и прекрасная госпожа Абель вышла из стенки. Когда она поравнялась с мальчиком, на него повеяло душистыми розами.
— Матушка, матушка! — позвал мальчик, но она не обернулась на его голос; он слышал, как она спустилась по лестнице и вошла к папеньке; а там была его лошадка, он сам прицепил уздечку к латунной шишке на печной заслонке и оставил её на привязи. Как тут было усидеть на месте! Он вскочил, бегом промчался по коридору, лихо скатился вниз по перилам и рывком распахнул дверь; навстречу ему повеяло ароматом роз; Хинцельмейер подумал, что матушка и сама похожа на розу, так светилось её лицо. Хинцельмейер не на шутку призадумался.
— Милая матушка, — спросил он наконец, — почему это ты ходишь сквозь стенку?
Видя, что госпожа Абель приумолкла, вместо неё заговорил папенька:
— Эка невидаль, сынок! Другие-то ходят в дверь.
Это объяснение показалось Хинцельмейеру вполне удовлетворительным, но вслед за первым возникли новые вопросы.
— А куда же ты идешь, когда проходишь сквозь стенку? — продолжал он свои расспросы. — И где же розы?
Но тут папа не дал ему опомниться, он перевернул сына вверх тормашками и водрузил его на лошадку, а маменька запела прекрасную песню:
Ехали рядышком два кирасира —
Хатто из Майнца и Поппо из Трира.
Хатто — вот так! Поппо — в галоп!
Хатто в болото, а Поппо — в сугроб.
Раз, два, три —
Лучше смотри!
Раз, два, три, четыре —
Рот разевай пошире![12]
— Отвяжи лошадку! Отвяжи лошадку! — завопил Хинцельмейер, и папа отвязал лошадку от латунной задвижки; мама пела; наездник пустился вскачь: гоп-ля — вверх, гоп-ля — вниз! Словом, где уж тут помнить про какие-то розы и белые стены? Он всё забыл — не до того было.
Глава вторая
КОНЧИК ПЛАТКА
Шли годы; чудо ни разу не повторилось на глазах Хинцельмейера, и он с тех пор позабыл о нем думать, хотя родители по-прежнему оставались молодыми и пригожими и даже зимой от них восхитительно пахло розами.
В пустынный коридор наверху Хинцельмейер больше не захаживал, потому что кошечка состарилась и умерла, учить ему стало некого, и школа сама собой прекратилась.
По расчетам Хинцельмейера, ему уже недолго осталось ждать того дня, когда начнут пробиваться усы; и вот в это время ему как-то раз понадобилось сходить на верхний этаж и поглядеть на белую стену в коридоре, потому что он надумал устроить вечером театр теней и представить знаменитую пьесу «Навуходоносор и его щелкунчик». Ради этого он и поднялся наверх; и вот, разглядывая белую стену, заметил вдруг, что из неё торчит наружу кончик носового платка. Он наклонился, чтобы получше его рассмотреть, и в уголке увидал буквы АХ, которые могли означать только одно — Абель Хинцельмейер; платочек был матушкин. Тут у него в голове загудело, мысли завертелись и потекли вспять, пока не вернулись к первой главе этой истории и на ней остановились. Он потянул за кончик, и после нескольких мучительных попыток ему удалось вытащить платок целиком; припомнив, как в прошлый раз поступила прекрасная госпожа Абель, он трижды ударил платочком по стене: раз-два-три, — и стена перед ним расступилась. Хинцельмейер шмыгнул внутрь и очутился нежданно-негаданно — где бы вы думали? — на чердаке! Сомневаться в этом не приходилось — перед ним был старинный прабабушкин шкаф, украшенный китайскими пагодами, рядом он узнал свою детскую колыбельку, тут же стояла и лошадка-качалка, — словом, здесь был целый склад старых ненужных вещей; на поперечной балке, как всегда, висели по крючкам зимние вещи — батюшкины плащи и дорожные воротники; потревоженные сквозным ветром, который проникал в чердачную отдушину, они медленно поворачивались вокруг своей оси.
«Странно, — подумал Хинцельмейер, — зачем надо было матушке ходить сквозь стену?»
Не увидев ничего, кроме давно знакомых предметов, Хинцельмейер хотел уже было уйти с чердака через дверь. Но не тут-то было — дверь куда-то пропала. Хинцельмейер оторопел от неожиданности; в первый миг он подумал, что, наверно, перепутал дорогу, оттого что вошел не с той стороны. Он повернул назад, пролез сквозь висящие одежды и воротился к шкафу в надежде на то, что отсюда-то уж найдет дорогу к выходу; и он не ошибся, впереди действительно оказалась дверь; он даже удивился про себя, что не разглядел её с первого раза. Но стоило ему ступить один шаг, как всё опять показалось таким чужим и непривычным, что его снова взяли сомнения: та ли это дверь или другая? Однако, сколько ему было известно, другой двери тут никогда не существовало. Больше всего его смутило то, что на ней не было знакомой железной ручки и не оказалось на месте ключа, который обыкновенно торчал в замке. Поэтому Хинцельмейер наклонился к отверстию и стал высматривать, нет ли кого поблизости на площадке или на лестнице, кто бы его мог выпустить. Но, к вящему своему изумлению, он вместо темной лестницы узрел там светлую горницу, о которой он раньше не подозревал.
Посередине комнаты находился поставец в виде пирамидки с закрытой дверцей, украшенный позолотой и диковинной резьбой. Хинцельмейер стал пристально вглядываться в неё через замочную скважину, и, может быть, у него при этом зарябило в глазах, но только ему почудилось, будто змейки и ящерки, изображенные среди резной гирлянды по бокам шкафчика, шныряют по ней вверх и вниз, а иногда высунувшаяся через край узенькая мордочка отчетливо показывалась на золотом фоне дверцы. Мальчик так загляделся на это зрелище, что не сразу заметил прекрасную госпожу Абель и её супруга, между тем они оба, склонив головы, стояли на коленях перед поставцом. Хинцельмейер невольно затаил дыхание, чтобы не выдать себя, и тут услышал, как родители тихими голосами запели:
Розы, радостно цветите!
Чистым золотом горите!
Розы, нас к себе возьмите!
Розы, радостно цветите!
При звуках песни зверьки присмирели и перестали копошиться, золотые створки медленно отворились, и внутри поставца показалась хрустальная ваза с полураскрывшейся розой на стройном стебельке. Роза на глазах начала распускаться всё пышнее, и наконец от цветка отделился один лепесток; не долетев до полу, он словно растворился в воздухе, и тогда послышался нежный звон и всё помещение наполнилось розоватым туманом.
Сквозь замочную скважину на мальчика повеяло ароматом розы; он так и припал к отверстию, однако ничего не мог различить, кроме мерцающего сияния, вспыхивающего в розовом сумраке. Немного погодя он услышал за дверью приближающиеся шаги, но не успел вовремя отскочить,