еще больше отравлены, загипнотизированы. ..
И все сейчас раздражает Виталия в ней: и то, что она самоотверженно ухаживает за цветами, даже не поехала однажды по путевке в санаторий, потому что он принципиально отказался взять на себя уход за ее растениями. Виталий знает о вечном страхе Ангелины Пименовны серьезно захворать и свалиться на руки дочери; знает наперечет ее домашние платья с претензией на былую роскошь, браслеты из дутого американского золота, гофрированные воротнички, пояса-кушаки времен арктических перелетов и первых пятилеток. И привычку выписывать в тетрадь особо полюбившиеся мысли из книг (Виталий все выписывает в память). И все, все прочее — проклятая схожесть, в чем-то главном проклятое сходство, бр-р, родственность душ!
— Вы знаете, в каких условиях ютилась семья моей дочери, — терпеливо, в тысячный раз объясняет Ангелина Пименовна. — Три года они скитались по квартирам, пока не заболел маленький Игорек... Вот мы и уступили им свою однокомнатную, мой покойный муж настоял на этом, он-то знал, детдомовец, как и я, потерявший всех родных в блокаду, каково жить без своего угла...
Иногда Ангелину Пименовну навещает благообразный бравый старичок — антиквар, известный на всю Северную Пальмиру, не теряющий надежды купить у хозяйки кой-какие предметы старины (карандашный рисунок Бакста и маленькую акварель Коровина), но в особенное волнение его приводит старый, пожухший бумажный листок, представляющий собой меню рабочей столовой Кировского завода, куда весной сорок второго Ангелине Пименовне удалось устроиться судомойкой. Он трясущимися руками подносит к глазам бережно сохраненный листок меню и читает: «Щи из подорожника; пюре из крапивы и щавеля; котлеты из свекольной ботвы; биточки из лебеды; шницель из капустного листа; печенье из жмыха; оладьи из казеина; суп из дрожжей...» По его словам, он повесил бы это меню, оправив его в драгоценную раму, между картиной Васнецова и старинной иконой Божьей Матери «Госпожа ангелов» в серебряном окладе, с жемчужинами на омофоре, но сколько ни подъезжает к Ангелине Пименовне с просьбой продать эту ветхую бумажонку, она отвечает ему неизменным отказом.
По выходным к Ангелине Пименовне приходит ее дочь с внуками, и уже нет одиночества, раздражения на свою обветшалую жизнь, и она с состраданием смотрит из окна, как Виталий, стоя на улице, курит, глядя на дымный закат, потом курит, глядя в спины тех, кто утром идет в магазин, потом курит в подъезде, потому что начинается дождь, а вообще-то он курит у себя в комнате. Ей и письма пишут бывшие ученики, и звонит телефон, но все равно страшно, что жизнь проходит, этого никому не выскажешь, это «вне компетенции слов», как говорит Виталий, в свои сорок пять чувствующий то же самое.
О прошлом они говорят редко, хотя оно, понятно, достаточно ярко и своеобразно у обоих, отмечено праздниками, трагедиями, надеждами, любовью. То вдруг Ангелине Пименовне припомнится, как летом сорок первого у деревни Пудость вместе с другими мобилизованными женщинами и девушками она копала противотанковый ров, стоя по щиколотку в холодных тайцевских ключах, наскоро подкрепляясь пшенкой и дурандой («Как, вы не знаете, что такое дуранда?»), студнем из столярного клея и чечевицей... Виталий вдруг язвительно осведомится, скинув маску сочувствующего слушателя, не стучит ли пепел бедного Кассия — черного шпица, которого в блокаду зарубил племянник Ангелины Пименовны, чтобы сварить из него похлебку, — в ее сердце, а она терпеливо ответит, что пепла не было, была горстка костей, которые она отнесла в сквер и похоронила под кустом боярышника. Была еще колбаса из конины, студень из бараньих кишок с гвоздичным маслом, холодец из телячьих шкур, яичный порошок, кисель из водорослей. Жмых, отруби, солод, мельничная пыль, рисовая лузга, кукурузные ростки, лебеда, крапива... Как-то давно, чтобы исчерпать тему своей прошлой жизни раз и навсегда, Виталий рассказал Ангелине Пименовне, что ему пришлось уйти со службы ввиду своего несогласия с внешней политикой, проводившейся нашим правительством в отношении той банановой державы, в которой он прожил несколько лет, но Ангелина Пименовна, приняв эту возвышенную версию на словах, в душе поняла, что основная причина лежит далеко в стороне от магистральной политики нашего государства. Уже здесь, дома, он оказался втянутым в какую-то смутную историю с чужой женой, в результате чего Виталию проломили голову, и с тех пор он периодически лежит в больнице, где вычищают накопившийся в ране гной. Пребывание в больнице — это его теперешние звездные часы, ибо лечащий врач, человек любознательный, молодой, любит с ним общаться. Беседы их протекают в большой палате, но ото всех они отгораживаются английским языком, который Виталий знает в совершенстве, а врач немного, но зачем-то натаскивается. Отношения их не выходят за пределы больницы, и в этом тайная обида Виталия, поэтому, в очередной раз попадая в больницу, он день-два держится с врачом официально, на платформе родного языка, но потом тщеславие берет свое, и умный врач не придает значения короткому бойкоту Виталия, зная, что от себя человеку никуда не деться.
Изредка бывая в гостях у Виталия, Ангелина Пименовна видела на его столе ворох газет и журналов, раскрытых, как правило, на странице, где помещены кроссворды. Под каждым было написано четким, не смирившимся, аристократическим почерком: «разгадано за 7 минут», «разгадано за 9 минут», с досадой — закорючка на последней букве: «разгадано за 12 минут». Ангелина Пименовна с любопытством рассматривала эти кроссворды, позволяющие судить, насколько широко простирается эрудиция Виталия, этими кроссвордами он опровергал собственные рассказы о том, что не следит он за современной литературой, иначе откуда ему известен, например, персонаж из пьесы Вампилова. Очевидно, кроссворды были для Виталия чем-то вроде ежедневной тренировки, проверки своих интеллектуальных возможностей. Ангелина Пименовна тоже любит в свободное время разгадывать кроссворды, но разве ей угнаться за Виталием... Гигантские черви, обитающие в океанских глубинах? Пожалуйста — погонофоры... Китайская техника военных предсказаний? На здоровье — чатуранги... Название каравеллы Колумба? Конечно, «Пинта», стыдно такого не знать... Усмехаясь, Виталий говорил, что работяги на мусоровозе очень ценят эту его способность, не упускают случая продемонстрировать Васильича, как подкованную блоху, другим работягам. За разгадывание каждого кроссворда Виталию при общей почтительной тишине на мусорном баке наливают стакан. Но не дай бог работягам надоест его феноменальный дар, тогда придется собирать бутылки, говорил он, мстительно поглядывая на Ангелину Пименовну, которая болезненно кривится от его слов. Она знала, что Виталий и без того собирает в парке бутылки: сама видела.
— Как прикажете это совместить — «Пасторальную», «Зимние грезы» и пустые бутылки? «Сады под дождем» и кроссворды на баке?
— Ах, вы считаете, что «Пасторальная»