Читать интересную книгу Миссия России. Национальная доктрина - Сергей Вальцев

Государь для российского общества был символом государства. Даже восстания народа в России носили на себе отпечаток этой национальной особенности. Крестьянская война под предводительством Разина (1670–1671), Булавина (1707–1708), Пугачева (1773–1775), имели одну важную чисто русскую особенность. Эти восстания были не против существующих порядков, даже не против существующей власти, как в Европе. Восставшие были уверены, что царь просто не знает о творимых беспорядках на местах, или что управляет страной не настоящий царь, а самозванец и целью восстания было восстановление в правах настоящего царя. Не допускалась даже мысль о том, что настоящий царь может быть несправедлив. То есть восстания были направлены не на исправление патриархальных принципов существования государства, а на приведение их в норму (править должен настоящий царь, а не самозванец).

«То есть россияне славились тем, чем иноземцы укоряли их: слепою, неограниченной преданностью к монаршей воле в самых ее безрассудных уклонениях от государственных и человеческих законов»[221].

Общеизвестно русское гостеприимство. Это понятие столь важно для русской культуры, что в русском языке оно обозначается сразу тремя словами: гостеприимство, радушие, хлебосольство. Радушие указывает, в первую очередь, на любезность и особую приветливость по отношению к гостям: «У нас на Руси – прежде гостю поднеси». В слове «гостеприимство» на первом плане – готовность человека впустить чужого в свой дом или даже предоставить ему кров. Для гостеприимного человека его дом – не крепость, а место, куда он рад пригласить гостей. И гость для него – радость в любой ситуации: «Хоть и не богат, а гостям рад»[222]. Русские не стесняются посещать дома друзей без предварительной договоренности, а, например, у немцев это совершенно не допустимо[223].

Обязательным атрибутом коллективистского аксиотипа является открытость. Высокая степень открытости свидетельствуют о стремлении к доверительно-откровенному взаимодействию с окружающими людьми.

«В любом месте (в транспорте, на улице, в кафе, в магазине и т. д.) к вам может подойти незнакомый человек и заговорить на любую тему, без всяких барьеров и социальных предрассудков. Для русских мала разница между знакомыми и чужими, во всяком случае, они быстро и без колебаний преодолевают этот условный барьер. В процессе общения между ними не принимается во внимание сословная, социальная, профессиональная, возрастная дистанция. Неподготовленный европеец может растеряться от такой непринужденной фамильярности, с неожиданными для него вопросами или откровенными рассказами «о жизни». Для обычного европейца все это требует предварительного, тесного и долговременного знакомства»[224].

Однако нельзя путать открытость с общительностью: общительность может как сочетаться с открытостью, так и не сочетаться. Общительность может быть поверхностной, без «разговора по душам».

Открытость теснейшем образом связана со способностью к эмпатии (сердобольность). Умение сопереживать, ставить себя на место другого, способность к эмоциональной отзывчивости развита больше в культурах с высокой степенью коллективизма. Эмпатия – это эмоциональный отклик человека на переживания других людей, проявляющийся как в сопереживании, так и в сочувствии. При сопереживании эмоциональный отклик человека идентичен эмоции, переживаемой другим, это возможно только при осознании чувств переживающего.

Однако открытость может нередко соседствовать с хамством. Нет психологической дистанции между людьми, а значит можно высказать все, что ты о нем думаешь. Как говорится, «какая свадьба без драки». Такое поведение не характерно для западноевропейского национального характера, когда близко к внутреннему миру не допускается никто, при этом со всеми окружающими остаются формально вежливые и ровные отношения.

Одно из проявлений самосознания человека, наряду с самооценкой – субъективная для него значимость мнений и оценок окружающих людей. Стремление заслужить похвалу, одобрение становится одним из сильнейших мотивов деятельности. Мотивация одобрением сильнее проявлена в обществе с высокой степенью выраженности коллективизма, что в полной мере относится к российскому обществу, недаром существует шутка: «“понты” дороже денег».

«В русском национальном характере мотивация одобрением преобладает над мотивацией достиженческой. Русским свойственно не стремление к достижению результата любой ценой, а принадлежность к референтной группе. Например, для многих русских предпринимателей принадлежность к группе «новых русских» (что внешне выражается одеждой, украшениями, предпочитаемыми местами отдыха и покупок, марками автомобилей, наличием сотовых радиотелефонов) важнее количества денег, которыми они обладают»[225].

§ 4. Мифы о рабстве, воровстве, лени, пьянстве, противоречивости

Горжусь, что я – россиянин.

А. Суворов

Рабство

Недавно в центре Москвы, напротив храма Христа Спасителя, был установлен памятник государю Александру II, на котором начертаны следующие слова: «Отменил в 1861 г. крепостное право в России и освободил миллионы крестьян от многовекового рабства».

Многовековое рабство русских крестьян, мягко говоря, – преувеличение. Крепостное право было необходимым институтом в условиях перманентной внешней агрессии. Отражение внешней агрессии актуализировало необходимость больших военных расходов, которые государство самостоятельно потянуть не могло.

«Крестьянина прикрепили, чтобы он кормил помещика, ратного человека, которого иначе бедное государств содержать не смогло»[226].

Государство не могло позволить и свободный переход крестьян от помещика к помещику, в результате чего некоторые помещики – нерадивые хозяева – могли лишиться средств к существованию, а ведь, несмотря на свою бесхозяйственность, они могли быть отличными воинами, а это было решающим для государства. Крестьяне содержали помещика, помещик служил государству, по такой формуле существовало крепостное право. По сути, крестьяне были крепостными помещика, а он был крепостным государя. Иначе в условиях постоянной военной агрессии не выжили бы ни крестьяне, ни помещики, никто.

Причем санкции за отказ от службы были довольно жесткими. Так, вплоть до 1754 г. недоросли из дворян за неявку вовремя на военную службу посылались в солдаты или матросы. Крепостное право не было рабством в смысле эксплуатации одной части общества другой частью общества. Крепостное право было необходимой формой существования социума в условиях постоянной геополитической напряженности.

А теперь важная дата – 1762 год. В этот год издается манифест о вольности дворянства, принятом во время краткосрочного и незначительного царствования Петра III и подтвержденного Екатериной II. Дворянам было позволено не служить государству и не обязательно быть ратным человеком.

Начиная с этого года, крепостное право превратилось действительно в то, что можно ассоциировать с рабством, в лишний рудимент, и стало тормозом в развитии общества. Так что именно Екатерину II с полным основанием можно считать виновницей превращения крепостного права в тормоз для развития страны.

«До Петра III, раскрепостившего служилый класс, крепостного права почти не существовало: оно было общим. И дворянин, и пахарь, и царь, по замыслу Петра Великого, были скованы до гроба государственной работой. Никому не разрешалось ничего не делать, никто – под страхом тяжелых кар – не мог быть паразитом общества… Но вторжение иноземцев все испортило. Петр III раскрепостил дворян, позабыв при этом раскрепостить народ. Коренному немцу хотелось видеть вокруг себя феодалов, и вот сто тысяч дворян были посажены на готовые хлеба. Тогда именно, мне кажется, и началось свинство русской жизни, подготовившее нашествие бесов»[227].

Таким образом, крепостное право как рудимент просуществовало менее 100 лет (1762–1861 гг.). Оно было несовместимо не только с экономическим прогрессом, но и ментально не соответствовало таким качествам русского характера, как сострадание и стремлению к равенству.

«Русские моральные оценки в значительной степени определялись протестом против крепостного права. Это отразилось в русской литературе. Белинский не хочет блаженства для себя, для одного из тысячи, если братья его страдают. Н. Михайловский не хочет прав для себя, если мужики не имеют прав. Все русское народничество вышло из жалости и сострадания. Кающиеся дворяне в 70-е годы отказывались от своих привилегий и шли в народ, чтобы ему служить и с ним слиться. Русский гений, богатый аристократ Л. Толстой всю жизнь мучается от своего привилегированного положения, кается, хочет от всего отказаться, опроститься, стать мужиком»[228].