Названия парома «Игнация» напомнило и старый маршрут крестоносцев — от портов Адриатики и до Диррахия (теперь этот главный албанский порт называется Дуррес). Там крестоносцы выходили на Виа Аппиа, эта дорога вела их к Константинополю. Роберт Нормандский избрал Бриндизи как порт отправления, однако развлекался здесь столько времени, что многие его соратники утратили энтузиазм и разъехались. Весной он наконец направил свои войска, но первая галера затонула еще прежде, чем выплыла из бухты. Погибли около четырехсот человек, а вместе с ними — множество лошадей, мулов и сундуки с деньгами. Когда мертвые тела вымыло на берег, оказалось, что у всех у них на ключицах появились кресты. Это обстоятельство помогло успокоить остальных крестоносцев, подумывавших отказаться от похода.
Я обнаружил две симпатичные связи с крестоносцами — очаровательную круглую церковь Святого Иоанна, основанную тамплиерами, и удивительный старинный фонтан, где, говорят, крестоносцы перед отплытием поили коней. Вода выливается через маски в длинной кирпичной стене. Стена эта с обеих сторон заканчивается купольным сооружением наподобие мусульманского алтаря.
Книги, вышедшие пятьдесят и даже сорок лет назад, говорили о Бриндизи как об убогом, умирающем городе, поэтому я не был готов увидеть живой современный порт. Мне объяснили, что своим благосостоянием он обязан недавно построенным нефтехимическим комбинатам (они входят в число самых крупных промышленных предприятий Италии), а также — популярности Греции как страны туризма. Продвигаясь на юг, к городу Лечче, я воспроизводил в своем воображении красивую, похожую на озеро бухту Бриндизи. В голове звучали греческие слова, услышанные мной на городских улицах, и я вспомнил африканца, назвавшего «слаборазвитой» страну Гомера и Платона. Вспомнил и высокую мраморную колонну (когда-то их было две), обозначающую конец Аппиевой дороги. Думаю, что лестница, ведущая к колонне, одна из самых величественных в Италии. Ее смело можно сравнить с римскими лестницами — на площади Испании и у дворца Квиринал.
4
Приблизившись к Лечче, я впервые почувствовал, что лето уже наступило. Июньское солнце нещадно поливало каменистую почву. На раскаленном ландшафте сменяли друг друга табачные поля и виноградники. Никакого движения, лишь на каменных стенах заметно дрожат шеи ящериц. Из виноградников и оливковых рощ доносится неумолчное стрекотание цикад. Пульс жаркого полдня. Лечче погрузился в сиесту. Сонный портье в большом старомодном отеле дал мне ключи от номера с ванной, и я с облегчением пошел по затемненному коридору.
Из крана с холодной водой полилась коричневая струя. Я наполнил ванну, не обращая внимания на ржавчину, и улегся в прохладную воду, ощущая, как температура тела постепенно снижается. Потом с удовольствием сидел в темноте с закрытыми ставнями. Одно из главных достоинств старомодного отеля состоит в том, что все здесь сделано с размахом: большая кровать, высокие потолки, ванна, рассчитанная не на карлика, и банное полотенце — не жалкий ярд ткани, а простыня внушительных пропорций.
Охладившись и снова одевшись, я пошел по отелю и обнаружил в коридоре занимательную серию гравюр. На них были изображены не экипажи, запряженные четверкой лошадей, а «паровые кареты», ездившие по Англии между 1830 и 1840 годами. Думаю, что это — малоизученная глава в истории транспорта. Странные на вид джаггернауты пыхтели на английских дорогах, преодолевая четыре мили в час. Удивительный эксперимент закончился так же неожиданно, как и начался, когда компания, что их финансировала, обанкротилась. Среди этих машин я увидел любопытный экипаж мистера Уильяма Черча. В 1832 году он ездил из Лондона в Бирмингем. В 1833 году пользовалась известностью машина мистера Уолтера Хэнкока, со странным названием — «Аутопсия». На гравюрах я разглядел еще один паровой дилижанс, он вышел на дороги в том же году. В желто-коричневой машине, неестественно выпрямив спины, сидели пятеро мужчин в цилиндрах и одна бесстрашная особа женского пола. Интересно, как эти необычные зарисовки старой Англии оказались в Лечче, подумал я.
Хотя солнце и садилось за горизонт, было все еще жарко, когда я вышел взглянуть на город, которые называют «Афинами Апулии» и «Барочной Флоренцией». Эти комплименты, однако, не так много значат. Во время периода высокой коммерческой активности, в конце XVII века и начале XVIII, Лечче перестроили по тамошней моде, которую впоследствии и презирали, и ценили. Мне показалось, что на главной площади история повторилась, но с неутешительным результатом. Лечче и в самом деле — декоративный пережиток XVII века. Я почувствовал, что здесь уместнее ездить не на машинах, а верхом на лошадях с плюмажем на шляпе, в сопровождении Санчи Пансы на муле. В атмосфере Лечче ощущалось что-то испанское. Я видел это в серьезности и важности его жителей, в строгости их манер и в затейливости архитектуры, напомнившей мне об испанском барокко в тех регионах, где камень режут, как масло, и он застывает, как сталь. Барокко Лечче не рассчитано на эффект, это стиль, основанный на классике. Исследовав собор, епископский дворец, несколько церквей и улиц с резными каменными балконами, благородные городские ворота Порта Рудиа и нарядные дворцы, я подумал, что экзотическая резьба на классических фасадах имеет больше сходства с поздними романскими храмами Сирии, например Баальбеком, нежели с иезуитской экстравагантностью Рима.
Фантастичнее всего в Лечче, однако, не поражающие буйным воображением работы Джузеппе Дзимбало и Чезаре Пенна, а обширная яма на центральной площади, g ней находится половина римского амфитеатра, созданного в лучший период строительства этих сооружений, то есть при императоре Адриане. Рядом с амфитеатром высится мраморная колонна (некогда она стояла в Бриндизи, рядом со своим двойником, но потом ее приобрел Лечче). На колонну взгромоздился покровитель города, святой Оронт. На нем епископское облачение. Воздетую руку Оронта следует понимать то ли как благословение, то ли как выражение удивления по поводу неожиданной археологической находки. Впрочем, кто знает?
В начале XX века жители Лечче наверняка испытали шок, когда в сердце города при раскопках обнаружили это древнее строение. Амфитеатр меня поразил. Это — замечательная реликвия. Вы можете походить по нему, подняться к верхним рядам. Восемнадцать сотен лет назад здесь сидели зрители. Юные жители Лечче гоняются сейчас друг за другом, прячутся за арки, как наверняка делали и юные римляне в дни, свободные от представлений. В небе над головой носились стрижи, ныряли, зависали в воздухе, наполняли пространство пронзительными криками, заглушавшими вечерние звуки, а возможно, и аплодисменты той древней аудитории.