Читать интересную книгу "Саттри - Кормак Маккарти"

на корточки. Руками обхватил сложенные кости внутри джинсовых штанин и взглянул снизу вверх на Саттри. Он был голубого цвета.

Ну, сказал Саттри.

Жопа, сказал Хэррогейт.

Что случилось с твой постелью?

Хэррогейт показал через плечо. Я туда матрас втащил. Даже не знал, что такая холодрыга бывает.

Так отрывай задницу, пошли в верхний город.

Я сколько-то назад в гостиницу ходил. А этот черномазый подходит и спыршивает, чего мне надо, вот и пришлось уйти опять.

У тебя деньги есть?

Ни ятого дайма.

Ну так собирайся, пошли. Ты ж тут замерзнешь.

Так я уже. Жопа.

Хэррогейт поднялся, и сплюнул, и вздернул плечи жестом содроганья от отчаяния, и двинулся по мерзлой земле к лестнице. Под армейской курткой, что на нем была, различались очертания его лопаток. Оба взобрались на верхнюю улицу, руки в карманах.

Ты что-нибудь ел?

Хэррогейт покачал головой. Бля, нет. От меня одна тень осталась.

Ну, давай тогда засунем тебе в тощее пузо немного бакалеи.

У тебя деньги есть?

Пока нет.

Жопа, сказал Хэррогейт.

Они топали по холодной и унылой улице. Поднялся ожесточенный ветер, и комочки сажи поскакали по дорожкам. Взмыли и затрещали в переулке старые газеты, и наутек пустился картонный стаканчик. Эти одинокие фигуры, пробиравшиеся по нагим улицам, материли холодину, а нечто вроде солнца тужилось в десять часов, захудалое и нежаркое за мерзлыми тлетворными миазмами, что обволакивали весь городок.

У «Аптеки Лейна» они заглянули внутрь.

Закрыты.

Сегодня Благодарение.

Хэррогейт огляделся. Вот же черт, сказал он.

Пойдем в «Уолгрин». У них всегда есть обед с индейкой.

Внутри стеклянного фасада висели крупные плакаты. Исходящая паром тарелка индюшатины с подливой и картошкой, с горохом и клюквенным соусом. Цена пятьдесят девять центов.

Как тебе такое? спросил Саттри.

Хэррогейт лишь покачал головой.

Гуськом они прошли в дверь, и Саттри сразу двинул к кассе. Из-за стойки приподнялась очкастая блондинка с блоками сигарет, которыми надо заполнять полочки. Эй, красавчик, сказала она.

Привет, Мэри-Лу.

Что делаешь?

Поесть пришел.

Она взглянула мимо него и огляделась. Ладно, сказала она.

Я друга привел.

Ладно, сказала она.

Он улыбнулся и причмокнул губами в поцелуе, и они с Хэррогейтом прошли вдоль стойки и взобрались на табуреты.

Два обеда с индейкой, сказал Саттри.

Она записала на зеленом талоне. Вам обоим кофе надо?

Кофе хочешь, Джин?

Черт, ну еще б.

Два кофе.

Они прихлебывали воду из маленьких картонных конусов в ажурных подставках.

Хватит так нервничать, Джин.

Ага, ага, ну да, ну да, ответил Хэррогейт. Он пялился на кричащие картонные вывески над стойкой с газировкой, с их сливочными морожеными и образцовыми сэндвичами. Огляделся и подался к Саттри. Ты же вроде сказал, что у тебя нет денег, прошептал он.

Ты же вроде сказал, что у тебя есть.

Я пошел отсюдова нахуй.

Саттри схватил его за рукав. Я просто пошутил, сказал он.

Точно?

Точно.

Хэррогейт расстегнул куртку и принялся озираться спокойнее. Принесли кофе.

Как ты ночью спал?

Ложечкой он нагребал здоровенные черпаки сахара. Говенно, ответил он. Ты?

Саттри лишь покачал головой. Юнец на табурете с ним рядом, цапельные ноги свесивши, вонял прокопченным суспензорием. Даже у официантки глаза сделались немножко чудны́ми, когда она проходила рядом, при том, что и сама она была отнюдь не розовым садом.

Глянь только, сказал Хэррогейт.

Она поставила перед обоими по белой тарелке. Индейка ломтиками, а сверху облита густой подливой, и парящее картофельное пюре и горох, и плюха клюквенного соуса кларетового цвета, а еще горячие булочки с кусочками сливочного масла. Глаза у Хэррогейта сделались огромными.

Вам обоим еще кофе?

Да, мэм.

Хэррогейт так набил рот едой, что у него выпучились глаза.

Полегче давай, Джин. На дне тарелки приза нет.

Хэррогейт кивнул, сгорбился над тарелкой и обхватил ее одной рукой, а другой загребал выпадавшие куски на вилку и тащил их к нижней челюсти. Никакой беседы. Дальше у стойки кто-то сидел и читал газету. Вокруг валандались официантки, возили пакостные кухонные полотенца по технике из нержавейки. Пока ел, Саттри озирал эту сцену каменноглазой скуки. Он бы и по второй тарелке заказал, если б не привлекло внимания.

С набитым животом физиономия у Хэррогейта сделалась миленькой, глаза начали разъезжаться. Попили еще кофе. Он наклонился к Саттри поближе.

Слышь, Сат. Давай я чеки возьму, и мы выскользнем на другую сторону и поглядим там на журналы, пока не увидим, что горизонт чист, а потом свалим наружу.

Все в порядке.

Черт, да деньги ж сэкономишь. Нам могут понадобиться. Слышь, они тут не строгие.

Саттри покачал головой. Они за тобой следят, сказал он.

В каком это смысле – следят?

Ты подозрительно смотришься.

Я смотрюсь? А ты?

Они с одного взгляда определят, что со мной все нормально.

Ах ты ж говножопа.

Саттри хохотал, булькая кофе во рту.

Ладно тебе, Саттри. Черт, да ты можешь первым выйти, если хочешь, а я за тобой.

Саттри вытер подбородок и взглянул сверху вниз на острое и странно иссохшее детское личико, поглощенное замыслом кражи. Джин?

Ага?

Умора с тобой.

Ага. Ну.

На улице они встали лицами по ветру, ковыряясь в зубах.

Что делать намерен?

Не знаю. Колотун.

Разве ты никого за горкой не знаешь, к кому как бы в гости можно?

Не знаю. К Руфусу, что ли, можно сходить.

Заберись куда-нибудь. Я схожу гляну, как там старик. Что-нибудь придумаем.

Я уверен, что это конец света.

Что?

Хэррогейт не сводил взгляда с мостовой. Повторил еще раз.

Посмотри на меня, сказал Саттри.

Тот поднял голову. Печальное сморщенное лицо, исполосованное копотью.

Ты серьезно?

Ну а ты что об этом думаешь?

Саттри рассмеялся.

Не смешно, сказал Хэррогейт.

Сам смешной, дурацкий сукин ты сын. Считаешь, что мир закончится только потому, что тебе холодно?

Не мне ж одному. Везде холодно.

У печки Руфуса – нет. Тащи-ка ты туда свою жопу. Потом увидимся.

Вверх по реке из-за моста дул ветер холоднее. Саттри поспешал дальше, как горбун. Перебравшись на другую сторону, ссыпался по мерзлой грязи откоса и нырнул под мост. Костра не было.

Хо, крикнул он.

О, ответил голос с арок.

Он вошел и огляделся. Стариковская постель, и стариковская тележка, и горы всякой дряни и тряпья, и мебель. С муфтовых соединений сточных труб над головой свисали замерзшие протечки. Саттри повернулся, и снова взобрался по берегу на улицу, и снова перешел реку по мосту.

Поднялся по Рыночной и на горку до Лозового проспекта к полудолларовой ночлежке, старый потемнелый кирпич и мансардная крыша со