Я вскочил с постели, натянул сапоги. Пояс с саблей и ножом в комнате оставил. Сабля только греметь будет, а нож не поможет, коли меня обнаружат.
Я сунул за пазуху мешочек с ядом. Достал из такого же мешочка, что висел у меня на шее, щепотку порошка из подземелья. Эх, все меньше и меньше его остается! Сыпанул крупинки в огонь масляного светильника. Постоял немного, глядя на себя в зеркало. Отражение стало постепенно бледнеть и наконец исчезло. Ну, не отвернись от меня, удача!
Быстрым шагом я вышел за ворота постоялого двора и направился по улице — к дому князя Телепнева. За время, что я провел у князя на службе, дорогу к его дому выучил наизусть.
Вот и дом его, за прошедшие годы он совсем не изменился.
Я прошел сквозь забор, обошел дом. Вот и воинская изба. Я прислушался. Только храп слышен. Понятное дело — умаялись дружинники днем на службе. Тихонько вошел — хорошо смазанная дверь даже не скрипнула.
Ничего в избе не изменилось с тех пор, как я покинул службу у князя. Те же полати двумя рядами, за занавеской — старший дружинник Митрофан. Справа у входа — здоровенный жбан с квасом. Оно и понятно, в учебных боях да на тренировках семь потов сойдет, после пить хочется.
Вот в этот жбан я и высыпал половину кожаного мешочка. Лично я против ратников ничего не имею, но вы уж простите, хлопцы, коли хозяин вас в разборки втянул.
Затем прошел в двухэтажный дом, где была кухня и обитала прислуга. И там сыпанул порошка в котел с водой.
Эх, Телепнев, посеял ветер — пожнешь бурю!
Вроде все, порошок ядовитый закончился, и делать мне здесь больше нечего. Тем более, по моим прикидкам, действие порошка из подземелья вскоре должно закончиться, и я снова стану видимым. Мне бы не хотелось, чтобы меня кто-нибудь случайно здесь увидел.
Утром я встал поздно — уж очень спать хотелось, полночи провел на ногах. А в трапезной уж дружинники собрались, меня дожидаются. Подкрепились перед дорогой. Я допивал вино, когда в трапезную вошли два купца. Уселись за соседним столом, заказали хозяину медовуху и харчей. И сразу меж собой:
— Ты слышал новость?
— Это какую же?
— У князя Телепнева челядь померла да несколько ратников.
— Что — разом?
— Говорят, так.
— Не чума ли?
— Кто его знает. Но видно, Бог покарал, и есть за что.
Ну, как гора с плеч свалилась! Теперь, когда я вычислил и ликвидировал в своем окружении «крота», наместник дурить умерится. Да и князь Телепнев, надеюсь, задумается крепко — отчего столько неприятностей в доме его приключилось, глядишь — и поостережется продолжать козни устраивать. «Цена» же такого «урока» — жизни Зосимы и нескольких людей князя. А вот сам виновник по-прежнему здравствует, только напуган сильно. Справедливо ли это? Если бы я находился сейчас в своем времени, ответ был бы однозначный: нет. Другое дело — жить во времена правления монархов. Деяния любого боярина соотносились с тем, как он радел свершению замыслов государя, которого все считали ставленником Божьим. Да вот только пользу от трудов своих до государя еще донести надо было, суметь доказать главному судии, окруженному соперничающи ми «группами влияния» дворян и бояр, преданность и правоту свою.
Если же при служении государю гибли люди — то было второе дело. Достаточно припомнить, что правители «собирали» княжества в государство на костях сограждан своих — новгородских, псковских, смоленских, рязанских, терпевших горе и скорбь великую.
Мне государь поручил сделать Коломну форпостом на южных рубежах Руси, а наместник через московского покровителя тому мешал — явно и тайно, меня уничтожить пытался. Поэтому за действия свои, связанные с неизбежными жертвами, совесть меня не мучила — таковы были порядки. В то же время я понимал: устранять самого Телепнева мне, человеку, переместившемуся из другого времени, нельзя. Он — ключевая фигура при дворе. Пройдут годы, и после смерти Василия III князь станет могущественным царедворцем при малолетнем Иоанне Васильевиче, будет первенствовать при дворе. Если уничтожу его сейчас — история пойдет по-другому, этого допускать я не должен!
Но и оставаться в бездействии мне нельзя. Многие бояре посильнее меня по его наветам в опалу попали. До конца дней своих этот жестокий человек будет расправляться с соперниками, среди которых окажутся славные воеводы Иван Вельский и Иван Воротынский, князья Андрей Старицкий, Михаил Глинский и даже брат Василия III — Юрий.
Я должен отвести от себя смертельную опасность, исходившую от этого человека. А за души сгинувших людей, жизни которых легли на жертвенник деяний государевых, поставлю в храме свечку святым. Только что-то мне сдается, что это не последние жертвы, и происки князя Телепнева против меня не закончились…
Меж тем разговор между купцами в корчме перешел на темы торговли. Мне это слушать было неинтересно, и я пошел собираться в дорогу.
Спустился с крыльца, а конь мой уже оседлан, меня дожидается.
Выехали. На дороге — грязь непролазная после нескольких дождливых дней. Тучи низко висят, набухли влагой. Того и гляди, снова разверзнутся хляби небесные. В такую погоду только дома сидеть, на теплой печи.
У одной из деревень лошади чуть ли не по брюхо в грязи увязли. «Нет, в такую погоду больше не поеду», — решил я. Уж лучше дождаться мороза и снега, да по реке или саннику добираться. Вымучились сами, продрогли, промокли, вымучили лошадей так, что у них бока опали.
А на следующий день снежок пошел. К вечеру ударил мороз, и дня через два грязь замерзла. Знать бы капризы погоды, просидели бы пару лишних деньков в Москве, на постоялом дворе — в тепле да сытости.
В управе я столкнулся нос к носу с боярином Шклядиным.
— Рад видеть, воевода, — осклабился он.
— И тебе долгих лет, боярин.
Небось, ждет вестей из Москвы от князя.
— Как съездилось?
— Все по делам воинским хлопочу. Да вот беда приключилась.
— А что такое? — насторожился боярин.
— Ратник у меня внезапно помер. Сидели все в трапезной, курицу ели. Подавился костью и умер — прямо за столом.
— Да, беда. Ну, ничего. Нового на службу примешь.
— Жалко Зосиму, боец опытный.
Я уже повернулся уходить, как боярин схватил меня за рукав.
— Как, говоришь, ратника звали? Что-то не расслышал я.
— Так Зосима же! Говорил ведь тебе — лучший мой боен помер!
Как-то сразу спал с лица боярин, можно было подумать — я ему о смерти родного отца сообщил. Эге, была, значит, у них связь, знал наместник Зосиму. Теперь, наверное, снова попытается мне кого-нибудь в соглядатаи приставить.
Глава 8
Чрез несколько дней снега прибавилось, и мороз уже не отпускал. Крестьяне да купцы — из тех, кому позарез нужно было, уже проложили санный путь. По реке, по льду — опасно: лед тонкий, как бы кто не провалился.
В городе у меня дел особых не было, и я, взяв ратников для охраны и солидности, отправился в Серпухов. Надо было договориться насчет обучения пушкарей. Двое из моих воинов выразили такое желание. И еще двоих я хотел взять из имения своего, из людей Макара — пусть обучатся. Все равно добьюсь своего: в острог пару пушек поставлю, ну а в кремль коломенский — то уж пусть государь выделяет из арсенала.
С воеводой тамошним я сговорился сразу. Оба мы служивые, делить нам было нечего, а задача у нас одна, общая — от врагов города свои оборонять. Посидели вместе, потрапезничали, обсуждая минувшее сражение.
— Ты заезжай, князь, когда нужда будет, а то и без нужды можно. Посидим, винца попьем, мыслями поделимся — как оборону лучше построить.
Расстались мы хорошими знакомыми.
В декабре, когда уже снега навалило почти по пояс, я решил снова отправиться в Москву.
Пушкари мои обучение закончили и вернулись в Коломну. Сомневаюсь, что за это время они стали искусны в стрельбе, но заряжать пушку, наводить на цель и вообще обращаться с нею научились. Вот и отправился я снова в Пушечный приказ да к Федору Кучецкому.