– Правда, но не вся. Они умерли страшной смертью, и отголоски этого ужаса до сих пор доносятся в долину. Они неуспокоены, Гвенда. Они неуспокоены.
– И ты, похоже, знаешь, как их упокоить?
Ингри просто стоял и смотрел на меня. Желая поддразнить его – или согнать с его лица эту хмурую сосредоточенность, – я спросила:
– А что ты мне вчера говорил? Ингри моргнул.
– Что-то о золоте, – подсказала я, посмеиваясь, – белом золоте.
Его лицо было по-прежнему неподвижным.
– Не помню, – сказал он. – Мне пора работать, хозяйка.
Я пожала плечами и отошла от двери. Не держать же его силком в постели. Тем более в моей.
Хоггард все не ехал на ярмарку. Я не понимала, чего он медлит: скоро весна, и его чудесные шкуры могут залежаться. Так нет же, слоняется целыми днями по корчме, болтает с завсегдатаями и проезжими, попивает мое пиво – и глаз не сводит с Ингри. Больше он с парнем не заговаривал – впрочем, как и никто другой. Ингри умел держаться так, что никто не лез к нему с расспросами, да и задираться особо не пытались – то ли из-за формы Картежников, которую он упорно продолжал носить, то ли из-за нескольких драк, которые он мигом прекратил, повыкидывав забияк на снег.
Насмотревшись, видно, вдоволь, Хоггард и подступил ко мне.
– Гвенда. Неспокойно мне из-за этого парня. Будто я сама всю голову не сломала…
– Я следил за ним, – говорил Хоггард. – Ты знаешь, у меня нюх на такое. Он должен умереть, Гвенда. Он обречен.
Я молча слушала.
– Смерть идет за ним по пятам. Он притягивает к себе несчастья. Та тварь, что разорвала Блэка, – разве не явилась она вместе с ним?
– Ингри спас мне жизнь. Хоггард махнул рукой.
– Без него в этом не было бы нужды! Он из проклятых, как все эти Картежники, и ночные твари крутятся рядом, чуя своего. Избавься от него, Гвенда, пока не поздно. Прямо сейчас.
Я покачала головой. Я верила его словам. Но я знала, что не выгоню парня. Я знала, что буду помогать ему – по его просьбе или без нее. Я знала…
Я теперь знала, что он хотел сделать.
Хоггард следил за моим лицом. Раздраженно кивнул:
– До чего ты упряма! Но, Гвенда… Я беспокоюсь за тебя. Ты мне нравишься, и если я тебе не противен…
Вот и дождалась. Если бы он сказал это раньше – или позже. Не сейчас.
– Мне пора ехать, – сказал Хоггард, не дожидаясь ответа. – Вернусь через две недели. Хочешь, я сам с ним поговорю?
Я внимательно посмотрела на него. Не слишком ли он торопится? Последние годы я была сама себе хозяйкой и решать за себя никому пока не позволяла… Я похлопала его по жесткой руке.
– Вернешься, там посмотрим. Не думаю, что все так уж страшно…
– Как твои царапины, Ингри?
– Хорошо, хозяйка.
– Может, перевязать?
– Не надо, я сам.
– Не хочешь, чтобы я до тебя дотрагивалась? Ингри вскинул удивленные глаза.
– Что?
– Ты избегаешь любого прикосновения – ко мне или к кому другому, – будто тебе от того больно или противно. За исключением той девочки… Чего ты боишься?
На крепких скулах парня проступал румянец.
– Я не… я не понимаю тебя.
– Да неужто? Чего ты боишься, Ингри? Растаять? Или думаешь, людское прикосновение сделает тебя теплым и живым? Ведь ты же мертв, Ингри, что б ты тут не говорил! Хочешь, скажу, когда ты умер? Два года назад вместе со своими друзьями на перевале. Два года ты носишь с собою смерть – ты нянчишься с ней, ты любуешься ею! Ты жалеешь себя – ах, какой я несчастненький, бедненький, ах, почему я не умер вместе с ними!
Его кулак врезался в стол, заставив меня замолчать.
– Ты! – крикнул он. – Ты! Что ты понимаешь! Они приходят ко мне – каждую ночь, каждую ночь – год за годом!
Знаешь, что они говорят мне? «Ингри, ты предал нас! Ингри, ты бросил нас!» Почему, спрашиваешь, я никогда не гадаю на картах? А ты знаешь, что это такое – открывать карту за картой и видеть одно – смерть, смерть, смерть? Ты знаешь, каково это? Да, я умер! Но я умер еще раньше – когда открывал эти проклятые карты. Я умирал – раз за разом – все сто девяносто девять раз! Ты – можешь – это – понять?
Он кричал, а я смотрела на него. Сколько ж ты молчал, Ингри? А сколько молчала я?
Я наклонилась к нему через стол.
– Значит, я не могу этого понять? Ты подыхал когда-нибудь по-настоящему, Ингри? Не в бою, не от меча или стрелы – медленно, день за днем, зная, что умираешь, как умерли все вокруг у тебя на глазах? Мои сны старше, Ингри, много старше. Они до сих пор приходят ко мне и протягивают истлевшие руки и просят есть. А ты ложился когда-нибудь под жирного вонючего старика, потому что он не даст тебе сдохнуть с голоду? А ты прятал когда-нибудь куски под матрас, зная, что это глупо и смешно и сейчас тебе ничто не грозит?…
Я выпрямилась, сердито смахивая слезы.
– Дьявол, столько лет не ревела! Пауза.
– И ты до сих пор прячешь сухари? – негромко спросил Ингри.
– Ничего с собой не могу поделать.
Я шмыгнула носом. Посмотрела на неподвижного парня.
– Но знаешь, что? Моя смерть и мои сны старше, но знаешь, Ингри, я никогда не винила себя в том, что не умерла вместе с ними!
«Думай-ка о Хоггарде!» – посоветовала я сама себе. И вновь продолжала думать об Ингри – об его дурьей башке, о тени за его спиной, о его старых глазах и молодом сильном теле…
– О, дьявол! – я в сердцах ударила кулаками в тесто. – Он чужак! Он вернется на свой юг, когда разделается со своими делами! Он даже моложе меня!
Я обращалась сама к себе, но услышала за спиной:
– Кто это тебя моложе?
В дверь заглядывали Кэти и Ингри.
– Вы еще тут! – раздраженно воскликнула я. – Чего вам?
– Шли мимо, – сказал Ингри, – слышим, разговариваешь с кем-то… Кто тебя моложе?
Кэти хихикнула:
– Видать, наша Гвенда, наконец, положила на кого-то глаз и расстраивается, что парень больно молодой!
Вот вертихвостка!
– Иди коров дои! – рявкнула я, и Кэти как ветром сдуло.
Ингри остался.
Я ожесточенно месила тесто, не обращая на него внимания. Ингри кашлянул, прошел и сел напротив. Я с минуту крепилась, не поднимая глаз, но терпение быстро лопнуло. Я отбросила с лица волосы и злобно глянула на него:
– Что уставился?
– Это правда?
– Что?
– Что ты влюбилась?
– Тебе-то что?
– Это Хоггард? Нет, он тебя старше…
– Тебе что, больше заняться нечем? Его зубы блеснули в усмешке:
– Должен же я знать, на кого буду работать!
– Ты становишься просто красавчиком, когда смеешься! – заметила я. – Смейся почаще, и тебе от девушек покоя не будет.
– Куда мне столько?
Я оперлась о кадушку и поглядела на солдата.
– Ингри? Они не приходили сегодня?
– Нет. А к тебе?
– И ко мне тоже.
Если он будет так смотреть, пироги никогда не будут готовы…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});