— Похоже, у нас возникли небольшие проблемы, — говорит Албан. — Вы двое ничего об этом не знаете, не так ли?
ГЛАВА XLII
У меня скручивает живот, когда Агустус и Селия подробно рассказывают о том, как они подслушали разговор, в ходе которого выяснили, что Джо стоял за заговором с целью свержения совета. Они знали, что не могут предъявить такое утверждение совету без веских доказательств, иначе Джо смог бы с помощью своих сторонников отговориться от этого, поэтому они начали искать конкретные доказательства того, что они подслушали.
Но у Джо оказалось больше глаз и ушей, чем они предполагали. Он рассказал им об этом в лесу чуть больше недели назад.
— Он был неузнаваем, — говорит Селия. — Его глаза были совершенно чёрными, бездушными, как будто в нём не осталось добра. Он сказал нам, что мы стоим у него на пути, и что если мы откажемся присоединиться к нему в его стремлении к прогрессу нашего народа, то нас нужно будет заставить замолчать.
— Тогда он призвал на нас Часовых, — продолжает Агустус, — и в суматохе порезал нам обоим руки своим кинжалом. Сначала мы не поняли, почему он не попытался ранить нас сильнее, но потом он объяснил, что лезвие кинжала было с проклятием дракона.
Он оставил их умирать там, в лесу, но Селия использовала свои целебные способности и вывела яд из их тел. Он просачивался в землю вокруг них, заражая лес. Они пытались добраться до штаб-квартиры совета, но были слишком слабы, поэтому провалились в ближайший портал, который смогли найти. Но сначала они оставили своему сыну подсказку о том, куда они ушли, зная, что он, вероятно, будет искать их, если они не смогут вернуться к нему в ближайшее время.
— Порог закрылся за нами, и наши силы были слишком ослаблены, чтобы заставить его открыться снова, — говорит Селия. — Мы разбили лагерь за порогом, ожидая, когда он откроется. Мы знали, что нам понадобятся наши силы не только для того, чтобы открыть порог, но и для того, чтобы снова противостоять Джосайе, если он или один из его сторонников найдут нас до того, как мы доберемся сюда.
— Там я их и нашёл, — объясняет Леок. — Прямо за порогом, пытающихся пройти.
Албан вздыхает.
— В вашей истории есть многое, что я хотел бы обсудить с вами обоими, — говорит он. — Главным образом тот факт, что вы усыновили человеческого сына и рассказали ему всё о нас и лесе, поступив вопреки нашим законам. Однако с этим допросом придётся подождать, пока мы не разберемся с Джосайей.
— Да, ну, мы не просто валяли дурака в Брюсселе, ожидая, когда откроется порог, — говорит Агустус. — У нас есть план.
Глаза Албана расширяются.
— Во что бы то ни стало, давайте послушаем это.
Я слушаю с холодным оцепенением. Они хотят убить Джо тем самым проклятием дракона, которым он пытался убить их, выщелачивая его из земли и превращая в оружие. Проблема будет в том, чтобы подобраться к нему достаточно близко.
— Я могу это сделать.
Все поворачиваются ко мне.
— Я могу подойти достаточно близко, — говорю я.
Генри качает головой.
— Нет.
— Это не обсуждается.
— Чёрт возьми, это не так, — говорит Генри.
Я выгибаю бровь, глядя на него. Генри с вызовом смотрит на меня в ответ.
— Он больше никого не подпускает близко, — говорю я. — У него нет причин доверять кому-либо из вас, но он… он питает слабость ко мне. Если я смогу убедить его, что решила присоединиться к нему, он позволит мне подойти достаточно близко, и тогда, если я смогу застать его врасплох, если он сможет отвлечься хотя бы на секунду, я могу… — я закрываю глаза. — Я могу убить его.
В комнате тихо.
Албан прочищает горло.
— Ты уверена, что способна на такое?
— Он убил моего отца.
— Это не ответ на мой вопрос.
— Да, — говорю я, мой голос звучит жестко, мёртво. — Уверена.
Албан изучает меня. Затем он кивает, ударяет молотком и говорит:
— Очень хорошо. Все поддерживают этот план?
Все, кроме Генри, поднимают руки.
— Кто против?
Генри поднимает руку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Албан говорит:
— Решение принято единогласно. Итак, страж Пэриш, что именно у тебя на уме?
ГЛАВА XLIII
Мы с Селией переходим в лес, в то время как остальные ждут ещё несколько минут, прежде чем занимают свои позиции. Я протягиваю Селии нож моего отца. Она держит его в одной руке, а другой прикасается к чёрному, зараженному стволу дерева. Я с изумлением наблюдаю, как болезнь медленно вытекает из дерева, окрашивая лезвие моего ножа в чёрный цвет, подобно полированному обсидиану.
— Вот, — говорит Селия, возвращая нож. — Этого должно быть более чем достаточно.
Этот процесс уже обсуждался в штаб-квартире. Сначала Селия хотела как можно быстрее полностью избавить лес от болезни, но я высказала мнение, что Джо заподозрит неладное, если лес вдруг снова станет здоровым на сто процентов, и поэтому с лечением леса придётся подождать. «Кроме того, в том, чтобы подержать лес немного дольше в таком состоянии, есть свои преимущества», — думаю я, держа в ладони монету.
Селия прячется в тени, шепча:
— Помни, дорогая, мы будем прямо за тобой.
Я знаю, что должна думать о миллионе вещей, пока иду по лесу, мои ботинки увязают в песчаной грязи, которая когда-то была сухой тропинкой. Я знаю, что должна бороться сама с собой за то, что я собираюсь сделать, за то, как это безвозвратно изменит меня — разве не так должно быть, убивая кого-то? Разве я не должна что-то чувствовать? — но всё, о чём я могу думать, это о маме.
Теперь я жалею, что не сказала ей, что я делаю. Конечно, она бы не позволила мне выйти из дома, и мы бы сильно поссорились; и я бы всё равно выбежала, и она, вероятно, последовала бы за мной, что привело бы к ещё большему замешательству и подвергло её жизнь опасности; но эгоистично, по-детски, я хочу в этот момент, чтобы мама знала, где я, что делаю. Знала, что я люблю её и что не хочу оставлять её.
Это мой самый большой страх, когда я иду к месту, где, как мне подсказывает инстинкт, Джо ждёт меня. Я боюсь, что умру здесь, как и папа, и Джо скажет моей маме, что я сошла с тропинки, как и папа. Что она никогда не узнает, что на самом деле случилось со мной. Что она сведёт себя с ума от незнания.
Может быть, именно поэтому я так оцепенела, потому что на самом деле у меня нет выбора. Эта судьба была уготована мне, и единственный способ добраться домой до единственного человека в мире, который нуждается во мне больше всего на свете, это не потерять самообладания.
Джо стоит на той же поляне, на которой я стояла всего несколько дней назад, когда пыталась сойти с тропинки. Его сторонники выстроились позади него, их клинки сверкают в лучах полуденного солнца.
Джо выгибает бровь.
— Где все?
«Дыши, — говорю я себе. — Верь всему, что ты собираешься сказать, чтобы он тоже в это поверил».
— В штаб-квартире совета, — отвечаю я. — Я оставила их позади.
— Пришла сразиться со мной в одиночку, Винни-детка?
Я стискиваю зубы.
— Ты был серьёзен насчёт того, что сказал? Ты действительно можешь спасти его?
Джо изучает меня.
— Да, — говорит он. — Я верю, что смогу.
— Поклянись мне в этом, — говорю я. — Поклянись мне, что спасёшь отца, и тогда я присоединюсь к тебе.
Он улыбается.
— Теперь я не такой уж и монстр, не так ли?
— Я бы так не сказала, но я знаю, что ты любил моего отца. Я знаю, ты бы не сделал того, что сделал, если бы он… — я выдавливаю слова, — если бы он просто послушал тебя. И я знаю, что ты всё равно спасешь его, хотя он и не верил в тебя. Моё горе помешало мне увидеть это, но теперь я понимаю, и, если это означает вернуть отца, я хочу помочь тебе.
Он колеблется.
Слёзы наворачиваются на мои глаза, и мне не нужно убеждать себя поверить в то, что я собираюсь сказать. Это было в моём сердце двадцать месяцев и семь дней, стуча кулаками по моим клапанам, всегда делая так, что чертовски трудно дышать.