– Прекрасно! – хмыкнул Ерандаков. – Тогда слушайте. Ваш деверь Алексей Григорьевич Холодный был разоблачен нами как агент австрийской разведки. Он покончил с собой, потому что был поставлен перед выбором – или суд и суровый приговор, или быстрая смерть… Не надо, наверное, объяснять, к чему военный суд приговаривает офицера, изменившего присяге и принесшего много вреда своему Отечеству? Так вот Холодный пожелал обойтись без суда и выбрал револьвер с одним патроном. Но предварительно рассказал всю правду. Запираться не было смысла. Во-первых, мы об этом и так уже знали почти все, во всяком случае, знали все самое важное, а во-вторых, револьвер с одним патроном – это последняя милость изменнику. Ее надо заслужить. Тех, кто упорствует в запирательстве, ждут следствие и суд. А следствие…
Ерандаков вдруг осекся, кашлянул, на мгновение отвел взгляд к окну, а затем продолжил:
– То, что среди нас завелся вражеский агент, мы поняли давно, уже осенью девятьсот восьмого года, когда к нам стали поступать из Вены сообщения о возросшей осведомленности их военного министерства относительно наших секретов. Сначала даже не поверилось в такое. Перепроверили, уточнили, все подтвердилось, начали искать дыру, сквозь которую утекают секреты. Искали долго, потому что по воле рока в Москве этими поисками преимущественно занимался Холодный. Можете представить, как человек охотится на самого себя. Но мы тоже не лыком шиты, докопались все же до истины, но сразу Холодного и его подручных арестовывать не стали, потому что решили немного… поиграть с австрийцами в их же игру, но только уже по нашим правилам. Все осталось как прежде. Майор Спаннокки получал сведения, расплачивался, передавал их своему начальству и в мыслях уже, должно быть, видел себя полковником. Холодный и его подручные не знали, что они разоблачены и что сведения, которые они добывают, им на самом деле… подсовывают. Но долго хорошо не бывает, как говорят у нас на Дону. Я ведь с Дона, службу начинал в шестнадцатом Донском казачьем полку…
На казака Ерандаков, по мнению Веры, не походил совершенно. Казаки чубатые, бравые, лихие, а Ерандаков был лысый и какой-то кабинетный. Невозможно было представить его на коне с шашкой наголо.
– Простите, Вера Васильевна, отвлекся. Долго хорошо не бывает, сколь веревочке ни виться, а концу все равно быть, и Холодный, будучи человеком умным, это прекрасно понимал. А тут еще и Спаннокки потребовал сведений м-м… сведений такого рода, которые достоверно указали бы нашим агентам в Вене на их источник. То есть мы непременно узнали бы, что в московском отделении завелся предатель. Для того чтобы отвести подозрения от себя и своих подручных, Холодный придумал коварный план. Он решил подставить вместо себя другого человека. К такому же приему в девятьсот шестом году прибегал некто Разнотовский, впрочем, это не важно. Вы догадываетесь, кого Холодный выбрал на роль подставной жертвы? «Жертвы», потому что вы должны были умереть. Ну что же это сегодня со мной такое?! – воскликнул Ерандаков. – Сам задал вопрос и сам же на него ответил! Он решил привлечь вас к сотрудничеству, создать кое-какие обстоятельства, дополняющие картину вашего мнимого предательства, а затем убить…
– Но п-почему м-меня? – От волнения Вера начала заикаться, чего раньше с ней никогда не случалось. – П-пусть ему нужна б-была ж-жертва. Мы же р-родственники, я ж-жена его б-б-брата… Он мне прямо во время свадьбы…
Чтобы не разрыдаться, пришлось до боли закусить нижнюю губу. Ерандаков встал, подошел к шкафу, что стоял за Вериной спиной у двери, звякнул стеклом и вернулся со стаканом с водой, который поставил перед Верой. Сам еще раз отошел к шкафу, снова звякнул стеклом, на сей раз звук был тоньше, хмыкнул и вернулся за стол.
– Продолжайте, п-пожалуйста, – попросила Вера, отпустив губу.
Воду она пить не стала. Руки дрожат, губы дрожат, внутри все дрожит, так и облиться недолго. Неуютно будет возвращаться домой в мокром пальто.
– Вы не замерзли? – озабоченно поинтересовался Ерандаков.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Н-нет-нет! – затрясла головой Вера, испугавшись, что полковник закроет форточки.
Свежий воздух бодрил и помогал сохранять остатки самообладания. Если бы в кабинете было душно, Вера могла бы и в обморок упасть, а прохлада не очень и располагает к обморокам.
21
«В Мясницкой больнице под руководством врача Молоденкова проведены опыты по применению для лечения больных люэсом знаменитого эрлиховского препарата «606». В беседе с нашим корреспондентом д-р Молоденков сообщил, что опыты дали обнадеживающие результаты».
* * *
«Вчера в Москву по приглашению Клуба автомобилистов прибыл двукратный победитель автомобильных состязаний на кубок Ван-дер-Бильта австриец Гранс. Появление Гранса на перроне Николаевского вокзала было встречено громкими криками «Ура!».
Газета «Московские ведомости», 8 октября 1910 года – Спаннокки план Холодного одобрил и принял в нем самое деятельное участие…
– Спаннокки? – вырвалось у Веры. – Но ведь…
– Так я же говорю вам, что Холодный решил подставить вместо себя другого человека, чтобы обвинить его в передаче секретных сведений! – В голосе Ерандакова отчетливо зазвучало раздражение. – Только они решили сделать тонкий ход. Понимали, что мы сможем установить источник, поскольку эти сведения могли быть добыты только внутри московского отделения, а вот дальнейший путь их до Вены останется нам неведом. Спаннокки не хотелось попадать под подозрение, что означало для него немедленную высылку домой. Слишком много сил и средств потратил он на создание агентурной сети в России, чтобы так вот, запросто, отдавать ее в чужие руки. У нас на Дону в таких случаях говорят: «Отдай жену дяде, а сам…» Кхм… Прошу прощения, Вера Васильевна, совсем не то сказал…
«Значит, все это было искусно поставленным спектаклем? – думала Вера. – А выглядело так правдоподобно! Особенно когда Спаннокки уличил меня в том, что я добавила снотворного ему в бокал! Как же искусно он притворялся! Стал бы актером – непременно снискал бы мировую славу».
– Спаннокки хотел остаться в Москве, а свою роль перевести на кого-нибудь другого, желательно не из австро-венгерских подданных. – Ерандаков говорил не спеша и делал небольшие паузы между фразами, не то привык так говорить, не то намеренно давал Вере возможность лучше все понять. – Ну и не из германских, разумеется, союзники же, как-никак. Подведи он под монастырь германского атташе фон Хаусхофера, германцы наказали бы его прямо в Петербурге. У них это быстро – задушили, сунули в мешок, привязали камень к ногам, и в Неву. А то могут и не душить, просто оглушат и утопят. Концы в воду – типичный германский метод…
Веру передернуло. Какой ужас – очнуться в холодной воде, захлебываться, не имея возможности спастись или позвать на помощь. Тяжелый камень тянет вниз, на дно, вода проникает в легкие… Страшно. Разве могут люди делать такое с людьми?
– А вот господин Декассе идеально подходил для этой цели. Особенно с учетом своей вечной стесненности в средствах и великой тяги к женскому полу. От человека, испытывающего денежные затруднения, можно ожидать чего угодно в обмен на хорошую плату. Добыл ценные сведения, но передал их не своему начальству в Париже, а австрийскому Генштабу в Вену. Свое начальство так и так жалованье платит со всеми положенными надбавками, чего бы у австрийцев дополнительно не поживиться? Они разыграли все мастерски. Холодный детально обосновал необходимость привлечения новой заштатной сотрудницы, непременно – молодой женщины из общества. Хорошо расписал все выгоды, которые вы могли бы принести, и представил план вашего использования…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
– И как он хотел меня использовать? – быстро спросила Вера.
– Для сбора сведений, а деталей я уже не помню, – уклонился от ответа Ерандаков. – Да и не важно это, все равно таким образом вас никто не собирался использовать. Вас собирались убить. В определенном месте при особых обстоятельствах. Итак, Холодный привлек вас и отправил с ложным заданием к Спаннокки, который был в курсе всего. Он притворился, что разоблачил вас и завербовал…