— Я понимаю, — поспешно ответил я. — Это я понимаю. Но операцию зачем?
Калинников воскликнул:
— Вы какой-то чудак! Вы для чего приехали — чтобы вылечить ногу, так?
Я тупо отозвался:
— Ну?
— А как же это сделать без операции?
— Погодите… — Я все еще не мог поверить. — Вы хотите сказать, что я смогу ходить, как прежде?
Калинников недоуменно пожал плечами:
— Конечно! Иначе бы мы вас не приглашали.
— Точно?
Хирурги засмеялись. Калинников покачал головой — мол, вот недоверчивый пациент, — сел за стол.
Я пробормотал:
— Извините… Я хотел лишь уточнить: я буду ходить без костылей?
Врачи отозвались дружным хохотом. Калинников улыбнулся:
— На абсолютно ровных ногах. Понимаете?
Я спросил напряженно:
— И вы это гарантируете?
Доктор ответил:
— Гарантию не дают даже авиакомпании. А самолет покрепче человеческой кости будет! — И добавил: — Но на девяносто процентов мы в успехе не сомневаемся. Вы можете быть свободны. До свидания.
Я поднялся, поковылял на костылях из кабинета. Я ничему не верил. Мне казалось, что вокруг меня творится явно что-то не то.
Передуральный наркоз был не очень приятен, и прежде всего психологически. Я сел спиной к анестезиологу, низко наклонился и стал ждать, когда он иглой отыщет крошечное отверстие между поясничными позвонками. Это было довольно опасно. Я знал — случайно можно угодить в корешки спинного мозга. Как только шприц анестезиолога попал в передуральное отверстие, попросил:
— Вливайте вашего зелья побольше! Стандартная норма меня не возьмет!
Анестезиолог, молодая доброжелательная женщина, ответила:
— Ничего, ничего. Не таких угомонять приходилось.
Меня (в который уже раз!) положили на операционный стол. В локтевые вены воткнули иглы, чтобы в случае надобности сразу ввести более сильный наркотик. Онемение нижних конечностей по всем правилам должно было наступить через двадцать пять минут. Через полчаса мои ноги покололи иголкой:
— Чувствительность есть?
Я ответил:
— Да.
Через пять минут снова кольнули.
— А теперь?
— Тоже.
Анестезиолог уточнила:
— Как прежде?
Я подтвердил:
— Абсолютно.
— Странно.
Было слышно, как в предоперационной что-то бубнил низким голосом Калинников. Он готовился к операции.
Прошло еще десять минут. Меня опять укололи в ногу.
— Как сейчас?
— Так же!
Анестезиолог досадливо воскликнула:
— Не может быть!
Я разозлился:
— Я же предупреждал! Вливайте больше!
Тогда меня укололи в бедро.
— А тут?
Я почувствовал онемение:
— Здесь вроде что-то начинается…
— Вот видите! — обрадовалась анестезиолог. — Здоровую ногу поднять можете?
Я легко воздел ее к потолку.
Анестезиолог озадаченно протянула:
— Непонятно…
По всем правилам я уже давно не должен был ощущать нижнюю часть туловища и соответственно как-либо шевелить ею. Даже пальцем.
Вошел Калинников с ассистентами. Склонившись ко мне, он улыбнулся:
— Ну, как себя чувствуете?
Я ответил:
— Как обычно.
Он удовлетворенно кивнул:
— Прекрасно!
Калинников взял дрель, напоминающую огромную бормашину… Прищурившись, он прицелился ею в мою ногу и нажал под столом педаль. Стальная спица закрутилась с бешеной скоростью и стала сверлить мою кость.
— Ох-х!.. — захрипел я от невыносимой боли.
Калинников сразу выключил дрель.
— Вы чего кряхтите?
— Больно-о…
Он встревожился:
— Как так? Вам же наркоз сделали!
Сделали! — подтвердила анестезиолог. — Просто эти чемпионы обладают слишком чувствительным воображением! Пальцем до них дотронься, им уже кажется, они умирают!
Она что-то сказала медсестре. Та тотчас впустила мне в вену какую-то жидкость.
Анестезиолог спросила меня:
— Ну как сейчас?
— Да как будто бы начинается, — соврал я. Чувствовал я себя совершенно так же.
Калинников успокоился и снова нажал на педаль. Спица засвиристела и, причинив обжигающую боль, выскочила с другой стороны кости.
Я крепился и молчал — мне было неудобно перед анестезиологом.
Через полчаса (после пяти проведенных спиц) я спросил:
— Еще… долго?
Калинников, весь потный, указывал на мою ногу, что-то возбужденно объяснял своим ассистентам, потому меня не услышал.
Я вновь произнес:
— Сколько… терпеть?
Он наклонился ко мне, с улыбкой поинтересовался:
— А вы-то сами как хотите? Быстро или хорошо?
Я сразу отозвался:
— Хорошо. Быстро мне уже делали.
Калинников ответил:
— Вот и не будем торопиться.
К этому времени начал наконец действовать наркоз. «Бормашину» я по-прежнему чувствовал, но было уже не так больно. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, я удобнее устроил на жесткой подушке голову и стал наблюдать за Калинниковым. В его движениях не было никакого таинства. Он все делал просто, с удовольствием, сразу бросалось в глаза, что он занимается любимым делом. Доктор держался без напряжения, словно присутствовал не на операции, а ходил по квартире в домашних тапочках. Лицо Калинникова было очень подвижно: он то хмурился, то улыбался, то вдруг как ребенок, откровенно хвалил себя:
— Нет, ну какой я молодец все-таки! Эту гайку мы сюда, а эту… — И на секунду задумывался: — А куда же эту? Ага, есть! — восклицал он. — Вот самое ее место! — Просил ассистента: — Сейчас держите крепче. Поехали, поехали… Опа! Готово! Теперь давайте ту штуковину!
Когда на моей ноге наконец установили аппарат, Калинников отошел в сторону, опять прищурившись, склонил голову набок. Затем восхищенно сказал:
— Монолит! — И вдруг обратился ко мне: — Правда?
Я попытался улыбнуться:
— Не знаю.
Он взялся за аппарат двумя руками, проверяя его на прочность, попробовал пошевелить всю систему. Ничто не сдвинулось, однако мою ногу пронзила щемящая боль. Я опять не охнул — стерпел.
— Нет! — произнес вновь Калинников. — Монолит! Точно! Езжайте в палату!
И быстро вышел из операционной.
По пути меня привезли в рентгеновский кабинет, чтобы сделать контрольный снимок. Необходимо было проверить, точно ли составлены отломки костей и правильно ли проведены спицы в аппарате. Я словно тюлень, который тащит свое тело на передних лапах, с трудом взгромоздил себя на стол. Снимок показал, что все в порядке.
Что сделал Калинников? Внизу большой берцовой кости, где не хватало три с половиной сантиметра, он поставил отломки на постепенную компрессию, то есть на сжатие. Под коленом он разрубил кость и, для того чтобы заполнить этот дефект, начал ее растягивать. По мере роста кости, отломки в месте перелома сближались. «Удлиняли» меня посредством гаек в аппарате. Простым поворотом ключа.
Очень скоро, как и все больные в клинике Калинникова, я «удлинял» себя уже сам. Тем же ключом. В день примерно по миллиметру.
Аппарат на своей ноге я поначалу воспринял как какой-то пыточный механизм, как насилие над человеческой природой. Мне хотелось разорвать железную конструкцию руками и зашвырнуть ее куда-нибудь подальше. Но надо было терпеть.
В этот же день, к вечеру, Калинников заглянул ко мне в палату:
— Лежите?
Я недоуменно ответил:
— Конечно. А как же?
— И напрасно. Сейчас наши с канадцами играют. Посмотреть хотите?
Я вытаращил глаза:
— Как?
— А просто, — улыбнулся Калинников. — Берите костыли и шагайте в коридор!
— Зачем? — глупо спросил я.
— К телевизору.
— Сам?
— Конечно! Не на руках же вас понесут!
Я отрицательно замотал головой:
— Да вы что, Степан Ильич?
— Вставайте, вставайте! — Доктор улыбнулся, достал из-под кровати мои костыли, протянул их мне.
Я изумленно спросил:
— Вы серьезно?
Он устало вздохнул:
— Мне давно уже надоело со всеми вами спорить. С каждым одно и то же. — И тверже проговорил: — Вставайте!
Я неохотно сел на койке, испуганно опустил ногу с аппаратом вниз, встал на здоровую. Калинников сунул мне костыли под мышки.
— От кого-кого, а от вас я такой нерешительности не ожидал. Ставьте вторую.
Я оперся на костыля, чуть прикоснулся больной ногой к полу.
Он приказал:
— Теперь идите!
Я совершил шаг… второй…
— Смелее!..
Все равно было страшно, но одновременно и стыдно перед Калинниковым, и я пошел.
В этот день, чуть наступая на ногу в аппарате, я прошел сто метров. Пятьдесят до телевизора и столько же обратно. И два с половиной часа смотрел хоккей.
Наутро поднялась температура.
«Ну вот, — подумал я о Калинникове. — Поэкспериментировали получили результат!»