– Полагаю, время шампанского! – щелчком Пальцев подозвал официанта, прерывая опасную беседу и нейтрализую душевный порыв Баси к сближению.
– Весьма, весьма кстати! Мой тост, господа… – с бокалом в руке Шарль поднялся и высоко вскинув бровь ждал, пока в зале установиться тишина. Наконец, лица присутствующих с вниманием обратились к нему. И прежде всего, лицо Пальцева, изобразившее неподдельный интерес.
– Чувства наполняют меня через край…Через мой край, – голос Шарля дрогнул. – Я есть поклонник истинного искусства, я есть знаток человеческих душ, я есть гражданин, что натурально, и я буду поблагодарить Альберт за случившийся тут бардак. Прошу извинить ошибку – праздник. Поблагодарить за тот пир духа… За пир духу, которым он нас всех… Которому мы все… Запутавшись от волнения в дебрях чужого языка, экспансивный иностранец всхлипнул и согнулся вдвое. Было похоже, что он схватил руку Пальцева с целью облобызать ее, но тот не позволил. Во всяком случае, заботливо усадил гостя и зашептал ему что–то на ухо.
Вероятно, Пальцев был здесь единственным, кому иностранец не казался "голубым", не очень–то иностранным и, кроме того, совсем не смешным. После встречи с шефом де Боннара в запыленной квартире и впечатляющих телевизионных шоу, господину Пальцеву во всем мерещились подвохи. И сейчас он решительно терялся, в какую сторону развернется сюжет банкета. Не нравились ему амурные заходы Баси, внезапный акцент, одолевший Шарля и неожиданная апатичность Беллы. Он незаметно покинул зал, что бы еще раз в тиши своего кабинета взглянуть на договор. Бумага с визой Мефистовича была подписана Пальцевым прямо перед банкетом и без всяких колебаний, словно его рукой водил некто. Теперь, рассматривая контракт о совместных подземных работах иностранной фирмы MWM с Гуманитарным фондом культуры, Альберт Владленович убедился, что, изображая затейливую вязь его подписи, этот некто воспользовался пером с красными чернилами! Нет, не чернила то были, кровь! С поражающей ясностью Пальцев понял, что заверил документ собственной кровью и будет не в силах нарушить ни один из его пунктов…
Когда побледневший и протрезвевший Альберт Владленович вернулся в зал, концерт был в самом разгаре. Публику радовала своим энергичным выступлением сипевшая в микрофон певица. У эстрады рядом с Беллой, подобрав повыше подол и без того короткого платья, сидела Ангелина. Из–за толстых ляжек колени у нее расходились в стороны, грим размазался, на груди вперемежку с музейными брильянтами блестела елочная мишура. Сразу было заметно, что многоборка здорово поддала и нуждается в эмоциональной разрядке. Между тем, Белла продолжала наполнять бокалы, и обе соперницы, звонко чокаясь, пили за что–то невероятно смешное.
– Что ж это у моего благоверного все телки – бляди? Вернее, все бляди – телки! Ты глянь на эту… – Лина указала пальцем на скачущую по сцене неуемную блондинку. Та усиливала вокальный эффект визуальным: развернувшись задом в сторону публики, задрала атласную юбочку и смачно ворочала ягодицами. – Дешовка–давалка. Кумир толпы. И те, что до нее дуэт–парочка – бардачные ребята… – Лина загрустила. – Бардак у вас тут, чертов бардак. Хоть не вылазь из–за кордона.
– Очень даже на уровне программа. Звезды эстрады, лауреаты. Их и мэр на государственные мероприятия приглашает, – возразила Белла, которой концерт казался вполне приемлемым. Может потому, что в этот вечер ее не интересовало ничего, кроме женщины, сидевшей рядом. Та икала после каждой фразы. Фразы получались короткими.
– Скажи, киска… Кого мой Бертик из этих давалок утюжит?
Может тебя, а? – криво ухмыльнулась Лина, окидывая брюнетку вызывающим взглядом. Назревала конфликтная ситуация. Как раз в этот момент к супруге Пальцева подскочил Шарль и что–то с улыбкой шепнул ей на ушко. С воплем "Ага! Я так и думала!" бывшая спортсменка вскочила и ловко поддала ногой в вихлявшийся зад выступавшей. Всенародная любимица плашмя рухнула на стол, сбивая посуду, круша фужеры и вазочки с мороженым. С визгом вскочили и кинулись врассыпную гости. Фонограмма продолжала звучать и в такт заводной песенке, ритмично и как–то весело происходило стряхивание с вечерних костюмов десертных изысков. А пострадавшая, вся в шоколадном креме и взбитых сливках, ярко характеризовала случившееся при помощи ненормативной лексики.
Однако инцидент этим не исчерпался. Высказавшуюся и завывшую белугой певицу бросились успокаивать, а та сопротивлялась и стремилась нанести обидчице телесные повреждения. Ангелина тоже рвалась в бой и Пальцеву пришлось с помощью официантов удерживать неплохо владевшую приемами самбо, но, к счастью, ослабевшую от спиртного супругу. Присутствующие с нескрываемым волнением следили за развитием приятнейшего скандала.
Мара выскочила на лестницу. Весь вечер Игорь крутился на кухне, а она жалась в углу зала, стараясь не попадаться на глаза Альберту Владленовичу. Не нравился ей хозяин и банкет тоже. А уж от мерзкого скандала, разбушевавшегося среди торжества, и вовсе хотелось бежать. Спустившись на один пролет лестницы, Мара закрылась в свое кабинете. Комната была крошечный, но уютный, с массивной лампой на письменном столе, парой бежевых кожаных кресел и скрытыми под панелью красного дерева сейфом. Над столом висела копия натюрморта Снайдерса – тушки битой дичи, головки лука, виноградные гроздья, лимон с наполовину очищенной кожурой громоздились в живописном беспорядке. Она сидела в кресле и смотрела на лимон, ощущая во рту сводящую челюсти кислоту. Почему–то представила свое хирургическое отделение, где всегда брала дежурства под праздник. В палатах оставались лишь тяжелобольные и одинокие. На прикраватных тумбочках плавали в стаканах расклекшиеся кружки выданных к празднику лимонов. Дежурный медперсонал устраивал свою вечеринку в ординаторской, а Мара обходила страдальцев с очередными уколами. Как жаль, что не умела она говорить лживых и утешительных слов, в которых так нуждались эти люди. Ведь, может, им больше уколов, сталкивающих в забытье, нужна была эта драгоценная иллюзия лжи?
…По металлической лестнице прогремели тяжелые шаги. Нет, спускался не Игорь, похоже, парочка. Приглушенные голоса, шепот, тишина. Мара прислушалась. Кто–то прошел вниз, в кладовые и сумел открыть дверь, ключи от которой имелись только у Игоря.
Она потихоньку выскользнула на лестницу и, перегнувшись через перила, заглянула вниз. Там ярко светился прямоугольник раскрытой двери, а в нем вырисовывались тесно прижавшиеся фигуры. Мара с облегчением вздохнула, узнав Пальцева и Беллу и поспешила вернуться в кабинет. Если их волнует интим в подвале – то мешать не стоит.
Прошло минут десять и снова послышались шаги – мужчина, торопливо поднимался наверх. Белла, однако, задерживалась. Может, он обидел ее?
Сорвавшись с места, Мара вмиг оказалась внизу. Посреди ярко освещенной кладовой стояла Белла. Уставившись расширенными глазами прямо перед собой, она страшно улыбалась оскаленным ртом. Неоновый свет заливал неузнаваемо изменившееся лицо мертвенной белизной, в зрачках мерцали зеленые искры.
– Белка, ты что! – Мара схватила ее руку – сильную, полную, с крупным изумрудным перстнем. Женщина ошарашено посмотрела на нее, очевидно, не узнавая, и отшатнулась.
– Это я! Да что он с тобой сделал?
Страшно взвыв, Белла медленно сползла на пол и обхватила Марины колени.
– Что, что произошло!? – Мара присела рядом. Закрыв лицо руками, Белла начала раскачиваться и тихонько поскуливать.
– Перестань! – тряхнула ее за плечи Мара. – Прекрати истерику!
Тогда, открыв лицо, женщина молча кивнула на блестящую дверь морозилки. Термометр показывал максимум – минус тридцать. Мара нажала на кнопку – двери с лязгом разъехались. На полу тесной, как одноместный лифт, камеры лежал пестрый мешок в ярких жарптичьих разводах. Дохнуло ледяным холодом, серебрилась покрывающая стены изморозь. Среди яркого шифона белела скрюченная рука в бриллиантовых кольцах.
– Ангелина… Господи… – Мара выволокла тело женщины в комнату. Та пьяно рыгнула и сжалась в клубок. Нос и щеки казались алебастровыми, а губная помада размазалась по лицу кровью. Громко всхлипнув, Белла вновь припала к Мариным коленям:
– Что теперь делать? Что!
– Надо поднять ее наверх, в кабинет. Живо!
Тело женщины оказалось невероятно тяжелым, а Белла – фантастически сильной. Перехватив Лину за могучую талию, она выволокла ее по винтовым металлическим ступенькам на площадку, от которой расходились коридоры. Из темноты кто–то шагнул навстречу, преграждая руками путь.
– Уфф, мадам, мадмуазель… До чего ж некорошо много водка! Уфф… Шарль осуждающе качал головой, глядя на распростертую Лину. – Какой мороженый мадам Пальцев! Этот женщина много лежал в снегу. Ходил гулять без пальто. – Он быстро захлопнул отчего–то открывшуюся дверь в заснеженный двор и склонился над пострадавшей. – Корошо, что вы умел оказывать помощь. Храбрые рашен вумен.