Потом была неделя, когда Кошкофея якобы все время была с нами: я наливал ей чай в пластиковую мисочку, извинялся, если хотел сесть в свое громадное пушистое кресло – якобы именно его облюбовало это создание. А если, позвав домочадцев кушать, я не упоминал Кошкофею, Аленка устраивала истерику, опасаясь, что эта экстравагантная особа обидится и уйдет навсегда.
– Алло, Серегин, как у вас там? – Ирина почему-то всегда называет меня по фамилии и по не менее объективным причинам обижается, если я отвечаю ей тем же.
– Полет нормальный, как у тебя?
– Хорошо. Уже вышла. Буду часа через два, по дороге домой зайду на рынок. Кроме мяса и овощей что-нибудь надо?
– Да вроде есть все.
Даже по голосу чувствуется, что устала. И вчера устала, и позавчера, и месяц назад. Да что там – она даже в день нашего знакомства была уставшей. Тогда Ирина работала секретарем в прокуратуре и одновременно училась на юрфаке. Потом помощник следователя. За два месяца до свадьбы сама стала следователем, в декрет уходить отказалась.
Так я и остался с Аленкой вдвоем. Пришлось перейти на фриланс, но денег я при этом не потерял – просто они стали приходить менее регулярно.
Пожалуй, это единственное, что греет мое мужское самолюбие, – зарабатываю я все еще больше жены. Это, да еще Аленка.
А все остальное – в жесткий минус. Когда ваша жена расслабляется не в магазинах одежды, а в тире, на кухне чувствует себя гостем и утомленно улыбается, выслушивая про то, «как мы сегодня покакали», вы не можете не осознавать несправедливости бытия.
Ну я ее и осознавал. Иногда. В последнее время – все реже и реже. Да, у нас не так, как у всех. Зато другие скандалят чуть не до развода, а то и расходятся, кое-как сводят концы с концами. А у нас все нормально. Денег хватает, Аленка уже читать начала, хотя и капризничает, Ирине по итогам года вынесли благодарность, а полгода назад я продал старый «Фолькс» и купил почти новый «Форд», на котором, правда, чаще ездит жена…
И еще у меня заказов чуть больше, чем я успеваю.
– Па, Кошкофея говорит, что у мамы все плохо.
– Хорошо, мама, – среагировал я на интонацию. Мне осталось только вместить текст и картинку туда, куда можно уложить либо то, либо другое.
– Папа, папа, ну посмотри сюда. – Аленка потянула меня за рукав, мышка дернулась, и картинка на треть залезла под «шапку». А ничего так! Сделать полупрозрачным, поиграть со шрифтами – номер праздничный, ко Дню защитника Отечества, прокатит. Я быстро перетасовал имеющееся и, хотя еще не выставил точно, понял – всё. Сейчас доделаю.
И в тот момент, когда я нажал «Сохранить», раздался звонок.
– Александр Серегин? – Голос незнакомый. Холодный, официальный, черный голос – таким вам расскажут, почему вы не приняты на работу, которая просто идеально вам подходит.
Таким объясняют, что вы пересекли двойную сплошную, а поскольку сейчас конец месяца, то объясняться придется не на месте, а через суд.
Таким голосом сообщают только плохое, безликое, склизкое и безнадежное.
– Сегодня, пытаясь пресечь драку возле метро, ваша жена… – Я судорожно дергал мышкой, открывая почтовый клиент, выбирая адресата, прикрепляя файл. – …больнице. Шансов у нее немного.
– Повторите название больницы, – попросил я и до боли закусил нижнюю губу.
– Александровская.
Аленка любит сама зашнуровывать обувь. Она делает это долго, скрупулезно, вымеряя величину бантиков, следя за тем, чтобы кончики шнурков были засунуты в обувь четко друг напротив друга и точно так же, как на втором ботинке.
Но сегодня я не дал ей такого шанса. Мы оделись в две минуты – вначале я запихнул ее в комбинезон и ботинки, затем накинул на себя куртку и влез в теплые кроссовки, шнурки которых не развязывал со дня покупки.
– Папа, почему ты не веришь в Кошкофею?
– Алена, мы торопимся.
Уже на лестничной площадке понял, что не смогу ехать через весь город общественным транспортом. И на такси не смогу. Постучал Лехе, соседу, – он, глядя мне в глаза, только удивился:
– А где твой «Форд»?
– Ирина на прошлой неделе крыло помяла, в ремонте он.
А потом был сырой февральский город. Я гнал «шестерку» сквозь падающий мокрый снег, рядом что-то бубнила Аленка, и все было плохо.
– Что ты говоришь? – переспросил я, пытаясь отогнать мысль, что в любой момент мы с Аленкой можем остаться одни. Что Ирина может уйти.
– Я говорю, что если бы ты верил в Кошкофею, то она могла бы нам помочь!
– Никаких кошкофей не существует, – отрезал я и вдруг подумал, что мне же ничего не стоит признать детскую фантазию. Ну придется, может, потом обсуждать шубку Кошкофеи или ее привычки. Ну и что? Мне же не сложно! – Алена, я пошутил, я верю в Кошкофею.
Мост, наглый джип, покосившийся фонарь, унылый регулировщик, засыпанный полуморосью-полуснегом.
– А что ты замолчала? – бегло взглянул я на дочку, когда мы замерли у очередного светофора.
– Я обиделась. – Аленка смотрела в свое окно, даже не пытаясь заглянуть мне в глаза. – Кошкофея говорит, что ты сказал неправду, ты в нее не веришь.
И у меня не нашлось сил снова обманывать дочку, переубеждать ее.
– Если бы ты поверил в нее по-настоящему, она бы помогла!
На стоянке около больницы все было забито. Я чуть отъехал и припарковал машину под пиратско-андреевским знаком с косым крестом в красном круге.
Взял дочу на руки – она это, если честно, жутко не любит – и побежал. Ткнулся в один вход, потом во второй, в третьем мне махнули рукой, я прошел несколько запутанных уровней. Здание больше напоминало лабиринт из дешевого шутера, чем нормальную больницу.
И намертво встал перед дверью «Реанимация». Суровая девушка в зеленовато-синем халате вначале выговорила мне за то, что я без бахил и в верхней одежде, а затем категорически запретила мне входить, отправив в приемный покой с указанием ждать новостей там.
– Папа, ну просто поверь в нее, – канючила Аленка, дергая меня за штанину.
Я не помнил момента, когда опустил ее вниз, – вот вроде только что нес дочку, а теперь уже даже не держу за руку, меряю шагами помещение, в котором за стеклянным прилавком смеются, тихо переговариваясь и изредка отвечая на звонки, две девушки в белых шапочках.
И я попробовал. Что у нас есть? Кошкофея, существо непонятное, отчасти, видимо, похожее на Барса Котофеича с тюлевыми крыльями. Она помогает несчастным девочкам и любит, чтобы в нее верили. Ха, кто же не любит?
Дальше. Если я в нее поверю, то она поможет Иришке. Ирине. Ирине Ивановне Серегиной. Моей жене. Сильной, смелой, вечно уставшей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});