– Ну, бывай, Горыныч, – воевода похлопал змея по зелёному боку, погладил ладонью блестящую чешую. – Переживал я за тебя. Был–был, и вдруг невесть куда сгинул. Ты уж другой раз куда соберёшься, предупреждай. Ты, это… как супругу свою трёхголовую с семейством да отпрыском познакомишь – прилетай. Тут дел накопилось – не переделаешь, да и других важных вопросов тьма тьмущая. Глядишь, и твой совет понадобится. Оно ведь как? Одна голова, говорят, хорошо, а три – лучше!
– На нас теперь, дружище Потап, надёжа плохая. И рады бы помочь, да не рассчитывайте. Покидаем мы Лукоморье на веки вечные, хоть и дом тут наш, и прижились мы. А сейчас с женой и со змеёнышем на мою историческую родину направление держать будем. В аккурат в ту долинку затерянную, что в горах Крокодильерах находится, где предки мои жили–проживали.
– Это зачем? Неужто, Горыныч, мы тебе не по нраву? Али обидели тебя ненароком, да сами того не заметили?
– Нет у нас обид на люд лукоморский, – змей поклонился воеводе, – и только доброе в Лукоморье мы видели. А покидаем вас затем, что мы – Наше Величество змей Горыныч! А значит, и царство нам требуется змеиное. И жену мы себе нашли, а значит, отпрысков будет много. Сыновья и дочери, внуки и правнуки. Расплодимся, размножимся, а тут это вызовет определённый ряд вопросов: ведь территория чужая, и мир–то людской, лукоморцы тут хозяйничают. Да и места мы много занимаем. Что ж мы будем людям на ноги наступать? Так ведь и народу уйму передавить можно. Вот и подумали мы, и решили сообща свой дом в своей стране строить надобно. Хотим, чтобы в Лукоморье о нас память добрая осталась, а не проклятья на головы наши сыпались. И дабы не вызывать конфликтной ситуации, будем жить в Крокодильерах, в той долине затерянной. Так что прощай, воевода, и царю с царицей от нас поклон передавай! – И змей Горыныч, взмахнув крыльями, взлетел.
– И ты прощай, Горыныч!!! – Прокричал вслед Потап.
Но змей ничего не ответил, он изо всех сил махал крыльями, спешил к семье, в хрустальный дворец. Вовремя поспел, Скарапея, не разобравшись, с голодухи едва Кощея не съела. Бессмертный зрением слаб, поначалу решил, что Горыныч вернулся, и ну выговаривать:
– Да кого ж ты шляешься, кого колобродишь, аки неприкаянная земноводная? Дворцовый который день подряд обеды да завтраки с ужинами готовит, тебя ожидаючи. Сколько продуктов извёл – не вышепчешь! Всё в Городище на скотные дворы пошло, не жисть, а сплошное разорение! Так ежели продолжаться будет, то по миру пойдём. Того гляди, мне на стол обеденный ложиться придётся за–вместо главного кушанья!
Ну, Кощей–то понятно, к совести Горынычевой взывал, змей домовыми воспитывался, среди людей рос, и не пустой звук для трёхголового воспитанника бережливость и совестливость. А у Скарапеи совести отродясь не было, она и знать не знала, что это за штука такая. Что сам на стол ляжет, Кощей, понятное дело, пошутил, но к шутке свести не получилось – с юмором у трёхголовой невесты ещё хуже оказалось, чем с совестью. Она слова дядьки Кощея буквально восприняла.
– Да зачем такие хлопоты, дорогой? Не надо на стол ложиться, мы к сервировкам привычки благородной не имеем. Мы тебя так съедим, прям на полу! – И три пасти разинула.
Тут Дворцовый из–под лавки вынырнул, да как закричит:
– Караул! Шпиёны вражеские в родном доме диверсию устроили! Натурально пожиранием грозят! Ой, да посмотрите люди добрые сквозь стены хрустальные, ить ужо преступления супротив личности происходят, на виду у всех совершаются!
Вот росточку в Дворцовом с локоток, а голос звонкий да тонкий, будто комар зудит. Хлопнула Скарапея лапой раз, другой, да попасть в мелкого хозяина хрустального дворца не так просто: тот вертляв да непоседлив, и минуты на месте не стоит.
– А ну пусти Кощея! – Кричит Дворцовый, да только без толку – змея уж Бессмертного над полом подняла и примеривается, в какую пасть запихать. – Пусти, вражина, не то плохо будет!
– Действительно, плохо будет, дядька Кощей шибко костляв, – послышалось шипение позади Скарапеи, – так и подавиться недолго. Вот у папеньки нашего Дворцового уж и стол накрыт, так там пироги с дичью дюже мягкие да скуснаи!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Оглянулась Скоропея, и видит: змеёныш трёхголовый в дверях стоит, глазёнки на неё выпучил, а позади него стол накрытый, яствами ломится! Змеиня к столу кинулась, но будто споткнулась, услышав вопрос:
– А ты моя мама?
Что уж там, в душе Скарапеи повернулось – не ведомо. Змеиная душа, она вообще для человеческого вразумения потёмки. Но только позабыла змея о том, что голодна, Горышу лапами обняла, а у самой из глаз слёзы катятся.
– Мама… – прошипела она в три голоса. – Это звучит гордо!
Тут и змей Горыныч подоспел. Влетел в распахнутое окно, узрел картину семейную, и до того расчувствовался, что сам едва не расплакался. Но – решение принято, а значит, и в исполнение приводить надо немедленно. Примета верная – ежели сразу не сделалать, то в другой раз не получится, удачи не будет, либо дорога закроется, а то и вообще обстоятельства переменятся.
– Ну что, за стол, плотно кушаем и на вылет! – скомандовал Старшой.
Возражений против такого предложения не было. Дворцовый, правда, нахмурился, да решил за едой серьёзные вопросы не поднимать, подумав, что на сытый желудок и разговор обстоятельней складывается, и взаимопонимание быстрее достигается. Стол в хрустальном дворце огромный, и накрыт, словно пир горой собрались устраивать. Изобилье такое, что глаз не отвести! Чего только нет: дичь печёная горами, пироги корзинами, грибы бочонками, мёд бочечками, молоко в вёдрах, квас в бадьях. Оно и понятно, для Горынычей, что старшего, что младшего, людской посуды не напасёшься. У каждого по три пасти, а тут ещё гостья той же породы!
– От ить как! Нашёл, значится, себе жену? – Деликатно начал маленький домовой, когда воспитанники и гостья утолили первый голод. – Тепериче остепенишься и по миру шастать прекратишь, аки беспризорник ничейный, – Дворцовый прекрасно слышал, что сказал Горыныч, прежде, чем приступить к обеду. Но для себя решил, что ослышался, а если не ослышался, то никаких «вылетов» из родного дома он не допустит. – И то хорошо, – сказал Дворцовый, стараясь выглядеть спокойным. У него это плохо получалось: дёргал жиденькую бородёнку, взмахивал руками, не мог усидеть на месте, вскакивал то и дело. – И даже преотлично складывается, потому как буду я спокойствие цельными днями испытывать, ить больше волноваться мне не зачем будет!
– Оно так, батюшка, – ответил Старшой и, переглянувшись с братьями, добавил:
– Собирайся! И ты, дядька Кощей, тоже. Улетаем мы нынче.
– Куда энта, ежели не секрет? – Подал голос Кощей. Он, как из Скарапеиной пасти вырвался, так за занавеску сбежал. Пока змеи обедали, к столу так и не вышел, хоть и Горыныч, и Дворцовый приглашали вместе отобедать.
– Спасибочки большое, но я уж единожды помирал, другоряд не собираюсь! – Смерти долгожитель боялся пуще огня: один раз побывав в бестелесном состоянии, он сделал соответствующие выводы, и впредь соблюдал предосторожность, не ввязываясь по собственной инициативе в опасные ситуации. Но и совсем не уходил с трапезной: любопытство одолело, узнать захотелось, о чём речь за столом пойдёт и откуда жена для Горыныча взялась. – А куда это путь предстоит? Куда нас с дома родного сманиваешь?
– В Крокодильеры, всем семейством отбудем! Жизнь там начнём новую, дюже счастливую!
– Ага, мысль преумная, щас кинусь манатки собирать! – Фыркнул Бессмертный. – А какому псу мы там под хвост нужны? А? Нет, Дворцовый, ты как хочешь, ты сам решай. Не подумай лихим часом, что отговариваю тебя, да вот только что я скажу: нет такой силы, чтоб с места насиженного меня сдвинуть. И хоть прикипел я душой к тебе, а особенно к маленькому змеёнышу, но с Лукоморья мне ходу нет. И причина тому веская имеется: только на родной земле смерть меня боится, а на чужбине она за мной гоняться начнёт. И что я буду делать, ежели догонит? Только помирать. А кому охота помирать в самом соку жизненном и расцвете молодости?