, но про свою могу сказать – у меня две трети не имеет