Читать интересную книгу Та, что гасит свет (сборник) - Дмитрий Рыков

Борис Антонович резко встал. В позвоночнике вдруг что-то щелкнуло, он четко отметил, что именно щелкнуло, и сумасшедшая, адская боль пронзила его спину. Боль была такой чудовищной, что он даже в первые мгновения не заметил, что больше не чувствует ног. Они перестали его держать, и он бы упал, если бы не ухватился руками за стиральную машину. Боль так же мгновенно исчезла, как и появилась, но ног он не чувствовал. Он сполз на пол, сел на холодный кафель голым задом и уставился на свои ступни. «Сейчас я попробую пошевелить пальцами. Они должны шевелиться», — подумал он. Но пальцы не шевелились. Это были словно не его, чужие пальцы. Борис Антонович схватился за дверной косяк и стал тянуть свое тело в коридор. Тело было грузное, слушалось плохо, и рукам было тяжело. Вспомнился один из любимых фильмов детства «Последний дюйм». Искусство слишком далеко от жизни, все, как правило, заканчивается хэппи-эндом. На деле все бывает наоборот. Наконец он добрался до телефона, набрал номер Ивана Анатольевича.

— Что тебе, быстро, у меня прием! — заорал тот в трубку.

— Я ног не чувствую… — тихо сказал Борис Антонович.

— Что? Не понял! Говори громче — что́ не чувствуешь?

— Ног не чувствую! Ноги отнялись! Конец мне!

В трубке возникла секундная пауза.

— Вызывай «скорую» и ветром ко мне! Нет, что я говорю! Я сейчас пришлю свою «скорую»! Жди! Дверь сможешь открыть?

— Смогу! — крикнул Борис Антонович и бросил трубку.

Теперь задачей было натянуть штаны. Справился. Так, а вдруг его сейчас на операционный стол? А он выдул бутылку виски! Алкоголь и наркоз несовместимы. Так и сдохнешь под наркозом… «Ну и пусть, — подумал он. — Всем только легче станет…» Дотащился до стола, вынул из ящика паспорт и какие-то деньги — на всякий случай. Взял ключи, пополз к двери открывать заранее.

Вскоре раздался звонок.

— Не заперто! — крикнул он.

В квартиру вошли два крепких санитара с каталкой.

— Мы в курсе, говорить ничего не надо. Так, взяли!

Его подняли с пола и положили на каталку. Санитар покатил ее к лифту. Борис Антонович дал второму санитару ключи, тот закрыл дверь.

В машине он занимался аутотренингом — не хотел раскисать перед врачом. Правда, с другой стороны, хорохориться тоже не имело смысла. Скажет — резать, значит, без всякого Клетцера на операционный стол. Эх, Клетцер, Клетцер, а еще — один из лучших в мире… Семь тысяч евро пришли обратно на счет, пожалуйста…

— Я не знаю, что с тобой, — сказал Иван Анатольевич. — Нужно сделать МРТ. Не хочу пугать, но тебя может полностью парализовать. Скажи, руки не немеют?

— Немеют, — подтвердил Борис Антонович. — Пальцы на правой руке немеют.

— Давно? Я спрашиваю, давно?

— Да минут пятнадцать.

— Срочно на МРТ! Срочно!

Борис Антонович все еще лежал на той же каталке — вдруг сразу в операционную везти, так зачем с места на место перекладывать?

Знакомое жужжание того же аппарата, в голове бьется беспокойная мысль — парализует? А как работать? Нет, что там работать — как жить?

Снимок Иван Анатольевич рассматривал недолго.

— Клетцера ругаешь?

— Да так, упомянул в сердцах разок, а что?

— Клетцер тут ни при чем. У тебя вторая грыжа отвалилась.

— Как это — отвалилась?!

— Как грыжи межпозвоночные отваливаются! Высохла и отвалилась! Только не до конца, болтается еще. Теперь давит на нервный столб! Вот ты и не чувствуешь ног.

— А она, это… Дальше не провалится?

— Ну вот еще! Придумал… Не провалится! Вырежем ее к чертям…

— Так режь, чего ждать?

— Вот умник, а? Ребятки, везите его в четвертую палату и попросите медсестру дать ему успокоительное. Переночуешь в отделении, а я пока свяжусь с Барковым и Клетцером, будем решать, что с тобой делать. На ночь снотворное прими, ну а утро вечера мудренее.

— Вань, — прошептал Борис Антонович.

Врач наклонился к нему.

— А член у меня стоять будет?

— Нет, вы только посмотрите, кто о чем, а козел о капусте! Я зайду вечером, потолкуем. Я тебе сколько лет назад про операцию на позвоночнике говорил? Я тебе сколько раз на аппарате Елизарова предлагал ногу вытянуть? А ты мне: «Я человек духа, меня внешнее уродство не волнует, я живу богатой внутренней жизнью!» А теперь запаниковал, что хрен стоять не будет! Не об этом думать надо, дорогой, не об этом…

В одноместной палате Бориса Антоновича с каталки переложили на кровать. Чисто, стерильно, водичка, устройство для капельницы. Но все же не Берлин. Подумал плохо о Клетцере, икается теперь хорошему человеку. А почему сразу две грыжи не вырезал? Чикчик лазером… В наших трамваях в инвалидном кресле не поездишь. И Наташа вдруг станет няней-сиделкой. Борис Антонович громко рассмеялся. Вошедшая в этот момент в палату медсестра взглянула на него без удивления — утром у человека парализовало часть тела, вот и сходит с ума постепенно. Сам с собой разговаривает, сам своим шуткам смеется… Она протянула ему две пилюли и ушла. В голове зашумело — стали выстраиваться фразы: «Согласно гипотезе Маргенау, индивидуальное сознание можно уподобить полю вероятностей в пространстве Фока, определяемом как прямая сумма пространств Гилберта. В принципе это пространство может быть выстроено, исходя из элементарных электронных событий на синаптическом уровне. В этом случае нормальное поведение согласуется с упругими деформациями поля, а свободное деяние — с разрывом поля; однако неясно, в какой топологии? Нет никакой гарантии, что естественная топология Гилбертовых пространств позволяет рассчитывать на регистрацию свободного акта; нет даже уверенности в том, что сегодня возможна постановка этой проблемы иначе, нежели в сугубо метафорической форме…» Борис Антонович помотал головой: «Не хочу Уэльбека. Хочу фильм по комиксам — чтобы хэппи-энд, чтобы «наши» победили. Чтобы меня паук укусил — и я стал суперменом. Что мне сделают врачи? Как у Иэна Макьюэна: «Они могут контролировать твой распад, но не могут его предотвратить». Так держись от них подальше, сам следи за своей деградацией, а когда уже не сможешь работать или жить с достоинством, кончай с этим сам».

Дверь палаты со стуком распахнулась, в помещение влетел встревоженный Саша.

— Живой? — с порога поинтересовался он.

— Как видишь. Проходи. Иван тут вспомнил, что давно предлагал сделать из меня хирургическим путем здорового человека. Я же Ницше никогда не увлекался, на хрена я ему про какую-то там силу духа говорил? Может, у меня давно, скажем так, не все дома?

— У меня есть ответ. — Запыхавшийся Шурик пододвинул табурет и сел. — Раньше ты был более-менее здоровым человеком и считал, что занимаешься нужным делом. А когда не взяли твой перевод Жозе Сарамаго, ты сломался. Хотя, конечно, он был лучшим, но решили иначе, сам знаешь — рука руку моет. Не был бы идиотом, остался в Москве, уже готовился бы стать академиком. А в Ебурге не наукой в девяностых, а скупкой цветных металлов надо было заниматься. Тебя по старой памяти Иван Анатольевич терпит, и я какую-то ответственность, сам не знаю, почему — из-под танка ты меня не вытаскивал, грудью от пули не заслонял — чувствую. Больше ты в этом мире никому не нужен. Если умрешь, на твои похороны придут два человека — Иван и я. Все.

— А соседка Раиса Степановна? Очень милая женщина. Я по ее просьбе в подъезде на нашем этаже цветы поливаю…

— Значит, три.

— Жену забыл.

— Жену? Какую жену? Будем возвращаться к старому разговору? Да ты же кандидат на инвалидное кресло! Ее уже через неделю в твоей квартире не будет! Тебя же, дурака, мыть надо, мочу, кал из-под тебя выносить, стричь, кормить, гулять вывозить! Ты в каком мире живешь, какая у тебя жена, представляешь?

Успокоительное действовало, спорить не хотелось, да и понимал Борис Антонович, что друг его в целом прав. Но за нанесенное оскорбление нужно было получить сатисфакцию.

— Саш! — заговорщицки прошептал он. — Я прощу тебе последние слова, если ты достанешь выпить.

— Офонарел? А если тебе сегодня под нож?

— Нет, сегодня уже ничего не будет. Иван Клетцеру и Баркову будет звонить. Те, небось, на операции, пока он их отыщет, настанет вечер. Так что — только завтра. Может быть, даже в Москву повезут. Или в Берлин отправят. А я потихоньку с ума схожу. По секрету скажу тебе: Наташка вчера явилась с исцарапанной спиной и засосами на шее.

— Вот сучка!

— Спорить трудно. Так что понимаешь, в каком я состоянии?

— Что покупать?

— Да меня трясет, ты же видишь. Возьми водки в ближайшем продуктовом, да пластиковые стаканчики прихвати. Минералки побольше…

— Слушай, я сделаю так. Дома у меня есть отличный «Хеннесси Икс-О». Если собрался подыхать, по крайней мере, в ад попадешь, благоухая приличным напитком, а не сивушной вонью. Яблок принесу, груш, апельсинов, сока, и нормально посидим. Только дождемся, когда Анатольевич уйдет.