Читать интересную книгу За синей птицей - Ирина Нолле

— Особенно хороши на подсолнечном масле картофельные оладьи!

Галя сначала обиделась, а потом тоже засмеялась:

— Ну и пускай аппетитно! Все равно, «Подсолнечная» — это хорошо.

Белоненко открыл одну из последних страниц.

«Анна Воропаева прибыла с пересыльного л/п 10 января 1943 года. Возраст (условно) 17 лет. Работает в швейном. Операция — боковой шов по первому разу. Качество работы небрежное. Выработка неравномерная: то 45 процентов, то около 100 процентов. Часто встречается с Виктором Волковым. Видимо, старается подружиться с Галей Светловой, но та определенно избегает ее».

В примечании, подчеркнутом красным карандашом, Галя Левицкая писала:

«Необходимо установить точный возраст. Переросток».

Переростки… Самое большое зло в условиях детских колоний. Белоненко вспомнил свои размышления по этому поводу, зная, что в практике его работы ему придется сталкиваться и с такими «воспитанниками». Даже в мирное время, когда медицинские комиссии проверяли каждого, кто вызывал сомнения в возрастном отношении, и то, бывали случаи, что в детские исправительно-трудовые учреждения попадали юноши и девушки, достигшие восемнадцатилетнего возраста, а теперь, в войну, нечего было и сомневаться, что изворотливые, ловкие и предприимчивые «переростки» сумеют обмануть и комиссию и следователя. Где там было возиться с ними в такое время. В первичных документах указан год рождения, и следователь делает соответствующую пометку в деле. А уж когда они попадут в колонию, то не так просто восстановить истину и добиться перевода.

А вот и еще один «экземпляр», как говорит Галя Левицкая, — Виктор Волков. В колонию он прибыл в начале января. Его назначили на работу в токарный цех, где воспитанники вытачивали деревянные миски для нужд лагеря. Работал неплохо, но как-то уж очень равнодушно. Вечерами иногда приходил в клуб, но ничем там не занимался, а просто сидел в стороне от всех, угрюмо поглядывая на игроков в шахматы, на «доминошников» и на участников струнного оркестра. Изредка он перекидывался скупыми словами с Петей Грибовым — робким, ясноглазым мальчуганом, с которым, как было сказано в информации Гали Левицкой, у Волкова «возникла странная дружба».

Об этой дружбе капитан уже получил более подробные сведения от Антона Ивановича, повара колонии. А перед этим на лесосеке, где работало лесорубное звено, произошло одно событие, о котором Белоненко узнал из рапорта воспитателя Горина и беседы с бригадиром звена Колей Иващенко, которое состояло из семи человек «добровольцев», время от времени выходивших в лес на делянки. Большею частью ребята занимались очисткой делянок от сучьев, которые потом доставлялись в зону. Иногда, правда, приходилось делать и повал. Кроме работы в лесу это звено занималось заготовкой чурок для электростанции. В звено входили Толя Рогов, Миша Черных — староста общежития мальчиков, Коля Куклин — тракторист электростанции. Остальные или назначались в лес по наряду, или шли туда работать по личному своему желанию.

Когда Горин сказал Белоненко, что Волков просит направить его в лесорубное звено, заявив при этом, что если ему дадут лучковую пилу, то «обставит всех в два счета», Белоненко, подумав, дал разрешение, а вечером после работы пригласил к себе ребят. Пришел и Волков. Коля Иващенко доложил, что сегодня выработка повысилась.

— Вот он, — кивнул Иващенко на Волкова, — работает что надо. За троих, а то и за четверых.

Виктор, видимо, не ожидал, что его похвалят в первый же день, но старался держаться пренебрежительно. Небольшие зеленоватые глаза его внимательно следили за капитаном.

— Если тебе больше по душе работа в лесу, то можно будет зачислить тебя в постоянные члены звена, — сказал Белоненко, — но учти, что все ребята работают постоянно на своих основных участках, так что и тебе придется делать миски.

— А я от мисок и не отказываюсь, — хмуро сказал Волков.

Потом заговорили о предстоящих весной работах по озеленению территории колонии. Это вызвало оживление. Особенно радовался Миша Черных. Он был уроженцем Сибири, любил и знал лес, и посадка деревьев в зоне вызвала в нем столько энтузиазма, что капитан был вынужден немного охладить его.

— Работа нелегкая — предупреждаю. Сажать будем совсем молодые деревья и кустарник. Придется самим выкапывать, самим подготовлять ямы для посадки, да кроме того, просто не знаю, как быть с подвозкой. Конбаза у нас знаете какая — одно только название. Лошади истощены, корма кончаются.

Черных сказал:

— Сено можно привезти. Я видел, где есть стога. За третьей лесосекой, — и поспешно добавил: — Это — лагерное сено, не частников. Мне лесник сказал: «Заберите, говорит, ребята, а то все равно к весне сгниет».

Белоненко отметил в тетради: «Выяснить, кому принадлежит сено. Договориться».

Затем Миша Черных предложил взять шефство над конбазой.

— Нас шестеро, — сказал он, — будем по очереди дежурить. Там, у этого деда, никакого порядка нет. Он, однако, больше дремлет, чем за конями смотрит.

Предложение было принято, после чего Белоненко отпустил всех, оставив одного Колю Иващенко.

— Значит, Волков хорошо работает? — спросил он. — А как с товарищами? Ладит?

— Ничего, — подумав, сказал звеньевой. — Только курит. И обратно ему сегодня какой-то дядька табак дал.

— Какой дядька? — заинтересовался капитан.

— Не знаю, чей он. Только думаю, что из заключенных — по бушлату видать. Он проходил мимо и остановился, спросил, откуда мы такие. Потом спросил, как дела в колонии. А потом Витька отошел с ним в сторонку. О чем-то поговорили, и тот дядька ушел. А Витька похвастался, что разжился табачком.

О том, что Волков опять курил, капитану доложил и воспитатель Горин.

— Он мне сказал, что получил табак от прохожего, — добавил Андрей Михайлович.

А вечером того же дня Белоненко стало известно, что прохожий передал Волкову не только табачок. Случайно это получилось или нет, но неизвестный прохожий передал Виктору Волкову письмо или копию с письма Ленчика Румына. Это было своеобразное воззвание главаря воров ко всем «ворам и жуликам лагеря». Оно явилось ответом на письмо Николы Зелинского. На всех лагподразделениях лагеря письмо Николы Зелинского было уже прочитано заключенным во время поверок. Но в ДТК оно еще не было получено. Сразу, наверное, не додумались, что надо направить его в детскую колонию, а потом началась метель, буран занес железнодорожные пути, теплушка не ходила. А на второй день непогоды где-то были порваны телефонные провода. Так и получилось, что записка Румына опередила письмо Николы Зелинского.

Капитан Белоненко о письме с фронта слышал. Об этом рассказал ему завснабжением Белянкин, успевший проскочить в колонию до того, как метель разыгралась в полную силу. Узнал он в Управлении о письме очень немногое: Зелинский пишет полковнику Богданову о том, что отказывается от своего темного прошлого и просит, чтобы письмо его было прочитано всем его бывшим дружкам.

О записке, полученной Волковым, Белоненко узнал от повара Антона Ивановича, который пришел к начальнику уже после отбоя, когда в колонии все спали.

Поговорив сначала о делах столовой, о необходимости выписать со склада двадцать штук новых мисок, о том, что надо прислать печника проверить дымоходы, Антон Иванович перешел, как он заметил, «к самому главному». А самым главным для Антона Ивановича был колонист Петя Грибов.

— Вы, гражданин начальник, мальчонку мне сами доверили и обещали в будущем похлопотать об усыновлении, — напомнил он Белоненко. — Срок у меня оканчивается в сентябре, а у Пети в августе. Договорились мы с вами, гражданин начальник, что мальчонка подождет меня и жить будет этот месяц у гражданина коменданта. Так что все оговорено у нас заранее. И за этого парнишку я должен буду перед богом и людьми и лично вами, гражданин начальник, всю свою жизнь отвечать…

Белоненко не прерывал Антона Ивановича, зная его страсть к предисловиям. Но вот повар перешел к самой сути, и Белоненко насторожился.

Оказывается, что Виктор Волков с первого же дня «стал навязываться Пете в дружки» и даже перетащил свою постель на койку рядом с койкой Пети. Антон Иванович узнал об этом и приказал старосте Мише Черных «следить в оба» и водворить Волкова на другое место.

— Но сами понимаете, гражданин начальник, — продолжал Антон Иванович, — где уж тут уследить, хотя бы тому же Мише. А уж про меня и говорить нечего, кручусь у плиты от зари до зари. Только все же выведываю у Петюнки, как и где он свободное время проводит. Замечаю, что парнишка мой что-то смутный стал. Я к нему с подходом и установил, что стервец тот все к нему вяжется и вяжется. А какая, скажите на милость, может быть дружба у такого жердяя с пацанчиком? Что он ему, младшего братишку напоминает, что ли? Или, скажем, жалость его разобрала, помочь в чем моему хлопчику хочет?