Читать интересную книгу Шестиглавый Айдахар - Ильяс Есенберлин

Золотая Орда вернула некогда принадлежавшие ей города: Алмалык, Токмак, Мерке, Кулан, Акыртобе, Тараз, Саудкент, Кумкент, Шолак, Курган.

Так земли, когда-то поделенные Чингиз-ханом между его старшими сыновьями, вернулись во владение их потомков.

На курултае также было решено вновь поделить рабов-ремесленников, живущих в Бухаре и Самарканде, и каждый должен был поставить над ними своих людей для сбора податей.

Непривычно мирно закончился курултай. Все съезжавшиеся сюда клялись в верности друг другу и решили стать анда – побратимами, смешав свою кровь. Потомки Чингиз-хана пили вино из одной чаши и ели мясо с одного блюда.

Только теперь многим стала понятна мудрость Менгу-Темира, когда два года назад, имея под своим началом пятидесятитысячную кипчакскую конницу, он не двинул ее на Мавераннахр. Сегодня он, не проливая крови и не рискуя потерять по воле случая милость Неба, приобрел все, что хотел.

Не очень доверяя Кайду и Бараку, хан Золотой Орды, чтобы на всякий случай оградить свои интересы в Бухаре и Самарканде, велел одному из своих туменов расположиться поближе к этим городам, у границ Джагатаева улуса.

На этом же курултае Барак осторожно заговорил о том, что хотел бы присоединить к своему улусу земли Хорасана и Афганистана; у большинства чингизидов эта просьба возражений не вызвала – новые битвы должны были начаться далеко от их владений, а значит, и причин для волнений не было.

Горячо поддержал Барака Кайду. Он надеялся, что тот ослабит свое войско в борьбе с наследниками Кулагу, которым принадлежали эти земли. Сильный сосед, даже если он и побратим, всегда опасен.

На следующий год Барак, ободренный поддержкой, двинул свои тумены в Хорасан. Но посланные ему в помощь Кайду кипчакские воины накануне битвы покинули его лагерь.

Ильхан Абак нанес Бараку поражение, и тот едва сумел уйти с пятью тысячами воинов под защиту стен Бухары.

Отступление Барака было столь беспорядочным и поспешным, что, уходя от погони, он упал с лошади, повредил позвоночник, и у него отнялись ноги.

Почувствовав, что дела Барака плохи и что он еще не успел собрать новое войско, зашевелились молчавшие до поры потомки Джагатая. Положение Барака было тяжелым. В отчаянии он снова обратился к своему побратиму Кайду.

Тот вновь выразил готовность помочь и двинулся с двадцатитысячным войском к среднему течению Сейхуна. Но движение его было неспешным, словно воины его оседлали не коней, а медлительных волов. Кайду выжидал. Ему было все равно, кто победит. Под его началом было свежее, привычное к битвам войско.

Случилось невероятное. Барак, лишенный возможности ходить, с только что набранным, необученным войском одержал победу.

Теперь Кайду ему не был нужен, и он попросил его повернуть свои тумены вспять.

Однако не за тем шел Кайду и не о возвращении были его помыслы. Настало время действовать. Близкой была пожива, а какой чингизид откажется от нее, если для этого даже потребуется лишиться близкого по крови человека.

Повод для гнева легко найти.

Кайду обвинил Барака в том, что тот мешал его людям собирать налог с принадлежащих ему по решению курултая бухарских ремесленников.

Тумены Кайду в эту же ночь окружили уставшее после битвы войско Барака. Не дожив до рассвета, Барак умер.

Разное говорили люди. Одни – что сердце эмира разорвалось, не выдержав предательства, другие – что его отравил посланный Кайду человек.

Кто мог назвать истинную причину? Одно знали люди – чингизиды всегда умирают быстро и неожиданно. К этому все давно привыкли…

* * *

Что бы ни говорили люди, а Кайду повелел похоронить Барака пышно, так, как этого заслуживал всякий, принадлежащий к роду великого Чингиз-хана. Совершив то, что полагалось по монгольским обычаям, дальше Кайду поступил по-своему.

Все потомки Джагатая, явившиеся с повинной и жалобами на притеснения со стороны покойного, получили долю от его имущества. Жена Мубарек-шаха на глазах Кайду вырвала из ушей жены Барака золотые серьги, но он не пожелал пресечь надругательства над женщиной, которая еще недавно делила ложе с его побратимом. Прошел всего год, как грудь Кайду касалась груди Барака и в золотой чаше смешалась их кровь в знак вечности…

Присоединив к своим туменам войско Барака, Кайду приобрел великую силу. Не избранный еще ханом, он стал могучим и грозным. Отныне принадлежащие ему земли простирались от Китайского ханства Кубылая на востоке до границ с Золотой Ордой на севере и западе и до ильханства Кулагу на юге.

С равнодушным презрением смотрел теперь Кайду в сторону Золотой Орды, которая не раз в трудную минуту помогала ему.

После поминок Берке, когда хан Менгу-Темир показал свою справедливость, положение его среди главной опоры – кипчаков – укрепилось. Правда, хан знал, что оно недорого стоит. Кипчаки являлись основной силой, но не следовало забывать, что это все-таки покоренный монголами народ и надо всегда быть готовым к любым неожиданностям. Менгу-Темир хорошо помнил совет Ногая, который в свое время давал хану Берке: войти в орусутские земли и превратить орусутов в монголов. Неужели умный Ногай не понимает, что покоренные народы – огромное озеро, а монголы горсть соли? Стоит разжать кулак – и соль растворится без следа.

Хан с усмешкой подумал, что если бы он последовал советам Ногая и осел со своим войском в орусутских землях, то кто знает, не оказался бы он уже через год крещеным и не пришлось бы ему и его воинам надеть орусутские одежды?

Больше чем усиление Кайду, Менгу-Темира беспокоили дела, происходящие в землях, лежащих к западу от Золотой Орды. Если здесь, в степи, кипчаки начинают поднимать голову и осознавать себя единым народом, то что должно происходить в орусутских землях, где знали и умели больше, чем просто пасти скот?

Минуло почти сорок лет, как промчалась через орусутские земли монгольская конница, топча поля и предавая города огню. По-прежнему не могут орусутские княжества объединиться, по-прежнему ссорятся князья, и в этом счастье монголов. В последнее время заговорили о княжествах Тверском и Московском. Но и здесь не ищут объединения, а продолжают вести давние тяжбы и споры.

На Москве сидит сын князя Александра Невского – Даниил. Кто знает, что замышляет он? Не станет ли Даниил именем отца своего собирать вокруг себя орусутов? Другие княжества словно спрятали Москву, заслонили своими землями от Золотой Орды, и Москва крепнет с каждым годом; растет ее казна оттого, что многие торговые пути пролегли через этот город.

Если Москва объединится с Тверским княжеством, то не потянутся ли к ним другие, не придется ли тогда Золотой Орде забыть о Кайду и вновь направить на орусутов свои тумены? Все это тревожило Менгу-Темира. Времена изменились, и борьба с ними на этот раз может оказаться более тяжелой, чем при Бату-хане.

Но жаждущие богатства и славы были не только среди чингизидов. Орусутские князья по-прежнему не мирились друг с другом, а в глазах их часто вспыхивал огонь алчности и зависти. Пока не исчезнет это в орусутских землях, ничто не грозит Золотой Орде. Просто там надо иметь свои глаза и уши и не упустить момент, когда придет пора вмешаться.

Джучи, Бату, Берке… Каждый хан считал себя умнее и дальновиднее своего предшественника. Каждый искал свой путь, но так и не смог свернуть с глубокой колеи, проложенной ордой Чингиз-хана. Очень скоро понял Менгу-Темир, что эта дорога единственно верная и для него. Властвовать над покоренными народами и держать их в крепкой узде можно только так, как учил великий предок. Для этого необходимы были сильное войско и золото.

Собираясь завоевать полмира, Чингиз-хан брал у покоренных народов все, что нужно было для его туменов. У тангутов государства Си Ся он отнял железо и повелел сделать из него сабли для своих воинов, у китайцев забрал порох, стенобитные и метательные машины. Так его войско стало самым сильным.

У Золотой Орды силы тоже немалые. Но, чтобы войско повиновалось хану, он должен быть богатым, щедрым и одаривать каждого, кто проявил смелость в битве или достоин этого за верную службу.

Чингиз-хан все брал в сражениях, грабя цветущие, давно не знавшие разорительных набегов города. Но еще мудрый советник хана Угедэя – Елюй Чуцай говорил: «Землею, которую завоевал верхом на коне, невозможно править, оставаясь в седле». Нельзя было без вреда для самой Золотой Орды бесконечно грабить много раз ограбленных.

Менгу-Темир считал, что настало время заняться внутренними делами Орды.

Он увеличил налоги, взимаемые с покоренных народов, с ремесленников и тоговцев. Отныне каждый платил за то, что жил, платил с поголовья скота и с засеянного поля, платил за убитую дичь и пойманную рыбу, за срубленное дерево и выкованную подкову.