корифей, и главный артист.
Кончились празднества в честь Диониса-Вакха. На следующий день в театре происходило народное собрание. Народ обсуждал действия должностных лиц во время празднеств, и опять на устах у всех было имя Софокла. А он в это время, гордый своей победой, после торжественного жертвоприношения богам, чествовал роскошным пиром участников хора, артистов и своих друзей. Победный венок увенчивал его голову, а он возлежал во главе пиршественного стола, светлый и радостный, и совершал возлияние в честь Диониса-Вакха. Звучали флейты и пение, вино сверкало в чашах, весельем дышал пир победителя.
А благодарные граждане готовили еще большую награду своему великому трагическому поэту. Они выбрали его стратегом во время войны с Самосом (441—439). Так умели чтить своих великих поэтов чуткие ко всему прекрасному граждане Афин[37].
II. Афинская комедия
Ал. Фортунатов
Наконец, после долгого пути, триеры вошли в гавань и остановились у пристани. Когда Никомах с товарищами сошли на берег, их сразу охватил шум и грохот Пирея. Семь лет тяжелой войны и ужасные годы недавно перенесенной чумы точно и не отразились на его беспокойном люде. Как и всегда, чем-то беззаботно веселым веяло от этой толпы, толкавшейся, шумевшей и кричавшей на пристани. Толпа рваных и загорелых грузчиков бросилась навстречу триере – подставлять свои спины под тюки товаров, между тем как другие продолжали толкаться на пристани или сидеть и валяться прямо на земле в грязи, весело болтая друг с другом, запахнувшись рваными хитонами от холодного ветерка, в котором чувствовалось, однако, первое дыхание приближающейся весны. Из ближайшего кабачка неслось пьяное пение и хохот матросов. Где-то в толпе гнусавым голосом кричал бородатый, грязный прорицатель. Прохаживались с озабоченным видом купцы, следящие за разгрузкой товаров. Военное время как будто только прибавило еще лишнего шуму и сутолоки. Там – куча буйных солдат, здесь – ссорятся из-за того, кого выбирать в триерархи; там – раздают жалованье, золотят статую Паллады, чтобы поставить ее на носу военного корабля. Толпа шумит под портиками рынка, заваленного пшеницей, бурдюками, ремнями, бочками, кучами чеснока, оливок. На корабельной верфи с шумом вколачивают гвозди, делают весла, перевязывают их ремнями; только и слышатся свистки, звуки флейт и дудок, подбодряющих рабочих. Как ни весело шумит толпа, но отдельные фразы, долетающие из этого сплошного стона до ушей Никомаха, сразу дают понять, что война у всех на уме.
«Клянусь Поллуксом, – говорит, подняв руки, высокий медник, толкуя с сидящим на бочке оборванцем, – клянусь Поллуксом, я не верю, чтобы Клеон одержал победу под Пилосом, если бы славный муж Демосфен не потрудился раньше его. Легко побеждать, когда все уже сделано прежде тебя…» А оборванец, пожевывая чеснок, насмешливо говорит: “Я знаю только то, что если бы не Клеон, то ни ты, ни твой Демосфен не видали бы славнейших спартанских мужей нашими пленниками”».
«Велик Клеон! – слышит Никомах с другой стороны, где кучка мастеровых собралась перед дверью цирюльника, слушая, что рассказывает хозяин, бреющий старого гоплита и болтающий о делах последних дней. – Велик Клеон! Муж, подобный Фемистоклу!»
Но наряду с толками о войне слышны и иные разговоры.
«Завтра Аристофан ставит новую комедию», говорит в толпе веселый матрос.
«Пусть боги погубят тебя вместе с твоим Аристофаном! – гневно наступает на него какой-то мелкий торговец. – Он изменник отечеству! Я дивлюсь, как только терпит Клеон, чтобы этот дерзкий эгинец перед всеми гражданами требовал мира с лакедемонянами. Он хочет, чтобы мы забыли сожженные деревни! Чтобы мы забыли, как много наших граждан пожрала чума из-за лаконцев!»
«А вот завтра порву себе все кишки от смеха, глядя, как Аристофан посмеется над твоим Клеоном. Что мне Клеон! Когда он кричит на Пниксе и изрыгает проклятия на благородных и богатых, я от всей души готов ему хлопать. А когда я в театре – я хлопаю тому, кто меня больше смешит. В веселые дни ленейских праздников я не хочу думать ни об ораторах, ни о голосованиях, ни о законах».
Прошли двое благородных. Один – молодой человек в расшитом роскошном хитоне и гиматии[38] из дорогой материи, красиво переброшенном через левую руку, с завитыми волосами и слегка картавым произношением. Другой – в грубой одежде и с суковатой палкой; сразу видно, что он и в манерах и одежде подражает спартанцам. Они с удовольствием толковали о том, что завтра Аристофан еще раз покажет себя и отомстит Клеону за все, что вытерпели от него благородные, порядочные люди.
Слыша эти речи, Никомах почувствовал в глубине души предвкушение чего-то приятного. Значит, он не ошибся, спеша на праздник Леней в Афины. Его любимый поэт примет участие в театральном состязании. Никомах был клерухом (колонистом) в отдаленной Фракийской колонии. Более пятнадцати лет тому назад Перикл предложил в народном собрании устроить во Фракии колонию-клерухию, чтобы охранять эту далекую страну, которая была так нужна Афинянам ради ее золотых рудников. Никомах, тогда еще совсем молодой человек, решился покинуть Афины, так как отец его перед своей смертью совсем проигрался в кости, и искать счастья в далекой колонии. Но время от времени он наведывался в родной город, особенно на праздники Дионисий и Леней, в эти веселые дни, посвященные благодетельному богу Дионису, давшему людям виноград, когда весь город радовался и веселился, все надевали венки, когда со всех деревень сходились в город крестьяне, чтобы присутствовать на празднике в честь доброго бога. Но Никомаху больше всего нравилось то, что в эти дни давались театральные представления. Он любил величавые трагедии Софокла, которые так возвышают душу, но еще больше любил веселую комедию.
Два года назад он попал в Афины на праздник Больших Дионисий и от души хохотал над комедией «Вавилоняне», но вместе с тем и дивился смелости поэта, который нападал на государственные порядки Афин и заступался за союзников, которых, по его мнению, несправедливо притесняют афиняне. Говорили, что комедию написал некто Каллистрат, бывший тогда протагонистом, т.е. главным актером в пьесе. Но скоро всем стало известно, что настоящий автор только скрылся за именем Каллистрата, и это – молодой поэт Аристофан. Никомах после слышал от друзей, что молодой поэт потерпел немало за свою смелость. Могучий Клеон, речам которого так жадно внимала афинская толпа на площади, привлек его к суду перед Советом пятисот за то, что он позорит родной город перед союзниками, послы которых были в Афинах на празднике. Клеон хотел даже доказать, что Аристофан не афинянин, а эгинец и самовольно присвоил себе звание афинского гражданина,