— Да, необычный ты трау, это когда же ты здешние людские сказки узнать-то успел?
— Вечерком с моими бойцами побеседуй, узнаешь о себе много нового или старого, с какой стороны посмотреть. Ну и посмеешься заодно. А насчет моей необычности, я тут часть человеческой жизни уже прожил…
Осмотр берегов полянки привел меня к неутешительным выводам. Для того чтобы добраться до камней, придется или городить наплавной мост, или перекидывать длинные бревна с берега до верхушки ближайшего мегалита, а потом соединять их мостками. Работа предстояла муторная и, самое главное, тяжелая. По всему, придется привлекать старшину с бойцами, в одиночку с таким объемом строительных работ не справиться. Да и не сильно-то хотелось. Вот только потом их надо будет отправить подальше — так, на всякий пожарный.
Повернув голову к задумавшемуся философу, я решил разобраться с самой важной из насущных проблем — проблемой стройматериалов.
— Слушай, философ, тут небольшая проблемка образовалась. Зная, как твое племя к вырубке леса относится, задаю шкурный вопрос: на благое дело запуска маг генератора десятка три бревен не одолжишь?
— Трау, как есть трау. Все норовите по живому резать… Одолжить, говоришь? Очень уж строение фразы знакомое — ты случайно большую часть прожитого тут времени не под стенами Иерусалима провел?
С самолетом все оказалось не так радужно, как расписывал капитан. Расчалки на стабилизаторе мы закрепили, это у нас проблем не вызвало. А вот с обшивкой оперения и, самое главное, с тремя из шести нервюр киля были большие проблемы — для растопки они подходили идеально. Хорошо в самолете обнаружился высокотехничный набор для ремонта — пара кусков парусины, клубок дратвы с воткнутой в него толстой кривой иглой и универсальное средство от головной боли — молоток с маленьким мешочком гвоздей.
Рядом нашелся и хороший такой сосновый сушняк. Но сам процесс вырубания из него ровного чурбачка, потом раскалывание этого чурбачка на более или менее ровные бруски, что, кстати, удалось только старшине, и то не с первого раза, представлял со стороны странную картину. Особенно если учитывать блеск любопытных глаз Духа Чащи, замеченный мной на исходе второго часа мучений. В итоге, переведя на щепки энное количество древесины и получив наконец три тонкие плоские плашки, почти подходящие под нервюры, старшина принялся совершать преступление, за которое в детстве я уже огребал от деда мощный подзатыльник, — нецелевое использование ножовки по металлу. Выпилили пазы, прибили к лонжерону гвоздями до состояния «хрен оторвется» и принялись обшивать парусиной. А уж тут пальму первенства пришлось взять в свои руки: посмотрев на первые стежки старшины и на выражение лиц окружающих, отобрал инструмент и принялся сноровисто шить, иногда помогая себе пассатижами. Просто на своих мокасинах я уже натренировался по самое не могу. Так что теперь с гордостью могу сказать: с кройкой и шитьем у меня проблем нет. Примерно через полчаса варешкообразный чехол для киля был готов. Чуть разогнули дюралевый обод, поврежденный пулями, и принялись закреплять это чудо портновского искусства гвоздями, одновременно натягивая. В конце концов выглядеть стало почти нормально, а лишнее после натяжки мы обрезали. Конечно, по цвету наше произведение отличалось от родной обшивки, ну и лаковой гидроизоляции не было, но на пару полетов должно было хватить, как всегда у русских — сурово и не особенно красиво, но зато работает.
Другая и самая страшная проблема заключалась в перебитом пулей нижнем лонжероне фюзеляжа, из-за чего корпус самолета немного провисал в нижней плоскости, смахивая на беременного пескаря. Старшина оперся руками о край пассажирской кабины и покачал корпус, вызвав такой жалобный скрип треснувшего лонжерона, что мои чувствительные уши чуть не свернулись в трубочку. А когда аккуратно оторвали боковой лист фанеры, обнаружили очень неприглядную картину — мало того что балка лонжерона была перебита, так эта сволочь еще и треснуть вдоль на миллиметров семьсот умудрилась. И, как назло, в наличии ни дрели, ни коловорота. Так бы просверлили пяток отверстий, наложили бы брусок для усиления и стянули болтами, благо запас оных у нас в наличии. Если честно, не болтов, а каких-то шпилек под резьбу М-8, длиной где-то миллиметров сто двадцать. Зачем их хомячные немецкие мотоциклисты с собой возили, это, конечно, отдельный вопрос. И самое главное — где они их свинтили? Но так как с оборудованием для сверления отверстий у нас проблемы, пришлось выкручиваться по-другому. Взяли ствол сухой березки длиной полтора метра и, обтесав его с одной стороны, приложили к лонжерону, а потом в дело вступил мультяшный принцип конструирования — на веревочках с бантиками. Или, как сказала бы небезызвестная Сова, — «на шдудочках». Плотно перетянутый шпагатом по всей длине, лонжерон держался довольно прилично — во всяком случае, под весом старшины не прогибался и почти не скрипел. Конечно, фигуры высшего пилотажа после такого ремонта делать будет только полный самоубийца, но для горизонтального полета с минимумом перегрузок машинка сгодится. Потом прибили фанерный борт обратно, предварительно натянув внутренние растяжки фермы. И приступили к мелочам — там правая качалка управления рулем высоты была погнута пулей и с нее оборван нижний трос, идущий к оперению. С этой ерундой разобрались за несколько минут, и старшина под взглядами окружающих гордо похлопал по фюзеляжу со словами:
— Ништо! Полетает еще машинка. А что корпус весь в дырках — так, как говорится, нам с лица воду не пить.
После проведения ремонта самолета и последовавшего за ним обеда я решил озадачить окружающих еще более интересной конструкторской проблемой. Взяв с собой старшину с бойцами, топор и хороший моток веревки, повел их напрямую к месту нашего с Лешим последнего разговора. Придя на берег обворожительной зеленой полянки, устроил мастер-класс метания веток в трясину для обозначения разумных границ безопасности. И тут из кустов выступил Дух Чащи:
— Здравствуй, трау. И вам, люди, здравствовать.
— Да и тебе не хворать. Подготовил деревья?
Скривившись, Леший неопределенно махнул в сторону леса:
— Да тут рядом сухостоя полно. Как этот участок леса заболачиваться начал, сосны одна за другой сохнуть стали. Эти неженки, чуть что не так, особенно с влагой, сразу либо гнить начинают, либо засыхать. Да и дубы тоже. Вот березки в этом отношении получше, даже на болоте нормально растут.
— Тогда бери ребят. Идите за бревнами. А мы пока с Сергеичем попробуем прикинуть — что тут и как.
Удаляющийся Леший в окружении немного озадаченных рядовых — между прочим, прикольная картинка — быстро скрылся в зарослях ивняка. Оставшись вдвоем со старшиной, я обратился к нему, пытаясь пояснить ситуацию:
— Короче так, Сергеич. С магией в вашем мире швах. А помагичить хочется — и не только мне одному. Сам помнишь, как я тебе рану заращивал и осколок вытягивал. Ведь помнишь?
— Помню, командир, я, что ль, ирод какой — добра не помнить.
— Ну так вот, Леший поскреб по своим сусекам и показал местонахождение старого источника магии. Если его запустим, с магией получше будет — во всяком случае, после каждого лечения меня ломать перестанет. Ну и заклинания помощней можно будет использовать. Кстати, интересно будет из кустов фаерболом по паровозу засандалить — что в итоге получится? А вот для того чтобы запустить этот источник, к нему надо пробраться. Ты сам видел, какая тут топь. Вон те камни покрыты мхом, видишь? Это и есть источник. Надо как-то умудриться организовать там помост и отсюда к ним мост, что ли…
— Так, вроде понял. Для моста пару лесин можно кинуть и с той стороны связать, только с глубиной тут как? Сваи бы поставить.
— А вот со сваями тут, Семеныч, проблема, глубина тут местами метров пять — семь, и еще метра под три ила. Если только у берега забить можно, а вот дальше смотреть надо.