Читать интересную книгу Место смерти изменить нельзя - Татьяна Светлова

— И что это дает?

Реми видел, что Максиму все это стало достаточно безразлично, и понимал состояние подавленности, в котором находился этот симпатичный русский. Приехать в чужую страну и сразу же вляпаться в такую историю! Совсем как он сам, Реми, недавно в Москве (См.: роман «Шантаж от Версаче».)…

— А дает нам это вот что: Мадлен, судя по всему, собирается поучаствовать в дележе наследства.

— Столика?

Максим только сейчас понял, что он совершенно забыл о столике. Напомнив ему об этом, Реми, сам того не желая, сгустил и без того мрачные краски. В самом деле, ничего у Максима не получилось в Париже. Ни сценарий, ни любовь, ни наследство…

— Да. Я, право, вам сочувствую, что так получилось с вашей семейной реликвией…

— Не стоит терять на это время.

— Зато наследникам есть, что делить. Правда, пока мне до конца не ясно, как именно Мадлен собирается воспользоваться этой бумагой: она не очень-то действительна. Теоретически, чтобы признание отцовства Арно вступило в силу, нужно еще, чтобы Ксавье официально признал чужое отцовство и отказался от своего.

— Может, именно поэтому Мадлен ему все и выложила?

Ага, заинтересовался наконец!

— Хорошая мысль, Максим, очень хорошая! Только как Мадлен могла знать, что Арно будет убит? Она ведь сказала это Ксавье до убийства. Не слишком ли преждевременные хлопоты о наследстве?

— Кто ее знает… Может, просто подсуетилась, на всякий случай — узаконить заявление Арно, а там пусть лежит, ждет своего часа… А может быть, просчитала все заранее?

— Включая реакцию Ксавье? Предполагая, что он может убить Арно?

— Вы такой мысли не допускаете?

— Кто знает, кто знает… Она, между прочим, достаточно богата, Мадлен.

Я еще кое-что припас для вас: рекламное бюро, которым она руководит, принадлежит ей! Правда, мне не удалось узнать, на какие средства она его купила.

— Тогда зачем ей наследство?

— Максим, ну вы не будете мне снова рассказывать жалостливые истории о бескорыстных наследниках! Я вам уже говорил, мимо наследства никто равнодушно не проходит.

— Да, конечно, — поспешно согласился Максим.

— У вас фильмы в жанре мелодрамы?

— Нет, — обиделся Максим, — вовсе нет.

— А, понимаю: в вашей стране до последнего времени было равенство бедных, и нечего было ни делить, ни наследовать! И вы просто не имеете опыта…

— Ерунда! Убивают и из-за пары серебряных ложек…

— А, согласны все-таки?

— Да я и не спорил… Просто… Я, пожалуй, не люблю думать о людях плохо.

— Я бы тоже рад, да не выходит при моей профессии… Теперь о Ксавье: полиция прижала его к стенке.

Он якобы провел полсубботы с одной дамой, у которой он находился еще с вечера пятницы…

— Алиби?

— Формально да. Но свидетельство этой дамы вызывает сомнения. Она действительно состоит с Ксавье в интимных отношениях, включая совместное распитие алкогольных напитков. Очень возможно, что она просто оказывает Ксавье услугу своими показаниями. Но поймать их на разногласиях пока не удалось. С другой стороны, обыски полиции тоже ничего не дали: ни дома, ни в машине Ксавье нет никаких следов, которые могли бы указать на то, что там был Арно. На шинах нет грязи с той поляны.

— Так что он неуязвим.

— Пока да. В его пользу и тот факт, что Арно, как установила экспертиза, был заколот кинжалом из коллекции Пьера.

— А! Я этого не знал.

— Извините, надо было с этого начать. Так вот, на кинжале нашли следы крови Арно. Он был тщательно вымыт, но все-таки удалось найти следы под рукоятью. Отпечатков нет никаких, кроме отпечатков Пьера.

— В наше время только последний дурак работает без перчаток — все образованные.

— Верно, — кивнул Реми. — Но тем не менее это бросает подозрение на Пьера. Кинжал висел у него дома на стенке, на нем отпечатки хозяина…

— А что Пьер говорит, вам известно?

— Известно. Он утверждает, что кто-то воспользовался его оружием.

— Угу, и он не заметил отсутствие кинжала?

— Нет. Ни он, ни Соня. Это не так уж удивительно, если вдуматься — они привыкли к своим вещам и перестали их замечать.

— Между прочим, в воскресенье, когда обнаружилось исчезновение Арно, я был у них в доме в первый раз. Пьер мне показывал коллекцию — все было на месте.

— Разумеется. Тот, кто воспользовался кинжалом, должен был его вернуть на место как можно скорее.

— Похоже, вы не думаете, что это Пьер…

— Строго говоря, это мог быть любой другой человек.

— Тогда надо искать среди друзей дома! Ксавье ведь не вхож к Мишле.

— А дверь на террасу? Вы забыли, что дни стояли теплые, двери были практически постоянно открыты. Любой мог пробраться в сад через соседний участок и войти в гостиную…

— Допустим. Но пробраться в гостиную и снять кинжал со стенки, а потом поместить его обратно — это одно. Но закопать тело в саду?

— Вы видели какого-то человека в саду? Видели. Соня тоже видела. Кто может утверждать, что это был Пьер? Ни вы, ни его собственная жена не можете.

— Стало быть, вы не думаете, что убийца — Пьер.

— Не припирайте меня к стенке, господин режиссер. Я ничего такого не говорил.

— Не говорили. Но, похоже, так думаете… У него есть алиби?

— Нету. Вы не знаете, что такое французские ярмарки? Кончена ярмарка — все разъехались. Ищи-свищи теперь свидетелей. Торговцы, конечно, зарегистрированы в мэриях, можно их разыскать, но это дело долгое. Полиции недосуг этим заниматься. Если он действительно искал подарок своей жене в часы, когда было совершено преступление, то ему не позавидуешь. Остается надеяться, что у него хороший адвокат, который сам подсуетится на предмет алиби господина Мишле.

— Ну признайтесь, Реми, вы ведь не верите в то, что Пьер — убийца?

— Между прочим, в его машине тоже никаких следов нет.

— Вы не ответили на мой вопрос. Признавайтесь!

— Ладно, вы меня достали. Не верю.

— Почему? Ведь все против него! Вся эта ночная история…

— Все это хорошо для полиции. Они там исходят из того, что чужая душа — потемки и всякий и каждый способен на все. Я придерживаюсь несколько иного мнения. Для меня психология и логика — не последнее дело. Заметьте, кстати, что в моем подходе есть свои недостатки, мне случалось сильно промахнуться с моим «психологическим» подходом. Я, сказать вам честно, не силен в тех случаях, где логика вместе с психологией помещаются на кончике полового члена. И, знаете ли, занятная закономерность: чем меньше член, тем меньше психологии…

— А Пьер тут при чем? У него тоже проблема маленького члена?

— Не могу вам сказать, как у него обстоят дела в этой области. Во всяком случае, особых комплексов я не приметил… Не у всех же, согласитесь, менталитет определяется размером детородных органов.

— Так почему вы думаете, что это не он был?

— Я же вам говорю: логика с психологией. Начнем с последней: Пьер — человек «правильный», негибкий, слишком хорошо воспитанный, склонный делать все как надо. Выпускник НЕС'.

— Это еще что такое?

— Это очень привилегированная и очень дорогая высшая школа, из которой выходит наша элита… Если ее выпускники и балуются играми с законом, то на уровне финансовых или политических махинаций. Причем так умно и профессионально — образование-то не зря получили! — что у следствия уходят десятки лет на сбор доказательств.

— А разве наш случай — не умно и не профессионально? Вся эта история дьявольски закручена!

— То-то и оно, что закручена. Тут видна рука большого фантазера, бессонными ночами вынашивающего планы… А Пьер — человек, лишенный воображения.

— Насчет воображения — согласен.

— К тому же если он и любит страстно антиквариат, то он не менее страстно любит свою жену…

— Вы мне это уже говорили.

— Я просто рассуждаю вслух, — сделал невинные глаза Реми. — Свою роль мужа он видит в обеспечении легкой и спокойной жизни для Сони… И столик, какой бы он ни был замечательный, вряд ли стоит в его глазах того, чтобы разрушить созданную им хрустальную башню для Сонечки. А умение взвешивать последствия своих поступков — это и есть логика. И Пьер ею владеет.

Остатки шукрута шипели на блюде, под которым синел огонек спиртовки.

Реми накрыл огонек металлической шапочкой и довольно откинулся на стуле.

— Кофе? Десерт? — спросил он Максима.

— Кофе.

Музыканты исполняли тирольскую песенку. Пышнобюстая певица глубоким голосом выводила рулады. Зал шумел, подпевал и веселился, на белых скатертях трепетали синие огоньки под блюдами с дымящимся шукрутом, пенилось темное пиво в огромных кружках. «Алари-ри-ха-ха», — громко и не в такт подпевал оркестру за соседним столом пьяный краснощекий немец, размахивая своей салфеткой.

— И все-таки я не понимаю, — сказал Максим, размешивая кофе. — Если это не Пьер, то кто же? Реми пожал плечами.

— Никто не укладывается в схему преступления лучше, чем он! — настаивал Максим.