Читать интересную книгу Тайный советник вождя - Владимир Успенский

Настроены были явившиеся зело агрессивно, особенно вдохновитель всех противусталинских «триумвиратов» Кабан Моисеевич Каганович — за что ему и воздавалось. Теперь же упивался возможностью взять реванш. Резко, в ультимативной форме, поразившей Иосифа Виссарионовича, потребовал Каганович немедленно закрыть так называемое «мингрельское дело», грозившее крупными неприятностями Лаврентию Берии, прекратить критические нападки партийной печати на руководителей органов госбезопасности (опять же на Берию и его ближайшее окружение), не устраивать открытого процесса по «делу врачей», смягчить позиции по отношению к США, Англии и Израилю.

Сталина удивили не сами требования, он их предполагал, его удивил наглый тон, наглое поведение всей группы, что можно было объяснить только одним: полной уверенностью в успехе. Заговорщики шли на риск, прекрасно понимая, что ждет их в случае неудачи. Учитывая это, Иосиф Виссарионович решил не обострять ситуацию, не толкать противника на крайность, а начать своего рода переговоры, выиграть время. Этому, не желая того, способствовал старый приятель Микоян, которого Сталин вплоть до XIX съезда считал человеком вполне надежным. А на сей раз Анастас Иванович, поддерживая Берию, «проявил заботу» и об Иосифе Виссарионовиче, посоветовал ему поберечь здоровье, уйти в отставку со всех постов. На заслуженный отдых. То есть разоружиться целиком и полностью. Нетрудно было понять, чем грозило это Сталину, имевшему много врагов и во всем мире, и в стране, и в том же Бюро Президиума. Однако сразу Иосиф Виссарионович эти предложения не отверг, пообещал взвесить, подумать.

— Крика было много, — Сталина утомил долгий рассказ. — Орал Каганович, руками размахивал. Маланья повизгивала из-за спины Лаврентия.

В конце концов я сказал: надо прекратить базар, выпить вина и разойтись по-хорошему, чтобы не рубить с плеча, а найти общую линию. Они ведь понимали, что с ними будет, если я обращусь прямо к народу и армии. Мелкий порошок из них будет…

— И выпили? — поинтересовался я, вспомнив о том, что ночью Сталина рвало с кровью и как он содрогнулся недавно при упоминании о вине.

— Да, распили несколько бутылок. Вино было без привкуса, — пояснил Иосиф Виссарионович, поняв суть моего вопроса. — Все наливали из одних и тех же бутылок.

— Кто именно?

— Говорю — все. И Микоян, и Лаврентий, и я тоже… Нет, дело не в этом, — двинул он левой рукой, будто отмахиваясь от чего-то. — Я перенервничал, принял близко к сердцу. Голова разболелась. Лег спать. А потом стало плохо. Так бывает, когда очень переволнуешься. Мы отвыкли от поражений.

— Значит, совещание не состоится?

— Почему же, дорогой Николай Алексеевич?! — Сталин впервые за этот день улыбнулся широко и самодовольно. — Раз уж мы собрали в Москве наших надежных товарищей, совещание надо провести обязательно. Тем более после визита группы Лаврентия. Вот отдохнем несколько дней и проведем… Мы дадим вам знать…

На этом, собственно, и расстались, обменявшись еще несколькими фразами. Я знал, что на даче у него, как и на квартире, не имелось даже элементарной аптечки, однако поинтересовался, есть ли нитроглицерин, столь необходимый в экстренных случаях. Оказалось, что и этого нет. Сталин, воистину, принадлежал к тем немногочисленным людям, которые просто не способны заботиться о себе. Они заботятся, думают о самом разном, от судьбы планеты или государства до здоровья своих близких, своих знакомых. Только на себя не остается у них времени, да и стремления тоже. На неустроенность свою не сетуют, поэтому ее и не замечает никто. Помогать бы таким надо, а помогают-то, наоборот, тем, кто сосредоточен на личных интересах, кто жалуется на свои невзгоды.

Уехал я затемно, пожелав Сталину выспаться и отдохнуть. Он ответил, что с ним все в порядке, он немного поест, а потом, пожалуй, поработает над второй частью «Экономических проблем социализма». Ну что же, входил, значит, в привычную колею: раньше трех он не ложился. Это обстоятельство как раз и успокоило меня.

Утром, около одиннадцати, снова позвонил Василий Сталин. Говорил на этот раз не только взволнованно: растерянность и страх звучали в его голосе. Сказал, что охранники обнаружили отца на полу в кабинете возле письменного стола, перенесли в спальню на диван, что он без сознания, дышит тяжело, хрипло и не открывает глаз. К нему уже выехали министр здравоохранения Третьяков, главный терапевт Минздрава Лукомский и другие врачи. Василий сообщил о случившемся членам Бюро ЦК. Ворошилов, Булганин, Берия, Хрущев, Маленков и Микоян прибудут с минуты на минуту. Другие товарищи, которым он звонил, допуска на дачу не имеют, могут приехать только по разрешению Берии или Рясного. Я понял, кого Василий имел в виду. Но ко мне-то, с моим уникальным удостоверением, с подписями Сталина и Берии, это отношения не имело?!

Вызвал машину, поехал. Однако на повороте с шоссе в лесок, к даче, был остановлен на контрольно-пропускном пункте. Начальник пункта был новый, в лицо меня не знал. Сверился с каким-то списком, удивленно рассматривал мое удостоверение, долго звонил куда-то. Вышел из будки злой и смущенный. Сказал, что приказано никого не пускать. Пришлось повернуть обратно. Как я узнал впоследствии, доступ на дачу имели в те дни только члены бериевской группы, Василий и Светлана Сталины и почему-то Ворошилов. Ну и врачи по особому отбору. В списке не оказалось Молотова, Андреева, главы государства — Председателя Верховного Совета Шверника, военных министров и вообще всех тех, кому предстояло участвовать в несостоявшемся совещании. Не должны они были видеть, как умирает Иосиф Виссарионович. Зато при Сталине безотлучно находился генерал-лейтенант Рясной.

В томительном ожидании новостей медленно текло время. Телефон мой действовал, но лучше было не пользоваться им. Так, вероятно, считали и другие товарищи, оказавшиеся в столь же неопределенном положении, как и я. Третьего марта, ближе к полудню, ко мне последний раз пробился по телефону Василий Сталин. Это был не разговор, это был вопль отчаяния с надеждой хоть на какую-то помощь. Отсеивая эмоции, я уяснил вот что. Состоявшийся утром консилиум поставил диагноз: кровоизлияние в левом полушарии мозга на почве гипертонии и атеросклероза. В боковых и передних отделах легких патологии нет. В работе сердца особых отклонений не отмечено, признаков инфаркта миокарда не обнаружено.

— У Жданова тоже не обнаруживали! Ни у кого инфаркта не обнаруживали! — кричал Василий. — А отец без сознания, стонет. С ложечки кормят, а у него кровавая рвота. Это что, от мозга? Не лечат его, добивают его! Убивают отца, Николай Алексеевич, а вступиться некому! Я сейчас приеду за вами. С конвоем! Дивизию подниму!

В трубке раздался громкий щелчок, и телефон умолк. На несколько месяцев. Василий Сталин не приехал. А за то, что он утверждал, будто Иосифа Виссарионовича «залечили», убили, — за это его вскоре надолго упрячут в тюрьму, жизнь его будет сломана и загублена.

29

Из официальных сообщений. Бюллетень о здоровье И. В. Сталина.

5 марта. К ночи на 5 марта состояние здоровья И. В. Сталина продолжает оставаться тяжелым. Больной находится в сопорозном (глубоком бессознательном) состоянии.

6 марта. 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался Председатель Совета Министров СССР и Секретарь ЦК КПСС Иосиф Виссарионович Сталин. Бессмертное имя Сталина всегда будет жить в сердцах советского народа и всего прогрессивного человечества.

7 марта (за двое суток до похорон. — Н. Л.). Из постановления совместного заседания Пленума ЦК КПСС, Совета Министров СССР, Президиума Верховного Совета СССР.

I. О Председателе и первых заместителях Председателя Совета Министров СССР. Председатель — Маленков Г. М., заместители — Берия Л. П., Молотов В. М., Булганин Н. А., Каганович Л. М. (Причем Берия первый среди «первых замов» и с особыми полномочиями. — Н. Л.)

IV. О Министерстве внутренних дел СССР. Объединить Министерство государственной безопасности СССР и Министерство внутренних дел СССР в одно министерство — Министерство внутренних дел СССР. Министр Берия Л. П.

XI. Признать необходимым, чтобы тов. Хрущев Н. С. сосредоточился на работе в Центральном Комитете КПСС, и в связи с этим освободить его от обязанностей первого секретаря Московского комитета КПСС.

Вот так над непохороненным трупом поспешно делили они высокие должности, стремясь закрепиться у власти. А труп оказался (да простится мне такое выражение!) в полном распоряжении Василия Степановича Рясного. Получилось вот что. Председателем комиссии по организации похорон вождя назначен был Никита Сергеевич Хрущев, проводивший на тот свет немало своих соратников и имевший в таких делах изрядный опыт. Впрочем, ему требовалось только давать указания той группе, которая всегда занималась погребением высоких персон по соответствующему ритуалу. Кого — на Новодевичье кладбище, кого — к Кремлевской стене. Работали мастера высокого класса. Однако на этот раз они почти не привлекались. Все похоронные заботы Хрущев поручил лицу особо доверенному — генералу Рясному. Именно он перевез тело Сталина с дачи в Институт усовершенствования врачей, где под его зорким доглядом было произведено вскрытие и обследование трупа. А Хрущев в это время находился совсем близко, на противоположной стороне Садового кольца, в особняке Берии: поглядывал на институт и ждал вместе с Лаврентием Павловичем сообщений Рясного, чтобы принять меры, если возникнут острые вопросы. И они возникли.