ты, блин, выбрала самый неподходящий из всех моментов.
– Кому как. Поэтому Сорокин, смирись: я иду с тобой. Точка.
Ага. Супер. С ментами ― со мной. В помойку, которая зовётся отчим домом, тоже, вероятно, со мной. Потрясающе. Это уже называется не: "впустить в свою жизнь немного", это уже, бл, полное погружение с 3D спецэффектами.
* * *
Краткое содержание протокола с переводом на русский и опусканием всех формальностей: один, по синьке, на почве ревности, набросился на другую с кухонным ножом. Огонь, но дальше ещё веселее: пока другая, не менее синяя, удирала от него с орами на весь подъезд, умудрилась грохнуться на лестнице и сломать себе ногу. Причём жёстко так сломать, кости-то уже трухлявые от нездорового образа жизни.
Вишенкой на торте этой полной маразма драмы стал третий персонаж, из-за которого всё и началось. Однако чел вообще не запаривался и, тупо забив болт на "семейные разборки", преспокойно почесал к себе, отсыпаться. До него еле достучались доблестные органы правопорядка. Эпичная вакханалия абсурда, бл.
В которой, однако, есть и свои плюсы:
1. Мать на какое-то время остаётся в больнице, до операции так точно;
2. Папашку тоже закрыли на ночку-другую и ещё будут разбираться, оформлять ли его по статье. Но до этого не дойдёт. Я мать знаю, она отказную напишет;
3. Хата не сгорела и не разгромлена. Дверной замок тоже цел.
Выясняем это несколько часов спустя, когда обнаруживается, что Алиса отлично ориентируется по местности без МЕНЯ, зная не только адрес МОЕГО дома, но и номер МОЕГО подъезда. Деловито озирается по сторонам, вычитывая таблички, сворачивает к нужному и лишь после замечает мой недоумённый взгляд, пока я иду чуть позади, кратко обрисовывая Норе ситуацию по телефону.
Малая тушуется, запоздало включая дурочку, но поздняк метаться. Спалилась.
– Что, шерстила моё досье? ― хмуро интересуюсь, открывая набранным кодом домофонную дверь и пропуская её вперёд. Ну а чего. Знает же куда идти, так пусть ведёт.
– Не я.
– Скворечник? ― молчит. ― Понятно. Значит, Скворечник.
Кабздец. А я-то ещё думал: чего это блондиночка нисколько не удивилась, когда чисто случайно узнала, что Нора ― моя тётка? Да и за "завтраком" с её родителями она так невозмутимо реагировала на всё, что мастера блефа бы позавидовали. А тут вон оно как, оказывается.
– Прости.
– Прости, бл, ― присвистываю, обгоняя и перегоняя её на лестничном пролёте между первым и вторым. ― Как всё просто. Это должно работать, да? Потому что, по-моему, нихрена.
– Не злись. Я всего лишь хотела понять: кто ты.
– И как, поняла? Может тебе ещё выписку о том, что на мне не висит судимости предоставить? Ну чтоб наверняка.
Опять молчит. Ещё и надулась. Обиделась, видите ли.
Поднимается на нужный этаж, где всё по классике: стандартно измалёванные каракулями стены, засыпанные пеплом от сигарет ступени и пованивающий кислятиной мусоропровод. Это вам не пятизвёздочные отели.
– Ну и давно ты в курсе? ― тормозим у старой, перетянутой леской двери. Дёргаю ручку и вуаля ― заходи, кто хочет. Не заперто. Хоть прикрыто, и на том спасибо. Выносить, конечно, оттуда всё равно нечего, но в проходной двор превращать родные трущебы тоже неохота.
– В курсе чего?
– Всего. Ты же хотела узнать: кто я. Узнала?
– Не начинай. Ты и сам особой тайны из этого никогда не делал.
– Не делал. Но одно дело ― если я сам рассказываю то, что считаю нужным, и совсем другое, когда суют свой нос куда не следует хорошенькие, но слишком любопытные девочки. Личные границы, слышала про такие?
– Слышала. Мне вот только непонятно: ты злишься, потому что просто злишься? Или потому что стыдно за правду?
Рука соскакивает с металлической поверхности и язычок замка лязгает об металлическую пластину громче положенного.
– И за какую-такую правду мне должно быть стыдно, изволь узнать?
– Тебе виднее. Она же не даёт покоя тебе. Потому что, если ты не успел заметить, меня всё устраивает.
– А, ну тогда ладно. Разрешите отныне не чувствовать себя ущербным?
– Сорокин, блин. Ну чего ты завёлся? Если хочется от меня избавиться, я сама могу уйти. Только поп… ― нашу недоссору пресекает скрежет ключа, после чего в образовавшуюся щель соседней приоткрывшейся двери просовывает седую голову баб Зина.
Та ещё раритетная рухлять: тощая, сморщенная и гремящая костями. По возрасту и виду ей давно пора на покой, но мы вряд ли дождёмся такой радости: эта старушенция нас всех переживёт. Здоровье у неё поистине богатырское.
И исключительный дар к осведомлённости, потому что данная мадам буквально всё видит, всё слышит, всё про всех знает и, естественно, охотно делится новостями с такими же доисторическими кумушками, полоща чужое грязное бельишко в луже сплетен. Не забывая после вывесить его на всеобщее обозрение. Чтоб другие тоже полюбовались.
Больше всего, разумеется, не везёт тем, кто находится от неё в радиусе поражения. Ну, а так как мы обитаем на общей лестничной клетке, несложно догадаться, что попадаем под раздачу чаще остальных. Тем более, что поживиться всегда есть чем. Мои предки просто находка для сплетников. Да и я хорош, чего скрывать. Баб Зина застала всё самое лучшее из эпохи моего полового созревания и переходного становления.
– Ой, эт ты, Витюш, ― кряхча, словно пересыпая мелочь в кармане, словно бы "узнает" меня. ― А я слыхаю, что кто-то шныряет. Дай, думаю, проверю. Мало ли, чужие. А чужих нам ведь не нать.
Ага. "Слыхает она". На пятихатку готов поспорить, что она у дверного глазка торчала с момента, как мы в подъезд зашли. Не удивлюсь, если ещё с улицы заприметила, пока в окне торчала.
– Я, я, баб Зин. Отбой ложной тревоге, ― отмахиваюсь, но знаю, что так просто та не отстанет.
– Как мама?
– Нормально. Жить будет.
– Ну слава богу! А то тут такое творилось, жуть. Крики, вопли, грохотало всё. Выглядываю осторожно, и нате: ваша дверь нараспашку, а твой отец за матерью вниз несётся. Сначала не поняла, а потом как увидела, так за сердце схватилась ― с ножом! Представляешь? Она от него, он на неё: матом трехэтажным кроет и угрожает, что зарежет. Думала, правда убьёт. Кошмар!
Тьфу, чтоб эту трещётку разорвало и подбросило. Чижова вообще-то не знала подробностей. И я не особо хотел, чтоб узнала.
– Дай угадаю, это вы ментов вызвали?
– Конечно! А если бы, не дай бог, Петю перемкнуло, и он на других пошёл кидаться? Он, конечно, всегда отличался буйством, но в этот раз совсем до горячки допился. Я такого страха натерпелась! Восемьдесят капель корвалола вместо шестидесяти пришлось накапать.