на продуктах, специально чтобы тебе подарить.
Аленушка так и светилась радостью. Беременность ее не была заметна, и зеленое платье было в самую пору.
Она чуть подкрасила губы и взяла свою сумочку.
— Все-таки ты чем-то встревожен? По лицу вижу.
— Нет, все хорошо. Просто устал, — солгал я, стараясь не думать о предстоящей разлуке: «Мариголла» через неделю снималась с якоря.
В ресторане я рассказал о сделке с Казинсом и о пароходе, умолчав, что скоро в рейс. Аленушка согласилась со мной. Мысль, что отныне домик ее, что она стала хозяйкой этого домика, поглотила ее всю. Она была весела и беспечна, танцевала со мной и с другими парнями, восхищаясь танцовщицей на сцене и негритянским джазом. Лишь к утру мы вернулись из ночного кабаре.
Днем мы закончили с Роем Казинсом. За тысячу сто долларов я должен уплатить полторы тысячи, по сто долларов в течение пятнадцати месяцев. В приподнятом настроении мы с Аленушкой пришли в контору компании и уплатили весь долг, вызвав легкое потрясение у клерка. Он заранее торжествовал победу, а остался с носом. Конечно, он нас проводил до порога конторы.
По дороге обратно и дома Аленушка несколько раз заглядывала в бумаги, гласившие, что домик теперь наш.
— Ничего, милый! Казинсу уплатим. Уверена в этом. Но почему ты написал его на мое имя?
— Так нужно, так спокойнее.
Прошло два дня. Я заканчивал последнюю вахту в кочегарке.
Разговор с Петром Ивановичем откладывал до последней минуты. Не зная, как он отнесется к моему решению, я только перед уходом сообщил ему новость.
— Да ты с ума сошел? На эту ржавую коробку? Вон она стоит у причала, полюбуйся. Жизнь тебе надоела? От молодой жены бежишь? На кого оставляешь Елену? Вот уж не ожидал, милостивый сударь. Ты ведь погибнешь в океане.
Я молча выслушал его упреки, ожидая, когда старый капитан выдохнется. Наконец он стал спокойнее.
— Ну, хорошо! Садись. Давай свои доводы. Неужели не нашлось другого судна? Ох уж этот Рой! Морду ему надо набить. На полторы тысячи, говоришь, написал расписку?
Он уселся на свою вертушку, приготовясь выслушать меня. Я рассказал о событиях последних дней. Петр Иванович постепенно успокоился.
— Раз уже дело сделано, пусть будет так, милостивый сударь. О Елене не волнуйся. Ведь я же друг ее отца, и она мне как дочь. Присмотрим за ней. А полсотни долларов всегда найдется, чтобы заплатить в срок этому прохвосту. Экая мерзость. Почти по пятьдесят процентов брать! Но куда идет «Мариголла»? В Россию, говоришь? Будем надеяться, что благополучно доползет. Ты останешься в России? Думаю, что все у тебя будет хорошо. Узнают, проверят, что ты за человек, а потом… Елену мы отправим, как только ты дашь нам весточку.
— Я очень благодарен вам, Петр Иванович, за все…
— Оставь, милостивый сударь, эти разговоры. Плыви в Россию. Раз такое дело, да хранит тебя господь!
Он встал и подал мне запечатанный конверт.
— Это тебе, держи… Ах, боже мой! — Голос его прервался. — Не увижу никогда мою родину. Эх, да что говорить! Будешь в России — низкий поклон ей от меня и от всех нас — русских…
Капитан вдруг порывисто обнял меня, поцеловал в лоб и отвернулся. Я сзади обнял его за плечи.
— Петр Иванович! Ну, Петр Иванович! Вы еще увидите Родину. Придет время, поедете и будете на русской земле.
Он вытер мокрые глаза платком.
— Ты сейчас уходишь?
— Да…
— Вечером забегу к вам попрощаться, если не угонят на перетаску. Ну, иди, иди…
Он широко перекрестил меня.
Я ушел с «Олимпа» со стесненным сердцем.
Елена встретила меня у калитки сияющая, с забавно-таинственным видом.
— Угадай, какая у меня новость? Ни за что не догадаешься! Мадам Румфорд вновь открыла свое ателье мод, еще более шикарное. И пригласила меня старшей манекенщицей. Я ей призналась, что замужем, и она даже рада. Вот. Теперь, с понедельника, я буду работать.
Я не хотел в эту минуту огорчать ее, решив отложить разговор на несколько часов. Напевая «Волгу-реченьку», она умчалась на кухню.
Волга-реченька широка, Бьет волной о бережок…
Наконец, только утром, я набрался решимости. Елена стояла у зеркала, примеряя перелицованный жакет.
— Елочка, у меня к тебе разговор.
— Какой разговор? Хорошо я переделала жакет? Идет он мне?
— Елочка! Мне надо тебе сказать, что мы должны на время расстаться.
Елена с улыбкой обернулась ко мне, но тут же улыбка погасла. Испуганно устремив на меня глаза, она спросила:
— Ты покидаешь меня? И надолго?
— На месяца три-четыре. Устроился на пароход, ты об этом знаешь. И он плывет очень далеко, за океан. Зато привезу много-много денег.
Она повторила:
— Ты покидаешь меня. — И заплакала.
— Родная моя! Успокойся. Ты жена моряка. Такова судьба всех жен моряков. Надо же заработать деньги.
— Деньги! Деньги! Ты стал как американец. Я не хочу денег! Мне нужен ты!
— А долг Казинсу? Пойми, девочка, так надо. — Я обнял ее, решившись, высказаться до конца. — Судно идет в Россию.
Она широко открыла глаза.
— В Россию? В Россию?.. Тогда понятно твое стремление, ты хочешь избавиться от меня.
— Не упрекай! Я хочу жить там. Ты приедешь ко мне. Это же решено.
Я начал ее успокаивать, приводя все доводы в пользу моего рейса. Она молча слушала, взяв меня за руки.
— Пусть так. Я верю тебе. Но ты должен вернуться, чтобы вместе ехать в Россию. Не забывай, у нас скоро будет маленький.