Читать интересную книгу Собрание сочинений в 15 томах. Том 15 - Герберт Уэллс

— Они упорно подтачивают наш престиж. Это не шутка.

— Уж эти идеи, — уныло вторил Эдвард-Альберт.

— Будем думать, что на наш век хватит, — успокаивал м-р Пилдингтон и переходил к более приятной теме…

Так возникали и вновь исчезали в сознании Эдварда-Альберта первые легкие предвестья социальной революции, ощущение какого-то разлада, ожидание чего-то неизбежного. И дело было не только в большевистской опасности. Шептались о том, что правительственное руководство не на высоте. В славные времена Гладстона и Дизраэли английская политика была величественна и всеми уважаема. Джентльмены в цилиндрах и сюртуках изъяснялись парламентским языком, подчинялись колокольчику председателя и голосовали по установленной процедуре, и ни один англичанин не сомневался, что Прародитель всех Парламентов — идеальный законодательный и административный механизм. Но к концу столетия новые веяния в журналистике, ирландские восстания, возникновение лейбористской партии (в шляпах самых разнообразных фасонов), женщины у избирательных урн и на депутатских скамьях, многообразные последствия начального обучения — все это мало-помалу лишило высокий законодательный орган его мужественного и благородного авторитета.

Крупным Тьюлерам — коммерсантам, дельцам и предпринимателям — этот новый парламент был гораздо менее приятен, чем старый. Власть в парламенте перешла из рук выдержанно-консервативной олигархии в руки неопределенно-прогрессивной демократии, и олигархия через принадлежащих к ней газетных тузов и лиц влиятельных в общественном и деловом смысле, стала возбуждать в широких кругах дух сопротивления парламентским мерам: обложению предприятий, контролю над ними и непрерывно возрастающим расходам на коммунальные нужды. И во всех лжедемократических странах происходил аналогичный процесс. Только что призванные к политической жизни массы, получив право голоса, принялись понемножку возвращать общественную собственность в общественное пользование, а предпринимателей и богачей охватил дух сопротивления, который всюду искал выхода. Всюду — в скандинавских странах, в щеголяющей голубой свастикой Финляндии, в Америке после мероприятий по социализации, осуществленных Новым курсом, во Франции, в дофранкистской Испании — были свои квислинги, искавшие, кто спасет их от пробуждающейся демократии, и не знавшие, к кому обратиться.

— Парламент выдохся, — твердила крепнущая контрреволюция. — Демократия выдохлась.

М-р Коппер из Кэкстона считал, что необходимо оказать какое-то сопротивление политике бесконечных уступок рабочим требованиям.

— Чего нашей стране не хватает, — говорил м-р Коппер, — это руководства. Крепкого руководства. Нам нужна партия, организация среднего класса, руководимая настоящим человеком.

М-р Стэниш из Тинтерна соглашался с м-ром Коппером, но м-р Друп из Лондон-Прайда, подозреваемый в религиозной неустойчивости, относился критически — правда, не к самой идее, а к руководителю, к которому были обращены все их помыслы. Он показывал снимки в газетах и просил соседей вглядеться в них.

— У него рыбья челюсть, а я люблю, чтобы зубы плотно сходились, — говорил м-р Друп. — И что это за панталоны в обтяжку он носит? У него не английский вид. Просто даже неприлично. Как будто он придает особенное значение своему заду. Посмотрите, вот здесь. Точно у него еще бюст сзади. И потом — зачем он подражает этим итальянцам? Неужели ничего своего не может выдумать? Что-нибудь новое? Хорошенькая перспектива — иметь руководителя, у которого нет ни одной оригинальной мысли в голове! Спросите его, что делать, и он будет спрашивать: «А что сделал бы Муссолини?» Если нам нужен крепкий англичанин, пусть это будет настоящий английский англичанин, со своей головой, а не какой-то шалтай-болтай. Вот именно — шалтай-болтай. Весь какой-то неустойчивый, шаткий. Нет уж, для доброй, старой Англии это не подходит. Благодарю Покорно.

— Но, во всяком случае, нам необходимо покончить с этой парламентской чепухой, — возражал м-р Коппер, — с этой страстью критиковать все на свете и ничего не делать, в то время как большевики и евреи расхищают нашу собственность.

— Евреи? — переспросил Эдвард-Альберт с недоумением.

Любопытно, что наш образчик англичанина до тридцатилетнего возраста совершенно не задумывался о современных евреях. Он считал, что евреи — несимпатичный библейский народ, от которого сам Бог в конце концов был вынужден отступиться, и тем дело кончилось. Мы теперь живем в эпоху Нового Завета. Он учился в школе вместе с евреями, полуевреями и четверть героями, не замечая никакой разницы между ними и остальными товарищами по школе. Слыхал, что есть какой-то религиозный обряд, называемый обрезанием, и не стремился узнать больше. Может, Баффин Берлибэнк — еврей? Или Джим Уиттэкер? А может, в Эванджелине Биркенхэд есть еврейская кровь? Эдвард-Альберт никогда не спрашивал об этом, и нам нет необходимости вводить в свое повествование не относящиеся к делу подробности. Если евреи так отличны от нас, это должно было бы бросаться в глаза.

Но широко распространившаяся в упадочную георгианскую эпоху и жадно искавшая выхода смутная тревога привела к тому, что каждый почувствовал необходимость застраховать себя от всякой ответственности, найдя козла отпущения, и не было почти ни одной сколько-нибудь значительной общественной группы, которой не грозила бы честь сыграть роль искупительной жертвы. Определенная часть той этнографической смеси, которая носит название евреев, особенно подающих голос из Восточной Европы, страдает своеобразным гетто-комплексом и адлеровской жаждой самоутверждения; и всегда находились энергичные молодые люди арменоидного типа, которым казалось соблазнительным выступать в качестве «борцов» за свой «народ», подогревать чувство угнетения там, где оно грозит заглохнуть, и настаивать на необходимости создать некую замкнутую организацию. Еврей должен помогать еврею. В этом вредном экономическом принципе сказывается всемирный и общечеловеческий предрассудок: шотландцы держатся друг за друга; валлийцы захватили в свои руки торговлю молоком и мануфактурой в Лондоне и так далее. Только решительное пренебрежение со стороны более развитых людей способно хоть отчасти нарушить эту кастовость.

К несчастью, как только завершилась первая стадия мировой войны (1914–1918 годов), профессиональные «борцы» за еврейский народ принялись с особой энергией всячески разжигать чувство расовой розни, самым вызывающим образом игнорируя всеобщую потребность в переустройстве мира. Они не желали жить в новом мире: они повели свой «народ» в Сион. Они решили быть героями, превратиться в Маккавеев. Юноши из Западного Кенсингтона мечтали стать Давидами, а их сестры — Эсфирями. Ни один общественный деятель, ни один писатель, ни один художник не мог шагу ступить, не натолкнувшись на еврейский вопрос, как будто на нем сосредоточились все интересы человечества. Им грозили тайно или явно бойкотом и всякими бедами, если они не согласятся играть предназначенную им роль рабов Гедеоновых, дровосеков и водовозов великого народа. Самые кроткие, самые терпимые и гуманные люди доходили до того, что поневоле восклицали: «Черт бы побрал этих евреев!»

По общему мнению, евреи бестактны, тщеславны, склонны к семейственности — но в конце концов это все, что можно сказать плохого о самом плохом из них. Они выводят из терпения — и только. Пресловутый еврейский заговор был и остается выдумкой. Но эти борцы и вожди еврейства очень повредили своему по всему свету рассеянному и беззащитному «народу», сосредоточив на нем всеобщее внимание в тот момент, когда возникла такая острая потребность в козлах отпущения. Homo Тьюлер Тевтоникус, зализывая после поражения раны своего честолюбия, легко дал убедить себя, будто причина его поражения — еврейское предательство. Все западные Проспекты Утренней Зари в поисках, на кого бы свалить ответственность за усиливающуюся качку финансового корабля, нашли удобным приписать эту качку действию «международного капитала» и охотно поверили, что международный капитал — в основном капитал еврейский. Но это было неверно. Он был менее еврейским, чем когда-либо прежде.

Служители христианской церкви спрашивали: почему это, несмотря на все наши просветительные заботы, ряды молящихся редеют и в нашем народе иссякает вера? Кто в этом виноват? Где причина? Уж, конечно, только не в нас… Почему в нашей пастве сокращается рождаемость, тогда как у евреев — кто этого не знает! — у всех поголовно огромные семьи? Откуда этот рост неверия в прекрасные, непонятные догматы нашей религии? Как можно не верить в то, чего не понимаешь, если только тебя не подстрекают смутьяны? И что скрывается за хаосом, царящим в безбожной России, которая когда-то была так предана своему земному папаше и нашему с ним Небесному Отцу? Обо всех кознях этой дьявольской камарильи можно прочесть в труде м-сс Несты Уэбстер «Тайные общества и разрушительные общественные движения». Или же можно познакомиться с возникновением новых погромных настроений по курьезной и бесстыдной фальшивке под названием «Протоколы сионских мудрецов».