Сэм не успел ответить, потому что Иэн, вдруг возникший рядом со мной, взял меня под руку.
— Давайте насладимся ночью, — предложил он и повел меня к полю.
— Иэн! — крикнула ему Эдна. — Осторожнее с этой юной леди!
— Я не причиню ей зла, — пообещал он.
— Я беспокоюсь не о ней. Я волнуюсь за вас, — пояснила она.
Иэн рассмеялся, а мне эта фраза смешной не показалась.
Мы продолжали двигаться вперед, и голоса других вампиров постепенно растаяли вдали.
— Я должен бояться оставаться с вами наедине? — игриво спросил Иэн.
— Да, вы должны быть в ужасе, — ответила я, хотя сама нервничала в его присутствии так, как кролик в обществе удава.
— Замечательно.
Когда мы были уже далеко в поле, он остановился и повернулся ко мне. Его глаза блестели в темноте, а потом я увидела, как сверкнули его белые зубы:
— Так чему ты угрожаешь — моему уму, телу или душе?
— А у тебя есть душа, Иэн?
— Этот вопрос подлежит обсуждению, — ответил он. — Как тебе удалось добиться у этого осторожного семейства разрешения пожить здесь и как ты выведала их секреты?
— Я выжила.
— Да, верно.
Его глаза начали ощупывать мое тело, и мне пришлось сдерживаться, чтобы прямо там не стянуть с себя одежду. В тот момент я и думать забыла о духовной близости и к тому же еще не поняла, нравится ли мне Иэн, но от него так веяло сексом, что все мои желания, которые я до этого старательно подавляла, полезли наружу.
— Надеюсь, мы познакомимся поближе, — проговорил он. — Я никогда раньше не встречал человека, пережившего трансмиссию.
— А я никогда раньше не общалась с вампирами, — беспечно призналась я. — Прошу прощения, не с вампирами, а…
Иэн добродушно рассмеялся.
— Пожалуйста, не извиняйся. Мы с сестрой знаем, кто мы, и не стыдимся этого. Мы не настолько современны, как клан Эдны, и не слишком озабочены тем, чтобы попасть в ту узкую нишу, которая не способна нас вместить.
— Значит, вы признаете, что вы вампиры?
— Это данность. Вопрос в том, кто ты, Милагро.
Не успела я придумать ответ, как Иэн предложил:
— Пойдем? — и повел меня назад к дому.
Мы остановились у двери, ведущей на кухню.
— До завтра, юная леди.
Он наклонился ко мне. Я ожидала европейского besito' [71] в обе щеки, но Иэн, убрав волосы с моей шеи, прижал к ней свой чувственный рот и запечатлел жаркий, долгий поцелуй.
Его щека была шершавой, от нее пахло сандаловым деревом и кровью.
— Я буду думать о тебе сегодня ночью, — пообещал он, уходя.
Его прикосновение разожгло мои необузданные инстинкты книжки-«рвушки». После нескольких часов бессонницы я пришла к выводу, что серьезная и правильная девушка может многому научиться у зрелого приземленного мужчины.
Глава двадцать четвертая
Дорога в ад вымощена потрясающими мужчинами
На следующий день поздним утром, когда Освальд и Уинни уже были на работе, Сэм сидел запершись в кабинете, а я вкалывала в садике, ко мне вышла Корнелия. На ней был облегающий черный джемпер, брючный костюм и широкополая соломенная шляпа. Она пила какой-то напиток, похожий на «Кровавую Мэри».
— Здесь есть какие-нибудь развлечения для девушек?
Я рискнула предположить, что прополку и окучивание Корнелия вряд ли сочтет развлечением.
— В основном я не отхожу от дома, но всегда открыта для предложений.
— Давай позвоним Иэну.
Примерно через час, переодевшись в юбку, блузку и босоножки с ракушками, я сидела на переднем сиденье «Мерседеса» рядом с Иэном. Эдну экскурсии не интересовали, а вот оторвать от работы Сэма Корнелии все-таки удалось. Устроившись рядом с ней на заднем сиденье, Сэм напоминал школьника, который впервые прогуливает уроки.
Иэн быстро и мягко вел машину по узкой проселочной дороге, ведущей к холмам.
— Мы в два раза превысили положенную скорость, Иэн, — откашлявшись, заметил Сэм.
— О, мы всегда быстро ездим, — возразила Корнелия. — Это не проблема.
— И вас никогда не останавливали? — поинтересовалась я.
— Конечно же, останавливали, — сказал Иэн, — но все очень просто: mordida' [72] полицейскому — и порядок.
— Mordidal — переспросил Сэм.
— Это значит «куш», — объяснила я. — Взятка, то есть.
По крайней мере я очень надеялась, что Иэн имел в виду именно взятку.
Он свернул на дорогу, на обочине которой красовалась табличка с надписью: «Частное владение. Закрыто для публики. Въезд запрещен». Оказалось, что вся дорога утыкана такими табличками.
— Приехали, — объявил Иэн, остановив машину возле зданий винодельни, которые стояли посреди лавандового поля в окружении виноградников. — Я заказал экскурсию и обед.
Встретить нас вышел блеклый человек в спецодежде. Несмотря на негостеприимные надписи на табличках, он обращался с нами как с лучшими друзьями. Человек проводил нас в темное, прохладное помещение, где хранились бочки с вином. Внутри пахло брожением; из темных углов доносилось попискивание мышей; во мраке я заметила даже блестящие глаза кошки, которая охотилась на грызунов.
Иэн затащил меня за бочки, выстроенные в ряд, и спросил:
— Ты любишь темноту, Милагро?
— Все зависит от того, что в ней скрывается.
— Откуда ты знаешь, что в ней что-то скрывается?
Он взял прядь моих волос и намотал на свой палец.
— Пожалуй, я исправлю предыдущую фразу. Все зависит от того, кто в ней скрывается.
Иэн усмехнулся, и мы вернулись к нашим спутникам. Выйдя на улицу, все двинулись по полю, над которым висел аромат лаванды. Иэн и Сэм брели рядом с виноделом. Корнелия присоединилась ко мне, оживленно нахваливая чудесный день и великолепное место.
— А я все удивлялась, почему Уинни так нравится бывать в провинции! — Корнелия обвела округу счастливым взглядом и в конце концов остановила его на Сэме, который расспрашивал винодела о сборе урожая. — Теперь я понимаю ее. Мне и самой захотелось бы тут жить.
— Ты уверена, что тебе не надоест здесь до смерти?
— Со временем все надоедает, малышка, — заметила она. — Вечеринки, наряды, кавалеры — всё. Поэтому я страшно благодарна своему дорогому брату. Он никогда не устает от жизни.
Мы отобедали в длинной беседке, увитой белой глицинией, и выпили несколько бутылок вина. Я рассказывала Корнелии о своей жизни в городе, немного приукрашивая и добавляя гламура, и вдруг почувствовала, что Иэн придвинулся ко мне поближе.
— Конечно, можно пожалеть серых крыс и… Ой! Иэн, убери, пожалуйста, руку с моего бедра.
Он ничуть не смутился.