я в Уфалеях знаю пять таких. Думаю, на деле их поболе было, но про совсем древние, те, что от начала времен свой срок ведут, полагаю, даже шаманы-манси и то не ведают. Хотя Мискув, может, и знает что про них. Здорово он на этом свете зажился, я его помню с тех пор, как сам в долетках бегал. А он ведь и тогда уже седым ходил.
— А Мискув — он кто? — осторожно осведомился я.
— Мискув? — переспросил Геннадий. — Так шаман. Из настоящих, старых, которые не для забавы жуть на публику нагоняют и с бубнами пляшут за пятачок, а на самом деле душой к сокровенному прикасаются. Только ты, парень, зря холку вздыбил, тебе с ним разговоры точно не вести.
— Чего так?
— Ушел он от людей, — пояснил колдун. — Надоели они ему хуже горькой редьки. И знаешь, я его в чем-то понимаю. Говорю же — много от вас, нынешних, шума. Бегаете, галдите, не слышите никого, даже себя самих. Но я ничего, терпеливый, а Мискув не выдержал и в горы отправился. Но в какие, куда именно — без понятия. Он шаман сильно уважаемый, ему всюду почет окажут, так что мог податься и севернее наших мест. Куда-нибудь за Денежкин камень или даже подальше, где снег даже летом не тает.
Жаль. Сдается мне, у Мискува этого я бы ответы на многие свои вопросы получил. Правда, не факт, что он вообще стал бы со мной разговаривать.
— Итак — пять капищ. — Светлана показала Поревину свою ладошку с растопыренными пальцами.
— Перво-наперво два, на которых воздавали хвалу светлому Нуми-Торуму. То, что близ горы Каталажки, оно давным-давно заброшено. А на месте второго сейчас какие-то ухари музей под открытым небом соорудили, представляете? Этнографический. И ведь что забавно — они сами не знают, что да как! Верно говорю, так и есть. Понятия не имеют, где разместились. Потеха!
— Два, — показала кулачок с парой загнутых пальцев Метельская. — Дальше.
— Дальше, — старик дернул себя за бороду, — на восточном хребте, в истоке Уфалейки когда-то местные поклоны Вит Кону, по-нашему Водному Хозяину, били. Нет, его так-то все манси что раньше уважали, что сейчас, но те, которые в давнее время там обитали, его за самого главного бога почитали. Каждую весну дарили коня пестрой масти, которого специально покупали у соседей с низовий, и девку красивую в омут бросали.
— Три, — загнула еще один палец Светлана.
— На горе Лисьей есть капище Найэквы, — помолчав, сказал колдун. — Ее называют Женщина-огонь или Семиязыкая мать. Это женское божество, оно мужчин не жалует. А если какой дурак перед ее ликом догола разденется, да еще причиндалами своими начнет трясти, так все, можно сразу ему домовину ладить, однако. Ну и в ритуалах ее, понятное дело, только женщины участие принимали, мужикам туда ходу не было. Остатки матриархата, надо полагать.
— Любопытно, но не то, — загнула моя спутница четвертый палец.
— Лет двадцать назад я на Лисью за одной редкой травкой смотался, ее только по весне в тамошних пещерах сыщешь, — усмехнулся Поревин. — Что ты, начальница, глаза пучишь? Травки разные бывают, есть и такие, что лишь середь камней растут и воду только ту пьют, что с вершин гор текёть. Так вот — любопытства ради слазал на отрог, где капище находится, поглядел, что да как. Там, если дорогу в пещерах знать, не сильно далеко. К чему говорю — ходит кто-то туда, понимаешь, подношения Семиязыкой матери делает. Причем со знанием дела, все как положено — с семью огнями, с семью знаками да семью жертвами. Не людскими, ясное дело, домашняя живность в ход шла да рыба. Костей не приметил, но я закладную кровь что собака чую, на то моего дара пока хватает. Нет, так-то Наэйква богиня не сильно злая, она, скорее, к людским делам безразлична, но способна на многое. Особенно если баба-просительница ее как следует задобрит да слова нужные подберет.
— Спасибо, — кивнула Светлана. — Я тебя услышала. Так что с пятым святилищем?
— А вот тут не знаю, чего вам рассказать, — с ехидцей раздвинул губы в улыбке старикан. — Сам в те места не совался даже по молодости, когда порисковее был. Больно уж далеко они от людских путей, понимаешь, расположены. Да и других причин хватало.
— Так славно пел, и на тебе, петуха дал! — расстроенно всплеснула руками Метельская. — Мефодьич, давай уж не пасуй. Раз начал — договаривай!
— Говорю же — нечего, — топнул ногой, обутой в старомодную кожаную сандалию, старик. — Могу байки рассказать, что слышал от тех, кто больше моего горы копытил снаружи да изнутри. Вашему приятелю, кстати, тоже именно их и излагал.
— Лучше что-то, чем ничего, — согласился я, переглянувшись со Светланой. — Давай, отец, вещай!
— Ишь ты! — насторожился вдруг колдун. — Еще кого-то нелегкая принесла. Прямо паломничество какое-то в последние дни к нам, по-другому не скажешь. То год никто сюда носа не кажет, то вон — разъездились. Скорее бы уже это противостояние лун закончилось, авось все по-старому пойдет.
— И правда, приехал кто-то, — повела головой Метельская. — Мотор гудит. Слушай, Макс, это не твоя ли бывшая нас догнала, а?
— Она может, — подтвердил я. — Хотя и непонятно, откуда она узнала нашу конечную точку путешествия. Я ее никому из своих не называл, ты вообще только с Васькой знакома, да и то шапочно, маячок на твою машину вряд ли кто установил.
— Ищущий да обрящет, — скорчила гримаску оперативница. — Поди глянь.
— Ага. — Я поднялся с лавочки. — Геннадий Мефодьевич, а что за противостояние лун такое? Ну, вы сейчас его упомянули?
— Да про проклятущую красную луну я, — пояснил дед. — Верная примета — как она встает над горами, так жди неприятностей. То одно, то другое… Покоя нет! Мне про нее еще дед мой рассказывал…
— Мысль не упускайте, — попросил его я. — Сейчас посмотрю, кто приехал — и продолжим!
Я подошел к калитке и распахнул ее, пребывая в полной уверенности, что сейчас увижу «тигуан» цвета «мокрый асфальт», а рядом с ним мою бывшую и неприятного мужичка, что ее сопровождает, но нет, никого рядом с домом не наблюдалось. Я глянул налево — никого, пустая улица. После