Читать интересную книгу Женщина на грани нервного срыва - Лорна Мартин

Кэти искоса на меня посмотрела.

— Да-да, встречаться с красавцем-доктором — это полный кошмар. Повторяй это почаще — глядишь, и сама поверишь.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Счастье навеки?

ОКТЯБРЬ

Гореть мне в аду, но я скажу: нас всех испортили родители

Я приготовилась сделать важное заявление. Отставила в сторону бокал с шампанским и откашлялась.

— Знаете, почему у меня столько проблем? Почему я такая… непутевая? — спросила я счастливых, умиротворенных родителей.

Сырым и промозглым субботним вечером в самом начале октября мы всей семьей собрались в ресторане отметить мой день рождения.

— В общем, мне нелегко вам это говорить, но, судя по всему, это вы виноваты. Мой психоаналитик практически прямо так и сказала.

Недоуменные взгляды. Я попыталась объяснить, что имею в виду, и язык у меня почти не заплетался.

— Льюис, заткни ушки. Как там было у Филипа Ларкина[29]? «Мама и папа калечат тебя, мозги тебе трахают, нежно любя. Они поощряют твои недостатки. И добавляют еще — от себя».

— Ладно! — Луиза захлопнула меню. — Все уже решили, чего хотят?

— С экзистенциальной точки зрения — или просто на ужин? — спросила я.

Сестра раздраженно закатила глаза. Я задорно улыбнулась Льюису и как ни в чем не бывало продолжила оглашать свой обвинительный вердикт.

— Я понимаю, вы не нарочно. Не надо себя казнить. Я знаю, вы делали все, что могли. В конце концов, воспитывать ребенка — пожалуй, самая трудная работа на свете. Но, поскольку вы не прошли углубленный курс психотерапии, не разрешили проблемы, которые преследуют вас с самого детства, не уничтожили все мрачные заморочки, таящиеся у вас в подсознании, все это благополучно передалось мне. Поэтому я и выросла у вас такой ненормальной.

Я расплылась в улыбке, довольная, как кошка, притащившая в дар хозяевам дохлую крысу.

— Ах да, чуть не забыла. Луиза тоже виновата.

Я сделала еще глоток шампанского.

Папа отвел глаза от своего обожаемого внука и с заинтересованной улыбкой взглянул на меня — словно ему показалось, будто в моих заявлениях и впрямь можно найти рациональное зерно. А мама покачала головой:

— Юная леди, вам срочно нужен мужчина.

— Мам, я пытаюсь, честное слово, — беззаботно помахала я бокалом, — но это довольно трудно из-за моих психологических проблем. А поскольку в них виноваты именно вы, так как наряду с положительным воздействием неосознанно оказывали на меня влияние деструктивное, предлагаю вам помочь мне выплатить кредит, который я взяла на курс психотерапии.

— Лорна, заткнись, — приказала Луиза. — Это не смешно.

— Сама заткнись. Я просто говорю то, что думаю. Ваш брат психолог вечно талдычит, что люди очень неохотно принимают правду о себе и о своем детстве. Они предпочитают видеть прошлое и самих себя — свою внешность, свои черты характера — через розовые очки. Так что тебе надо мной гордиться.

— Далеко не все, что приходит тебе в голову и обсуждается на терапии, стоит выносить на публику, — рассерженно парировала она.

— Разумеется. И я многое держу при себе. Я весьма тщательно продумала то, что собираюсь, как ты выразилась, вынести на публику. Просто меня безумно интересует теория, согласно которой невротические тенденции передаются от родителей к детям. А тебя, Льюис?

Малыш сложил губки бантиком и издал громкое презрительное фырканье. Видимо, в переводе с детского это означало: «Не вешай на меня свои проблемы, идиотка».

Мы сидели в итальянском ресторане «Массимо» по соседству с домом родителей. Хотя это был мой день рождения, место празднования указал Льюис-король — потому что «там Люфи». Люси — миловидная студентка юридического, которая подрабатывает в «Массимо» официанткой. Льюис влюблен в нее по уши, хотя ему всего два с половиной. Завидев ее, он сразу бежит к ней обниматься и целоваться и заливается краской, когда Люси вручает ему леденец на палочке и говорит, что он самый симпатичный малыш из всех, кого она знает. Когда я увидела эту сцену впервые, то предположила, что она говорит это всем детям, чтобы растроганные родители, бабушки и дедушки оставляли ей гигантские чаевые. Разумеется, на меня тут же посыпались упреки со стороны растроганных родителей, бабушки и дедушки Льюиса (которые всегда оставляют гигантские чаевые). Если у кого-нибудь в семье день рождения и встает вопрос, куда пойти, Льюис немедленно командует: «Мафи-мо. Там Люфи». И конечно, мы всякий раз повинуемся — не расстраивать же ребенка. Но я не жалуюсь. Льюис знает толк в ресторанах. Здесь готовят отличную пиццу.

Когда Льюис во всеуслышание выразил свое «фе», его бабуля и дедуля умиленно расхохотались и чмокнули его в щечки с обеих сторон. Надо ли говорить, что внучок сидел между ними. Льюис повертел головой, улыбнулся и повторил еще громче: «Пфр-р-р-р!» Потом еще. И неизменно — в моем направлении. Видимо, сейчас он пытался сказать что-то вроде: «Тетя Лорна, не порти мне праздник. Не перетягивай на себя одеяло, рассуждая о наследственной передаче неврозов. Всем плевать. Это ску-у-учно. И не смей валить свои собственные трудности с личной жизнью на моих чудесных бабулю и дедулю, которые в пожилом возрасте обрели невиданное блаженство (благодаря мне). Может, сегодня и твой день рождения, но это мой вечер. Мне достаточно произнести новое слово, досчитать до десяти, фыркнуть или продекламировать «Инси-винси-паучок», чтобы на меня устремились все взгляды. Поцелуи, объятия и громкие аплодисменты будут мне обеспечены. Они все от меня без ума. Ты мне не конкурент. Смирись с этим, в конце-то концов».

— Ну так что? — спросил Скотт. — Какие ощущения, когда оказываешься ближе к сорока годам, чем к тридцати?

Я решила не обижаться и ответила, что чувствую себя восхитительно. И не покривила душой. Я вспомнила себя около года назад: реву в три ручья в аэропорту; иду к врачу, и он советует мне пару лет попринимать прозак; совершенно по-идиотски веду себя с Кристианом.

— Я сама удивляюсь, насколько мне хорошо. За последний год я узнала больше, чем за предыдущие тридцать пять. Возможно, я застряла в подростковом периоде, но зато с кризисом среднего возраста, кажется, отстрелялась раньше других.

— Ясно. — Луиза свирепо смотрела на меня. — А теперь давайте заказывать, я вас умоляю.

После бесконечного обсуждения мы определились: ассорти из закусок на всех плюс все те же блюда, которые мы заказывали с самого первого визита в «Массимо». И две бутылки вина — белое и красное. Я начала открывать подарки и читать поздравления. И тут со мной приключилось нечто неожиданное — я настолько расчувствовалась, что пришлось извиниться и выйти из-за стола.

В принципе, сентиментальность поздравительных открыток всегда оставляла меня равнодушной, хотя я тот еще нытик. Но тут, увидев пару строк маминым почерком, я почувствовала, как к горлу подкатывает комок. «Нашей замечательной дочке. Любим, целуем, мама и папа».

Как мы можем отплатить родителям за все, что они для нас сделали? Как можно в полной мере выразить свою благодарность людям, которые (если у вас было нормальное детство) всегда помогали вам и поддерживали вас? Людям, которые в упор не видят ваших недостатков? А если ваши изъяны настолько велики, что закрывать на них глаза невозможно, прощают их? Я задавала эти вопросы, глядя на стену перед собой, но ответ мне дала не она, а моя внутренняя доктор Дж. «Вы видите их такими, какие они есть, и вы их прощаете».

Вот еще один парадокс, который открылся мне благодаря психотерапии. Ты признаешь несовершенство своих родителей, ты признаешь их роль в формировании твоих собственных недостатков — и в конечном итоге любишь их еще больше. В нашей культуре не принято критиковать мать и отца. Сама мысль о том, чтобы злиться на них, считается проявлением черной неблагодарности. Я поддерживала эту точку зрения — пока не стала ходить к доктору Дж. Предъявлять претензии людям, которые произвели тебя на свет, воспитали, готовы жертвовать жизнью для твоего блага, сказать этим людям: «Эй, ребята, вы облажались!» — было для меня все равно что обвинить их в сотрудничестве с нацистами. Я считала, что злиться на людей, которых любишь, попросту неправильно.

И поначалу, когда доктор Дж. предложила мне признать свой гнев, увидеть родителей в истинном свете и простить их, я рьяно запротестовала:

— Мне — прощать их? Да мне нечего им прощать! Я обязана им жизнью! Они стольким ради нас пожертвовали. Это я должна просить у них прощения за все, что им пришлось вытерпеть по моей милости. Я болталась без дела, бросала одну работу за другой, занимала у них деньги на оплату разных учебных курсов, вернулась жить к ним, когда у меня не было денег на аренду квартиры, совершала множество ошибок — подробнее я даже говорить не хочу!