не было, также как Аиде не было никакого дела до «глупой писанины» Лавуана.
– Мсье Лавуан, – огрызалась девушка, – у меня сейчас нет времени на Ваше творчество, если можно таковым его назвать… Приходите позже.
Филипп был человеком гордым. Если ему были где-то не рады, то он в те места не ходил, и тех людей избегал. Однако мнение Аиды отчего-то казалось ему важным. Может он искал в ней того самого идеального чтеца, что подтвердит верную направленность концовки его пьесы, а может он просто где-то глубоко в душе уважал алжирку. Лавуан решил навестить девушку вечером, когда дела отпустят ее, дабы она с легким сердцем могла насладиться его творением.
– Я смотрю, Вы неугомонны… – просьба Филиппа угнетала хозяйку цирка. – Кажется Вы не перестанете мне докучать покуда я не прочту Вашу пьесу. Она длинная?
– Достаточно, – пожал плечами Лавуан.
– Управлюсь за ночь?
– При должной сноровке.
Аида молча взяла мятые листы с пьесой и начала бегать своими зелетными, как илистый берег, глазами по строчкам, жадно поглощая информацию. Читала она так же быстро, как и работала в лагере: пусть в ее действиях и виднелась невероятная скорость, она ничуть не влияла на качество самого действа. Лавуана это черта иностранки поражала, ведь, будучи с рождения меланхоликом, писатель привык к определенной медлительности во всем, чего касался его разум.
– Хорошо, я прочитаю, – заключила Аида после окончания первой страницы. – Мне по душе Ваш слог, мсье Лавуан.
На этом Филипп решил оставить читателя наедине с произведением. На пути к своему шатру он долго думал и переживал. Почему же я, столь большой писатель, так боюсь ее вердикта? Кто она такая, что внушает в мое сердце страх? Просто бродячая артистка, ничуть не лучше обычного люда. Я слышал сотни мнений, и на ту же сотню плевал. Совершенно ничем не выделяющаяся женщина. Так почему же мне так страшно? Потому что трусость – это вся твоя природа.
К уставшему от бессонной ночи Лавуану Аида пришла рано утром. Вид у нее был не менее уставшим и лишенным сна. Она бросила кипу бумаг на небольшой столик возле матраца, отчего писатель в испуге проснулся.
– Доброе утро, мсье Лавуан, – голос у девушки был, как ни странно, бодрым.
– Доброе, – заспанным голосом ответил Филипп, приподнимаясь на постели.
– Мне понравилась Ваша пьеса, – кратко заключила Аида.
– И это все? – удивился писатель лаконичности гостьи.
– А что еще сказать? Я не пожалела о потраченном времени. Большей похвалы Вы, уж простите, от меня не дождетесь.
– Что скажете о концовке?
– Смазанная и нереалистичная на мой вкус, – алжирка махнула рукой. – Публика любит такие финалы. Я часто наблюдаю за реакцией людей в нашем цирке, и должна сказать, что концовка Вашей пьесы будто специально написана для широкой публики. Это неплохо, конечно…
– Но?
– Но теряется изюминка произведения. Появляется ощущение специально заказанной работы, что отталкивает меня. Хотя Вашему директору именно такой эффект и нужен, полагаю.
– Какая концовка должна быть, по Вашему мнению?
– Не столь счастливая, – задумалась Аида. – В жизни редко случается так, что человек с легкостью спасается из подобного рода ситуаций. Ваш исторический роман теперь больше походит на волшебную сказку, где все живут долго и счастливо, а потом умирают в один день. Вы хоть раз видели такое в жизни?
– Боюсь, что нет, – согласился Лавуан.
– В этом вся и соль, – вздохнула Аида. – Люди любят сказки, потому как они совершенно не походят на жизнь – в них всегда торжествует добро и справедливость. Ваша же пьеса больше про историю и реальные события, потому концовка выглядит инородной, вшитой искусственно.
– Я согласен с Вами, – кивнул Филипп. – В угоду публике я изменил свою изначальный финал. Я хотел показать настоящую драму, с беспросветной и всепоглощающей тьмой, чтобы зритель прочувствовал всю боль, что выпала героине…
– Это уже другая крайность, – парировала Аида. – Не стоит так сгущать краски – в жизни все бывает не настолько плохо. Люди, так или иначе, помогают друг другу выходить из самых гиблых ситуаций. Да, не всегда получается так, как тебе того хочется, но и самый грустный финал наступает отнюдь не так часто, как может показаться. Уверена, Вы сумеете найти золотую середину, мсье Лавуан, и угодить и себе и людям. У вас очень хорошо получается, очевидно, что писательство – это Ваше призвание. Вот и докажите, что сможете написать ту самую концовку.
Не слишком темную, но и не слишком светлую… В этих словах есть смысл… Правда всегда лежит где-то посередине, и логично, что именно там ее и стоит искать. Может быть восхищения толпы не будет, но зато целостность произведения не пострадает…
Лавуан, не заметив, как девушка покинула палатку, принялся переписывать свой материал. Длилось это по меньшей мере весь день. Писателю все никак не удавалось соблюсти тот самый баланс, при котором произведение удовлетворяло бы и его и всех окружающих. В итоге было решено сделать войну проигранной для союзников главной героини, но для девушки все было устроено гладко, пусть все злодеи, что устраивали козни, остались целы и невредимы, на здоровье и судьбе протагониста это никак не сказалось. Случайные люди погибли, главные злодеи остались целы и при деньгах с властью, а протагонист в последний момент узнает о кознях и решает-таки покинуть родину.
Это никуда не годится. Целостность, безусловно, соблюдена, золотая середина найдена… Но меня тошнит… Филипп выбежал наружу, где и впрямь опорожнил свой желудок. Может это было следствием того самого пайка, о котором вчера судачили на кухне, может дело и вправду в ужасном финале, но бедную траву возле шатра ничто уже спасти не могло. Неужели все хотят этого? Неужели все настолько боятся настоящих темных финалов, что готовы принимать вот «это»?
Филипп решил проверить свою теорию. Сам он, разумеется, перечитывать эту белиберду не стал – желудок второго такого происшествия просто-напросто не вынесет – однако, все прочитавшим его финал на досуге, решил показать плод своих трудов. Все в один голос заявили, что это нормальный финал. Никого ничего не смутило. Все остались счастливы. Кроме Филиппа.
Может я просто им надоел? В конце концов, если бы ко мне также настойчиво пытались всучить свою книгу, я бы тоже отмахивался, быть может даже с большей агрессией… Их терпению, в таком случае, стоит отдать должное. Жаль, что моему творению это никак не поможет.
Твое «творение» просто ужасно. От него исходит смрад. Мне ужасно дурно от одного присутствия с ним в одном помещении. Сожги его!
Тем же вечером, когда солнце успело сесть за