Читать интересную книгу Покоренная поцелуем - Валентина Донна

- Да, - согласился он. - Трудно ожидать от моего народа, что он поклянется в преданности Хью, если я изрежу на куски одного из его рыцарей.

Мария прильнула к его сильному телу, наслаждаясь в течение одного долгого момента тем, как ее мягкие податливые формы плотно облегают его твердые, напряженные мускулы. Она знала, как ее всю пронзает короткая судорога, когда он, положив руку ей на затылок, прижимал ее голову к плечу; она чувствовала его дыхание, когда его губы искали ее лоб, чувствовала возобновленное биение своего сердца о его могучую грудь.

- Да, так будет лучше, - сказала она. - Нужно уступать Гилберту, угождать ему, может, еще всего один день, и уладить все так, чтобы у Филиппа не было, о чем доносить Вильгельму на Хью.

- Тогда иди, - сказал он хрипло. - Иди, не то я вообще не позволю тебе уйти.

Когда Мария торопливо шла по притихшим полям Лэндуолда, ей не нужна была монашеская шерстяная сутана, чтобы не замерзнуть. В разлуке с ним все чувства ее притупились, - кроме ее лихорадочно работающего рассудка, который донимало беспокойство, особенно сейчас, когда она была лишена его колдовского присутствия. Например, спят ли обычно монахини до рассвета или же их религиозные обряды заставляют расстаться со сном во время такой вот тихой, лишенной представления о времени прелюдии, знаменующей переход от полной темноты к бледному, рассеянному свету на горизонте, предтечи восхода солнца?

Она ускорила шаг. Сутана, с которой она обращалась с таким презрением из-за ее дурного запаха, теперь сохраняла едва ощущаемый терпкий аромат тела Ротгара. Ей теперь ужасно не хотелось возвращать эту вещь, напоминающую ей о нем, но все же нужно было вернуть этот наряд владелице, молясь, чтобы она пока не обнаружила пропажу.

Она проскользнула в зал. Пылавший здесь большой костер, превратившийся теперь лишь в нагромождение тлеющих головешек из-за нерадения к нему, отбрасывали лишь желтовато-золотистые отблески на почерневшие от сажи стены. Одна из собак навострила уши, повернув к ней голову, нюхая воздух, чтобы уловить исходивший от нее запах Потом, видно, успокоившись, она снова положила морду на лапы и виновато завиляла хвостом. Покрытый тростником пол, казалось, тянулся перед ней бесконечно. Возле стола валялись разбросанные в беспорядке табуретки и скамьи. Никого не было.

Мария, сглотнув слюну, еще крепче прижала к себе сутану. Она надеялась, что к ее приходу Гилберт все еще будет спать, а его оруженосец громко храпеть возле двери. Их отсутствие указывало на грядущую катастрофу. Она вспомнила о домашней лэндуолдской церкви, об этой бедно обставленной, мало используемой комнате. Она объяснит Гилберту, что провела эту ночь здесь в молитве, надеясь, что Бог не покинет ее за очередную ложь.

Потом она даже не увидела, а скорее почувствовала через сумрачные тени присутствие здесь другого человека. Мария бросилась вперед и столкнулась нос к носу с одной из девушек, работающих на кухне. Обе они испытали такое облегчение и одновременно такое удивление, что и та и другая выронили из рук свои узлы, негромко вскрикнув от неожиданности. Ноша Марии приземлилась на кучу порыжевшей, когда-то черной шерсти; весь в дырах узелок девушки, упав на пол, разорвался, демонстрируя кучу ветвей и листьев.

- Это зеленые веточки для украшения, миледи, для празднования Пасхи, объяснила ей девушка, присев на корточки, пытаясь их снова собрать. Прежде чем поднять их с пола, она, закусив губу, вопросительно посмотрела на Марию. Говорят, они ускоряют приход весны. Конечно, если миледи разрешит разбросать их и развесить, как велит наш старинный обычай.

Норманнские священники, давая свое согласие на притязания со стороны Вильгельма на Англию, указали ему на почти что языческий обычай саксов украшать алтари, столы и стены зелеными веточками и листьями. Так они поклоняются своим старым богам и истинному Иисусу Христу, - объясняли они, рассказывая ему о безумных плясках у огня во время Празднества костров, о богах-деревьях, о поклонении солнцу. Остролистник отражал на своей гладкой поверхности тлеющие в яме угольки. Набухшие красные ягодки становились еще выразительнее на фоне восковых лепестков какого-то английского цветка, который она заметила по дороге домой. Он проклюнулся в снегу. Что плохого в том, если яркими цветами и листьями немного разнообразить серость и монотонность Лэндуолда в этот день, когда ее брат может встретиться с людьми, а память ее все еще будоражили те чувства, которые она испытывала сегодня ночью к Ротгару?

- Нам понадобится гораздо больше листвы, значительно больше, - сказала Мария, опускаясь на колени рядом с девушкой, чтобы помочь ей.

Она стояла на коленях, собирая веточки остролистника и плюща. В такой позе и застала ее аббатиса. Сестра Мэри Целомудренная, как всегда, тащилась за ней следом, но на сей раз она склонила голову не из-за смирения, а просто от того, что не хотела видеть, куда ступает. Все ее внимание, казалось, было поглощено бледно-голубым платьем, которое прекрасно сидело на ней. Это было одно из любимых платьев Марии. Молодая монашенка оттягивала пальчиками отличную, плотно облегающую ее фигуру, шерстяную ткань у талии, и она тут же возвращалась на прежнее место, подчеркивая еще больше выпуклость ее форм, чего никогда бы не удалось сделать ее старому, поношенному черному одеянию.

Другое платье Марии она нахлобучила на голову, подвязав его рукава под подбородком, как завязывают крестьянки на голове косыночки.

- Кто-то украл облачение сестры Мэри Целомудренной, сутану и головной убор с вуалью, - сказала аббатиса.

Веточка остролистника лежала на одолженной Марией сутане сестры Мэри. Совсем недавно Мария возносила до небес способность Эдит улаживать все проблемы, не прибегая ко лжи; теперь она сама лихорадочно придумывала какой-нибудь приемлемый предлог, объясняющий, каким образом монашеская сутана оказалась у нее в руках.

- Не волнуйтесь, матушка, - мягко сказала она, встряхнув сутану, чтобы сбросить с нее остролистник. Поглаживая шерстяную ткань, она подыскивала нужное объяснение. Вот ее обличие. Когда сестра Мэри сняла его вчера вечером, оно упало на пол, а подол его выпростался из-под гобелена. Он лежал на проходе, и я нечаянно наступила на него. Вот и хочу передать его одной из своих девушек, чтобы они уничтожили следы моей неосторожности.

- Дочери Христа сами следят за своей одеждой, - сказала аббатиса, вырывая сутану из рук Марии. - Иди, дочь моя, и оденься поприличнее, - сказала она, переключая внимание на сестру Мэри Целомудренную, которая, приняв облачение, медленно, неохотно направилась снова в альков Марии, чтобы переодеться.

Еще несколько сакских женщин вкрадчиво проникли в зал, в котором становилось все светлее. В руках они несли пучки ломких, казалось, пульсирующих новой жизнью зеленых веточек. Они с удивлением и страхом уставились на свою госпожу, которая стояла на коленях перед возвышающейся над ней массивной фигурой монашенки.

- Неужели вы позволите им разбросать повсюду эти ветки? - спросила аббатиса.

- Какой от этого вред, матушка? - отозвалась Мария, поднимаясь на ноги. Она понимала, что если будет упорствовать, станет на сторону сакских женщин, бросит вызов монахине. - Это совсем не богохульство. Просто такой у них обычай.

- Тогда давайте отойдем в сторону, чтобы они занялись своим делом, предложила аббатиса. В ее глазах промелькнула искорка одобрения, что никак не вязалось с ее суровым выражением лица.

- Я не вижу никакого вреда в этом обычае сама, - тихо, доверительно сказала она, когда они с Марией отошли в сторонку, наблюдая, как женщины украшали веточками холл. - Мне казалось, ваши норманны знают, какой дьявольский смысл они в это вкладывают.

- Вы могли бы спросить прежде у меня, - ответила Мария. Она вспомнила, как тревожно у нее забилось сердце от мысли, что она могла невольно нанести оскорбление монахине.

- Вы тоже могли прежде спросить у меня разрешения взять у сестры Мэри Целомудренной ее сутану.

Щеки Марии запылали, она могла побиться об заклад, что они были такие же пунцовые, как ягоды остролистника. - Прошу меня извинить, матушка, прошептала она. - Я все сделала машинально. Если бы только я прежде подумала...

- Вы бы поступили точно так, - закончила за нее фразу аббатиса, хотя в ее словах не чувствовалось ни гнева, ни злорадства. Потом она заговорила снова, на сей раз на вполне приличном норманнском языке, вероятно, не хотела, чтобы сакские женщины подслушивали их беседу.

- Я не слепая, миледи, и вижу, как обстоят дела здесь, в Лэндуолде. Я приехала сюда в полной уверенности, что Эдит находится на положении пленницы, замужем против своей воли за этим варваром-монстром. Вместо этого я вижу, что это вы находитесь в таком положении, а Эдит вполне счастлива своей судьбой.

- Ах, матушка, так было не всегда. - На глазах у нее неожиданно навернулись слезы, и она, словно ослепнув, искала руками теплую, сухую руку монахини, задаваясь вопросом, сможет ли она наконец выполнить свое искреннее желание исповедоваться во всем перед отцом Бруно и теперь, вместо него, рассказать все аббатисе. - Это я причинила зло Эдит, силой принудив ее к браку с моим братом. И то, что я попала в такое же положение, служит мне лишь достойной карой.