Читать интересную книгу Избранное - Василий Нарежный

Посол. Что угодно пану Прилуцкому?

Прилуцкий. И заслуженному майору, которого сабля хотя теперь немного и позаржавела, но легко может быть вычищена! Прошу отвечать мне ясно и просто, как прилично и должно благородному человеку перед благородными людьми! Иначе…

Посол. Стращать вам меня нечего; а по просьбе вашей — я охотно буду отвечать просто и ясно.

Прилуцкий. Отец вашего принца — есть знатный заморский владетель?

Посол. Он редко присвоивает себе это имя; однако ж в околотке своем слывет порядочным владельцем.

Гости. А, а!

Прилуцкий. В вашем владении есть большое море?

Посол. Не так-то большое! Ею сходнее назвать можно озером или даже прудом.

Гости. Что-то дало будет?

Прилуцкий. Однако ж по нем разъезжают военные и купеческие корабли?

Посол. Разъезжают, хотя, правда, не корабли, а впрочем, изрядные суда!

Гости. Есть легче!

Прилуцкий. Вы содержите сильную армию?

Посол. Не так чтобы очень сильную, однако ж редкий из неприятелей от нас здрав уходит.

Прилуцкий. Неприятели ваши странные люди?

Посол. Пан Прилуцкий! Я никогда не говорил, что враги наши странные люди, а что они странные твари, то вы сами рассудите. Подумайте хорошенько, видали ль вы где-либо животных трусливее зайца, лукавее лисицы, злее и угрюмее волка и медведя?

Прилуцкий. Понимаю, хотя это довольно замысловато!

Гости. Ха-ха-ха!

Судья. Я давно догадался, что дальше будет!

Городничий. Смекаю и я!

Прилуцкий. Не такого ж ли рода неприятели, которых вы берете в плен, разъезжая по морю своим флотом.

Посол. Несколько поотличнее. Нам попадаются изрядные щуки, карпы, лещи, судаки — и великое множество мелочи.

Прилуцкий. Ну, пан Златницкий, теперь смекай, как знаешь!

Златницкий. Ох! Чего тут смекать! Ясно вижу, что наделал бед. Язык от горести едва ворочается. — Но как же, преокаянный посол, как принц твой может превращаться в разные виды?

Посол. Эту тайну знает он лучше меня, А как я не знаком с нею, то видите — открыто и в одном виде стою перед вами.

Прилуцкий. Однако ж — кто б ни был родитель вашего принца, все-таки должен быть по крайней мере человек и иметь свое имя!

Посол. Увы! в ту роковую минуту, когда повелитель мой обвенчался на племяннице пана Златницкого, с нами произошло последнее превращение. Он разжалован из принцев, и я уже более не посол, а ваш нижайший слуга и собеседник!

Прилуцкий. Спасибо! — Чтоб исчезла такая нелепица и тот, кто ее выдумал!

Златницкий. Если муж мой племянницы и не настоящий принц, то по крайней мере, не состоит ли в свойстве с каким-нибудь владетельным принцем?

Посол. В каких он теперь связях, заподлинно не знаю; однако мне известно, что он по прямой линии род свой ведет от первого в свете принца Адама и принцессы Евы.

Златницкий. А, а! Поэтому и мои служители ему сродни?

Посол. Зато и все гетманы малороссийские!

Прилуцкий (к поели). Да скажешь ли ты нам порядком, как звать теперь этого Норд-Ост…

Посол. Он сам лучше объяснится.

(Алексей и Наталия входят и становятся на колени пред стариками, кои быстро отскакивают.)

Алексей. Батюшка! Простите небольшую вольность, которую я дозволил себе для своего благополучия.

Наталия. Дядюшка! Вы во всю жизнь были так добры ко мне! Не оставляйте правил своих и при последнем десятилетии. (Оба встают.)

Прилуцкий. Тот же голос, осанка, вид и взор! не знаю, что и думать. Боюсь быть очарован; — чего доброго? — Точно ли ты сын мой Алексей, драгунский капитан?

Алексей. Что может быть точнее?

Златницкий. Надобно от стыда умереть! Возможно ли?

И моя племянница не усомнилась…

Наталия. И покойный батюшка мой был не более как бунчуковой товарищ, следственно менее капитанского чина.

Златницкий. Но он был потомок великих гетманов…

Наталия. Мне уже минуло девятнадцать лет!

Златницкий. Лучше, оставаясь в девках до ста лет, умереть правнукою гетманов, чем жить…

Прилуцкий. Полно, сосед! Перестань дурить. Подумаем-ка лучше, что дальше будем делать.

Златницкий (со вздохом). Ума не приложу!

(Гости и гостьи встают со своих мест.)

Судья. Я сей час разберу дело. — Мы созваны сюда для веселья, а не для споров и брани. Дело кончено и воротить его невозможно. Пан Златницкий и ты, пан Прилуцкий! обнимите прежде всего детей своих, потом друг друга, а наконец и нас, и все начнем праздновать. — Что может быть этого лучше?

Городничий. Жаль, да видно нечего делать.

Исправник. Мне бы и крайне не хотелось, чтоб дело так легко кончилось, потому что в голове у меня родились славные замыслы насчет чародеев и оборотней.

Прилуцкий (обнимая Златницкого). Останемся навсегда друзьями! На что, право, нам светлость? Довольно, что ты урожденный потомок великих гетманов, а я дворянин и заслуженный майор! Не правда ли, что мы можем надеяться быть счастливы, видя каждодневно возрастающее счастие особ, нам любезнейших? — Алексей, Наталия! Падите в объятия вашего отца и друга. Чувствую, что на старости молодею! (Обнимает их.)

Златницкий. Хотя сначала я и досадовал, что вами так исправно одурачен, но теперь все охотно забываю. (Обнимает их.) В первый раз я чувствую на сердце какую-то радость, умиление, каких во всю жизнь не чувствовал.

Видно, что благое небо сей час награждает безумца, как скоро он придет в рассудок. — (К послу, весело.) Что же ты такое, лукавец?

Посол. Не более как заслуженный прапорщик в роте капитана Прилуцкого. Из любви к нему и преданности согласился бы я оборотиться не только в посла, но — во что угодно.

Златницкий. Будет с нас, будет! Надеюсь, что с сего дня начну я быть довольнее сам собою, а особливо, если рано поутру эти соблазнительные изображения предков перенесут в столицу свою по-прежнему на чердак. — Теперь, дорогие гости, ничто уже не помешает нам веселиться прямо по-свадебному.

Запорожец

Едва взошло осеннее солнце над необозримыми равнинами моря Черного, вся Запорожская Сечь зашумела. Бесчисленное множество народа толпилось на обширной площади, пред храмом угодника Николая. Громкой звон колоколов потрясал воздух. Звук труб и литавров далеко расстилался по ровному полю и гладкой поверхности моря.

Радостный говор народа изъявлял всеобщее восхищение.

Что ж было виною сего торжества всеобщего? Еще на заре утренней прискакал гонец с радостным известием, что войсковой атаман Авенир Булат, по весне отправившийся с отборною дружиною для усмирения хищных закубанцев, возвращается восвояси с полною победой и богатою добычей. Он просил духовенство не начинать литургии, пока не вступит в Сечь, дабы воины, столь долго лишавшиеся счастия слышать слово божие, при самом появлении в пределы места драгоценного, могли сего сподобиться, облобызать крест господен и окропиться водою священною.

С постепенным возвышением солнца нетерпение народа возрастало. То глубокое молчание, то шумные восклицания измеряли время. Наконец, с восточной стороны поднялась в поле пыль высокая; еще одно мгновение, и все увидели развевающуюся в воздухе хоругвь Запорожскую. Кто опишет радостное смятение обитателей Сечи, их крики, вопли и завывания? Но увы! прибывший с радостным известием гонец, по именному велению атамана умолчал, что этот храбрый муж, этот достойный предводитель получил две глубокие раны, одну в грудь, другую в голову. Не имея сил сам собою держаться на коне, он ехал, поддерживаемый с каждой стороны казаками; двое вели за узду унылого коня его. За ним несли хоругвь, и храбрая дружина следовала с поникшими взорами. Вздохи теснили грудь каждого, и щеки омочены были обильными слезами. Они не смели взглянуть на оставшихся в Сечи товарищей, стыдясь во взорах их встретить достойные упреки, что сами возвращаются в совершенной целости, кроме нескольких, падших на поле решительной битвы, а не умели сберечь храброго вождя своего.

Когда Авенир поровнялся с дверьми церковными, то по данному им мановению коня его остановили. Духовенство приблизилось к нему с крестами и хоругвиями священными.

Но, взглянув на бледное лицо атамана, едва испускающего дыхание, оно остановилось с ужасом. Все людство, толпившееся вокруг его, узнав причину поражения духовных, восстенало, подняло вопль горестный и возрыдало. Мгновенно колокольные звоны и звуки трубные умолкли, и не было бы конца общему смятению, если бы сам Авенир не дал знака к молчанию. Глубокая тишина распростерлась; он собрал силы и — хотя голосом слабым, но довольно внятным — произнес: «Почтенные отцы духовные и вы, дети мои, казаки запорожские! Неужели последним подвигом не заслужил я, чтобы встретили меня с веселием, как всегда встречали доселе возвращавшегося из походов? Неужели раны, атаманом вашим полученные, могут пристыдить вас при свидании с родными нам малороссиянами или безбожными агарянами? Или дорогою ценой купил я победу и приобрел корысти? Обозрите все, сочтите — и будьте веселы!