Господи, как хорошо живут люди в американских фильмах, насколько она помнит, в таких случаях герои ограничиваются фразой: «Мой адвокат свяжется с тобой». Что ей даст эта встреча в кафе? Только еще один повод понервничать. Но надо что-то решать. Так будет честнее и по отношению к себе, и к родителям, и к Ване.
Кстати, о родителях. Настя набрала номер Райнесов:
— Мам, привет. Позови папу.
— Сейчас, дорогая, — мама прикрыла трубку рукой и позвала отца. — Как ты там?
— Все в порядке. Правда. Папа рассказал тебе, что я решила купить машину?
— Рассказал. А у тебя деньги есть?
— Конечно, мам. Без денег машины не продают.
— Нам Ваня каждый день звонит, просит уговорить тебя вернуться, — грустно сообщила Алиса Владимировна.
— Мама, я не вернусь. Я вообще договорилась встретиться с ним завтра, поговорить про развод.
— Он и слышать об этом не хочет.
— Не важно. У нас нет детей, делить имущество я не собираюсь… Если он этого захочет, то я соглашусь с его предложениями, уйду в одной ночной рубашке, лишь бы поскорей. — Настя сама удивилась, с каким пылом она это высказала, и поняла, что говорит чистую правду: ей лихорадочно хотелось избавиться от статуса замужней женщины. Избавиться как можно скорей, чтобы…
Господи! Чтобы с чистой совестью начать реальное знакомство с Тагиром. Вот и приехали. Все окружающие оказались абсолютно правы: она все-таки ушла не просто от мужа. Она ушла к кому-то. К Тагиру. Пусть они ни разу не встречались, пусть она даже не знает его имени… Все равно. Как бы хотелось, чтобы в пятницу она могла уже сказать Тагиру: «Я развожусь». Конечно, идеально бы было сказать, что она уже свободна, но чудес на свете не бывает.
— Доченька! — расстроилась мама.
— Мам, не расстраивайся, все наладится. Где там папа?
— Слушаю! — ответил отец, который, видимо, взял трубку параллельного телефона.
— Папа, завтра встречаемся у «Рольфа» на Обручева. В одиннадцать ноль-ноль.
— Отлично, дочка, оперативно действуешь, — похвалил ее отец.
— Твоя школа, — улыбнулась Настя.
— Естественно, — согласился Павел Александрович.
— Я еще Юрия попросила помочь мне, так что буду полностью полагаться на мужское мнение.
— Правильно, дочь. Старших по званию надо слушаться!
— Есть, сэр!
— Я не «сэр», я «товарищ полковник».
— Ой, все равно. Ладно, пап, я пойду спать. До завтра.
— Спокойной ночи, — хором пожелали родители.
Настя прислушалась: в гостиной бубнил телевизор, где-то на втором этаже топотали пацаны — обычный семейный вечер. Все заняты, никто ее не будет беспокоить, можно выйти в Сеть.
И сразу, не в бровь, а в глаз, случайная запись из ЖЖ Тагира.
Перефразируя Грибоедова:
Когда ж постранствуешь, вернешься ты домой, то всякой гадостью доволен, как ребенок.
Немного грубовато, но смысл…
Настроение резко улучшилось, и Стася решила, что стоит заглянуть в чат, побеседовать с Тагиром, дабы еще больше укрепить положительный настрой. В чате Тагира не было. Что ж, можно и подождать. Настя листала дневник Тагира и вдруг поняла, что ей кажется иногда странным: в нем уживаются две абсолютно несовместимые личности. Как может один и тот же человек сыпать искрометными слоганами и фразочками и очень тонко, грустно и остро ощущать хрупкость бытия? Как такой оптимист может быть одновременно и фаталистом?
Тайна. Что-то страшное. Что? Стася любила и умела анализировать, но ей почему-то совсем не хотелось препарировать жизнь Тагира. Но мысли не остановишь, нельзя запретить себе думать. Настя не могла представить себе, что может заставить впадать временами в черную меланхолию того мужчину с фотографии, того, кто пишет такой дневник.
Когда Настя в час ночи выключала ноутбук, Тагир так и не появился.
Глава 32
Вторник был морозный и яркий, словно нарисованный красками на стекле.
Алексей устроился в кресле у окна и смотрел на заснеженный сад. Рядом, на полу, сосредоточенно сопел Илюшка: он создавал в альбоме монументальное полотно «Катание на санках с горки в Тимоново». Утром Алексей имел возможность созерцать это дивное зрелище — радостно орущая ребятня скатывалась с горки на потрепанных картонках, образовывала внизу кучу-малу и получала от этого удовольствие. Маргарита Викторовна вязала, что-то бормотал телевизор. Уютная семейная зарисовка.
Алексей чувствовал себя так, словно автор этой картины взял ластик и стирает его, штрих за штрихом, и скоро не останется даже тапочек у кресла.
Сомнения изгрызли душу, словно мыши — кусок сыра. Правильно ли он поступил, согласившись на предложение Анастасии? Он чувствовал себя ответственным за душевный покой этой женщины, сам не понимая почему. Но в одном Алексей был уверен — правду он от нее скрывать не будет. Разве скроешь? Он расскажет Стасе все, и пусть она сама решает, как поступать дальше. Если решит развернуться и уйти, пока не поздно, — что ж, так и надо. Будет больно, но эта боль ничто в сравнении с той, которую Настя испытает, если рискнет окончательно привязаться к нему.
«Откуда ты знаешь, что она к тебе привязана? Она считает тебя просто другом. Вы ни разу не говорили… о любви». Алексей не видел ее глаз, не знал, какая она, — не на плоских фотографиях, в жизни. Может быть, Стасе не очень нужен Тагир. Он хороший собеседник, а сейчас ей чертовски нужно поговорить с кем-то, кто не знает ее полжизни и может взглянуть на ее поступки свежим взглядом. Нужно, чтобы успокоили, сказали, что она все делает правильно. Сейчас у нее нелегкий период в жизни.
Нет, не получалось думать про Настю плохо. Почему-то Алексею казалось, что ее чувства к нему глубже, чем она когда-либо осмеливалась говорить. «И только ты не спросил меня, к кому я ушла…» — «Я — не все».
Зазвонил телефон, Маргарита Викторовна взяла трубку.
— Да?.. Алеша, тебя…
Из трубки несся густой бас:
— Здорово, хлопче! Ну, как твоя жизнь, Алешка Попович? Что не звонишь совсем, друзей забыл?
— Пашка! — Алексей невольно расплылся в улыбке. — Тю, сто лет тебя не слышал. Ты как там, в своей незалежной Украине?
— Та живем потихоньку, — загудел Пашка Ткаченко — старый приятель из Харькова. С ним и с его женой Алексей и Маша познакомились еще в студенческие годы, когда ездили по стране автостопом. — Нинка тебе привет передает, вон из кухни машет. Как там твои?
— Все хорошо, — усмехнулся Алексей. — Илька в первый класс осенью пойдет.
— А вы все пашете на рекламной ниве с Венькой?
— Пашем, куда мы денемся.
— То гарно, — одобрил Пашка. — Слухай, хлопче, я к тебе вот с каким вопросом. Мы в конце марта собираемся к вам, клятым москалям, нагрянуть. Приютите нас на недельку? Не в грязной же Москве мыкаться.