Бывала датская королева Маргрет, с большой сигарой во рту, со своими двумя сестрами. И их дядя, граф Розенборг, очаровательный человек.
Любила к нам заходить дочь короля Саудовской Аравии – очень полная. Выпивала за вечер три бутылки «Дом Периньон» и уходила, заметно повеселев. Одна из богатейших наследниц арабского мира, она владела восемнадцатью резиденциями с полной меблировкой и прислугой в разных странах мира. Но это не сделало ее счастливой…
Мадам Наталия Рен, дама с чудным колоратурным сопрано, однажды к нам пришла поужинать с Галиной Вишневской. Обе пели у нас в тот вечер. Мадам Рен была урожденной киевлянкой, принадлежала к известной шляхетской фамилии Костка-Непржецких. Как и Мария Давыдова, Наталия пела в «Частной русской опере» и путешествовала с нею по Южной Америке в турне 1928 года. До конца дней мадам Рен сохранила свой голос, и в моем ресторане пела романс «Белой акации гроздья душистые».
Приходили дети мадам Рен – дочь Ирина, в замужестве княгиня Строцци-Гвиччардини, и сын Володя, мой верный клиент в течение тридцати лет, хозяин известной фирмы по прокату лимузинов.
Семья Голицыных устраивала у нас большие торжества. А в этой семье было тридцать пять человек домочадцев!
Известные импресарио, мадам и мсье Серфати, приводили к нам после гастрольных оперных спектаклей московских артистов и музыкантов: это было так приятно для меня. Москвичи увозили в Россию мои пластинки. Мсье Серфати больше нет – увы, он был убит в советской Москве! А мадам Серфати продолжает свое дело.
Бывал Александр Галич. Его баллады не всегда были понятны старым русским «белым» парижанам. Но я с самого начала почувствовала, в какой степени мелос баллад Галича вырастает из простых, знакомых всем в начале XX века русских и цыганских песен – тех, что так часто пели в «Русском павильоне».
Бывал, как я уже, кажется, говорила, Рудольф Нуреев… а вот Барышников, к сожалению, не появился ни разу. Впрочем, и я не пошла в его нью-йоркский ресторан «Самовар». По простой причине: собираясь туда, чтобы увидеть, как этот блестящий артист ведет дело, я решила позвонить метрдотелю, чтобы спросить, когда приходит сам Барышников. Метрдотель ответил: «Он не приходит почти никогда, мадам». Мы с Джонни переглянулись, пожали плечами и… не пошли!
У меня бывали известный шансонье Шарль Трене с миллионером Фусье, знаменитый бас Иван Ребров, композитор и певец Жак Дармон, телеведущий Мишель Друкер, композитор Гольдман, телеведущие Жак Мартен и Жак Шансель. Однажды, к моему большому удовольствию, у нас праздновал именины Хулио Иглесиас.
В те годы я часто выступала по разным каналам французского телевидения. Месье Робер Тутен, директор рекламных служб фирмы Sony, часто приглашал меня на ТВ, хорошо зная меня и мои песни, поскольку именно в Sony выходили мои пластинки. И сам заглядывал в ресторан с артистами.
Невозможно без волнения вспоминать, как я выступала вместе с пианистом Владимиром Ашкенази в телепрограмме Жака Шанселя. В ней пели также Ив Монтан и другие знаменитости – и вот, наряду со звездами, появилась на экране я.
«Ее отец исполнял эти песни, – писали газеты, намекая на то, что мои песни гораздо старше меня. – Людмила Лопато, которую вы увидите в передаче “Большая арена”, счастлива тем, что поет их снова. Но ее скромность ничуть не приглушает властного обаяния русского фольклора.
Людмила, восхитительная исполнительница, приглашена самим Владимиром Ашкенази при некотором участии Жака Шанселя. Это Шансель обратил внимание виртуозного пианиста на Людмилу Лопато, которая держит «Русский павильон» в Париже, на улице Франциска I.
“В юности я пела в Америке и в Англии, но отныне все свои вечера даю только в моем ресторане”, – говорит Людмила.
Каждый вечер Людмила садится за пианино и поет своим гостям “Синий платочек”, “О любви никому не рассказывай” и “Снился мне сад” – так, как она сделает это сегодня в “Большой арене”.
Она очень, очень боялась: “Мне казалось, что я никогда не смогу этого сделать! К счастью, Владимир подошел ко мне и сделал все, чтоб ободрить и успокоить меня. И поэтому я быстро вошла в работу!”…»
Я сохранила этот старый газетный анонс и улыбаюсь, перечитывая его. Он был очень лестно озаглавлен: «Ашкенази очарован хозяйкой ресторана, играющей на фортепиано».
Часто в передачах известных французских телеведущих Мишеля Друкера и Жана Мартена я, принимая их у себя в ресторане, пела и рассказывала про Пасху и Рождество, русские народные обычаи. На Пасху гарсоны подавали к столу куличи, пасхи и другие традиционные яства. Телесъемки завершались застольем, и все, кто в них участвовал, были очень довольны.
Об одной из таких пасхальных передач газеты писали: «Знаменитые русские в Париже, по преимуществу, люди искусства. Художник по костюмам Александр Васильев, изысканный, как отец дендизма Бруммель, обожающий песни Людмилы, праздник отмечает в ее “Русском павильоне”. Скульптор Игорь Устинов, сын актера Питера Устинова, предпочитает “Самовар” (“Там очень по-семейному”) или Plaza-Athenee (“Я люблю подпевать музыкантам”). Великий Ростропович, которого в Париже можно встретить везде, приглашен на корабль, где расположен ресторан La Ville de Petrograd. Серж Гинзбург, Соня Риккель, Иван Ребров и другие знаменитости помнят о своих корнях и воздают дань этому празднику, несмотря на споры о том, не становится ли он скорее символическим: в СССР теперь Пасха почитается больше, чем Новый год…»
Я в этой своей книге – конечно, вы заметили – часто цитирую газетные заметки. Наверное, потому, что в каждой сохранился дух того времени – и в каждой можно увидеть меня именно в тот период. Журналисты новых поколений характеризовали меня весьма живописно: «Людмила – одна из самых ярких фигур русской колонии Парижа. Глаза персиянки, по три кольца на каждом пальце… Верные друзья Людмилы не забывают о том, что гранд-дама “Русского павильона” была и романтической актрисой…»
На один из праздников мне прислали подарок из Грасса – двести высоких темно-алых роз. Это был новый, особый сорт, названный моим именем, «Людмила Лопато». Их аромат витал по залу, и я была так счастлива!
Когда в прошлом году Александр Васильев по моей просьбе заглянул в Интернет, он обнаружил там свыше двадцати статей, в которых упоминаются розы «Людмила Лопато». Их особо успешно выращивают в Южной Африке и в Зимбабве, там находятся самые большие плантации «моего» сорта.
В 1980-х годах в Грассе производились и духи «Людмила».
В продажу, впрочем, они не поступали. Патент на этот запах принадлежит моей семье. Мой сын Делано разработал для них нарядную упаковку в стиле мастерской росписи на сюжет «Руслана и Людмилы».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});