Она подняла голову и посмотрела Саймону в глаза:
— Ты просто дурак, если и впрямь так считаешь! Посмотрим, умерло пиратство или нет, когда Сторм О’Малли со своей командой вернется на море!
Саймон улыбнулся, в улыбке этой она прочла сочувствие.
— Ну что ты за женщина, Сторм О’Малли! Да, я готов признать: другой такой нет в целом свете. Ты столько повидала, сколько не каждому мужчине выпадало на долю. Кроме того, ты умна, сильна, знаешь жизнь и командовала самыми отчаянными мужчинами. Я не сомневаюсь, что ты одержала много побед, и признаю, что когда-то весь мир лежал у твоих ног. Но посмотри на себя… Где сейчас твой корабль, твоя хваленая команда? Ты в руках врагов и совершенно беззащитна…
— Я не беззащитна! — Сторм сверкнула на него глазами, но Саймон лишь покачал головой.
— Я не дразню тебя, — сказал он, — и искренне тебе сочувствую. Сейчас ты, может быть, уже была бы богатой, знаменитой, уважаемой женщиной. С твоим умом, знаниями… А ты их потратила на более чем сомнительные авантюры…
Сторм прищурила глаза:
— Да, я могла стать такой, как ты говоришь. Но я сама этого не захотела. Между прочим, я, к твоему сведению, такая же владелица земли, как и ты. Ты знаешь, что у меня есть плантация в Сент-Томасе? Твоя по сравнению с ней…
Саймон насмешливо вскинул брови:
— Значит, ты тоже фермерша?
— Я не фермерша, — нахмурилась она, — и не приобретала это имение. Оно принадлежало моему отцу.
— Вот как? — Саймон сам удивился тому интересу, с каким задал этот вопрос. — И кто же был твой отец?
Впервые Саймон увидел в глазах Сторм отблески дочерней нежности.
— Знаменитый капитан! Он хотел оставить море и построить дом для моей матери, выращивать сахарный тростник и все такое…
— Сахар? Стало быть, это очень хорошая земля?
— Наверное. — Она пожала плечами. — Я никогда не интересовалась. Нужен мне этот тростник! Поля уже давно все заросли, никто там не работает. Зато домик — просто прелесть.
Воспоминания захлестнули Сторм, и ее лицо просветлело.
— Он стоит на высоком зеленом холме, на который нужно полдня взбираться. Внизу бескрайние поля, а вдалеке — море. Когда я стою на балконе, я могу видеть каждый корабль, входящий в гавань и выходящий из нее, любого человека, который пришел в мои владения или в деревню внизу. Дом построен из прочного белого кирпича — мой папа знал в этом толк — и имеет три этажа, высокие потолки, балкон по всему периметру. Он доступен всем ветрам, не то что твой, и в нем всегда прохладно. Пожалуй, его не мешало бы немного подремонтировать, но в целом неплохое убежище. Я даже думаю… — Сторм осеклась, и так уже она выдала слишком много своих секретов, но все-таки решила поделиться одним из самых сокровенных: — Я даже думаю, что буду жить в этом доме, когда состарюсь.
— Почему же ты не живешь там теперь?
— Потому что я еще не состарилась. Пока я предпочитаю жить в море, — решительно заявила она.
Сейчас Саймон чувствовал себя с ней на удивление легко. Странно — находиться в одной комнате со Сторм было опасно для него: легко могло повториться все то, что произошло сегодня днем в библиотеке… Сбившиеся простыни, на которых он сидел, говорили о том, что Сторм, так же, как и он, провела эту ночь без сна — они все еще хранили жар ее тела. Он чувствовал ее пряный, сладкий запах и понимал, что не должен оставаться с ней в темноте…
Но Саймон не мог заставить себя уйти.
Он осторожно спросил ее о том, что занимало его больше всего:
— Не понимаю, что же тогда заставило тебя стать пираткой?
Сторм обхватила колени руками. Она долго молчала, словно обдумывая, стоит ли отвечать, и вдруг подумала о том, что, по сути, за все эти годы никто ни разу не задавал ей этот вопрос. Не удивительно ли будет, если теперь она ответит на него этому странному человеку? И, тем не менее, если она на него ответит, это будет совершенно естественно…
— Мой отец был капитаном королевского флота. Когда он вышел в отставку, то почему-то вбил себе в голову подарить моей матери дом, который купит для нее в Сент-Томасе и где они проживут всю оставшуюся жизнь в мире и спокойствии. Мать была уже на сносях, но, тем не менее, и слышать не желала о том, чтобы отложить путешествие, — она хотела непременно родить меня в своем новом доме. Однако путешествие заняло больше времени, чем предполагалось; к тому же мать была старовата для того, чтобы рожать, да вдобавок еще заболела. На Багамах их задержала буря. Там я и родилась, а мать умерла от родов…
Сторм рассказывала все это спокойно, даже равнодушно, ибо не очень жалела о матери, которую совсем не знала.
— Отец чуть не умер от горя, — продолжала она, — и с тех пор даже слышать не хотел о доме в Сент-Томасе. Говорили, что тогда он немного повредился головой, поэтому не отпускал меня от себя ни на секунду. Он нанял для меня кормилицу-гаитянку, а когда меня отлучили от груди, снова стал ходить в море, возить туда-сюда разный товар — ну, ты понимаешь… Меня он всегда брал с собой и даже привязывал к мачте, чтобы я не свалилась за борт. Я научилась взбираться на мачту еще раньше, чем ходить, и стояла за штурвалом с тех пор, как могла до него дотянуться.
Саймон вдруг живо представил себе ребенка, привязанного к мачте, словно обезьянка, и невольно передернулся. Он постарался скрыть это от Сторм, но она, казалось, читала его мысли:
— Потом, правда, папа пришел в себя и оставил меня на берегу с нянькой-англичанкой. Но я заболела без моря, и он снова вынужден был взять меня на корабль.
А затем началась война. Папа опять стал служить королю. Некий лорд Темпльтон обещал ему свое покровительство, снабдил рекомендательными письмами. Да, были времена! Мы с отцом сражались плечом к плечу, заставляя трепетать все побережье, входили в такие заливы, куда другие корабли не отважились бы…
Огоньки, горевшие в ее глазах, вдруг погасли, голос стал почти неслышным:
— Когда война кончилась, папу арестовали — за пиратство. Трибунал приехал прямо на острова — английские солдаты в своих дурацких мундирах и начищенных сапогах…
Саймон вдруг почувствовал, как у него защемило в горле. Он уже догадывался, чем должна была закончиться история Сторм.
Лорд Темпльтон поклялся на Библии, что никогда не знал папу, а его рекомендательные письма каким-то образом исчезли из папиного сундука… Они повесили папу на рассвете и сразу же отплыли обратно в Англию…
У Саймона все кипело внутри. Он понимал горе Сторм — и не мог ее ни за что осуждать…
— И вот теперь, — медленно произнес он, — тебе ничего не остается, как мстить. Такова наша хваленая британская законность…