шампанским под аккомпанемент очень громкого оркестра. Еще до того как проповедник поднялся на кафедру, сама обстановка уже действовала опьяняюще, как ощущение пузырьков шампанского во рту. Ведь множество собравшихся, не успев занять свои места, затянули духовные гимны. И хотя у меня сложилось не слишком лестное мнение об обитателях Лланинднно, отрицать силу их голосовых связок не мог бы никто. В поющем уэльском голосе есть нечто не свойственное никаким другим поющим голосам – всепроникающая надрывность, которая пробирается вам прямо в подсознание и размешивает его телеграфным столбом. А сверх этого – еще и проповедь Эвана Джонса.
Мне почти сразу стало ясно, почему этот человек проносился по стране, как огонь. Он источал магнетизм, неотразимую истовость, и голос его был гласом пророка, вопиющего в пустыне. Его пылающие глаза словно пронизывали конкретно каждого из собравшихся там индивидов, и всякий раз, когда он умолкал, к небу, как дым плавильной печи, устремлялись причитания и пение. И когда, проговорив, как я с изумлением убедился, сверившись со своими часами, заметно больше часа, он умолк окончательно, я заморгал, как разбуженный лунатик, встряхнулся, убеждаясь, что нахожусь действительно там, а не где-нибудь еще, и ушел. И вот теперь, направляясь на поиски «Шляпы с пером», я, как уже упомянул, испытывал странный душевный подъем, смахивавший на экстаз, и шел не торопясь, словно в трансе, когда внезапный оглушительный гам заставил меня очнуться от моих дум и я увидел вывеску «Шляпа с пером», подвешенную на здании через улицу.
Это был подозрительного вида притон в подозрительной части городка, и звуки, доносившиеся из его недр, отнюдь не проливали бальзам на душу миролюбивого прохожего. Там неистовствовали крики и звенело бьющееся стекло. Затем, пока я стоял, окаменев, дверь распахнулась, и из нее в заметной спешке появилась знакомая фигура. Мгновение спустя в двери показалась женщина.
Это была маленькая женщина, но в руках у нее была самая большая и самая устрашающая швабра, какие мне только доводилось видеть. При каждом взмахе со швабры сыпались капли грязной воды, и мужчина, с тревогой оглянувшись, поспешил продолжить свой путь.
– Привет, мистер Билсон, – сказал я, когда он проскакивал мимо.
Возможно, это была не самая подходящая минута, чтобы занять его непринужденной беседой. И он, не выразив ни малейшего намерения задержаться, скрылся за углом, а женщина, не жалея крылатых слов, победоносно взмахнула шваброй и вернулась в пивную. Я пошел дальше, и вскоре из бокового проулка опасливо выскользнула могучая фигура и зашагала в ногу со мной.
– Я вас сразу-то не узнал, мистер, – извинился мистер Билсон.
– Да, вы ведь как будто спешили, – заметил я.
– Р-ры! – сказал мистер Билсон и на минуту погрузился в задумчивое безмолвие.
– А кто такая, – осведомился я, возможно, не слишком тактично, – эта ваша почтенная приятельница?
Мистер Билсон немного смутился. На мой взгляд, совершенно напрасно. Даже герои имеют право ретироваться от швабры в руках разгневанной женщины.
– Выскочила из задней комнаты, – сказал он застенчиво. – И подняла шум, когда увидела, что я сделал. Ну, я и ушел. Женщине ведь не вмажешь, – рыцарственно оправдывался мистер Билсон.
– Ну конечно, – согласился я. – Но в чем все-таки было дело?
– Я творил благо, – добродетельно сообщил мистер Билсон.
– Творили благо?
– Опрокидывал ихнее пиво.
– Чье пиво?
– Все ихнее пиво. Вошел туда и увидел, что грешники сидят и пьют пиво. Ну, я и поопрокидывал кружки. Все до единой. Обошел комнату и опрокинул все ихние кружки с пивом, одну за другой. У них, у бедных грешников, ну прямо глаза на лоб полезли, – сказал мистер Билсон и издал звук, в котором я подметил сходство с бездуховным смешком.
– Могу себе представить!
– А?
– Я говорю: полезли, об заклад побьюсь.
– Р-ры! – сказал мистер Билсон. Он нахмурился. – Пиво, – произнес он с суровым аскетизмом, – пить нехорошо. Грех – вот что такое пиво. Оно, как змей, укусит и ужалит, как аспид.
Эта ссылка на библейскую притчу заставила меня облизнуться. Много лет прочесывал я страну в поисках именно такого пива. Однако благоразумие помешало мне поделиться этой мыслью с моим собеседником. Он в дни нашего знакомства любил пропустить кружечку не меньше всякого другого-прочего и вдруг по непостижимой причине вроде бы проникся воинствующим пуританским отвращением к этому напитку. Я решил сменить тему и сказал:
– С нетерпением жду вашего боя сегодня вечером.
Он каменно посмотрел на меня:
– Моего?
– Ну да. В «Зале старых друзей».
Он покачал головой.
– Ни в каком «Зале старых друзей» я драться не буду, – ответил он. – Ни в «Зале старых друзей» и ни в каком другом я не дерусь; и ни этим вечером, и никаким вечером. – Он солидно помыслил, а затем, видимо, придя к выводу, что его заключительная фраза требует еще одного отрицания, добавил: – Не-а!
Сказав это, он внезапно остановился, весь напрягся, как пойнтер в стойке. И, посмотрев вверх в желании узнать, какой интересный объект на нашем пути мог привлечь его внимание, я обнаружил, что мы стоим под вывеской еще одной пивной, а именно «Голубого кабана». Ее окна были гостеприимно распахнуты, и из них доносилось мелодичное позвякивание кружек. Мистер Билсон облизнул губы в тихом предвкушении.
– Извиняюсь, мистер, – сказал он и тут же покинул меня.
Я же думал только о том, как побыстрее отыскать Укриджа и ознакомить его с таким зловещим оборотом событий. Ибо я был озадачен. Более того, я был встревожен и слегка испуган. Позиция, занятая мистером Билсоном, показалась мне весьма необычной, если не сказать пугающей, для одной из звезд эксклюзивного десятираундного боя. И потому – хотя внезапно сотрясшие «Голубой кабан» грохот и крики искушали меня помедлить – я поспешил вперед, не останавливаясь, не глядя, не слушая, пока не остановился на ступеньках номера седьмого, Карлеон-стрит. И в конце концов, после того как мой упорный трезвон и стуки подвигли даму преклонных лет подняться из полуподвала и открыть дверь, я увидел Укриджа, возлежавшего на набитом конским волосом диване в углу гостиной.
Я тут же выложил свою мрачную новость. Пытаться смягчить ее утешительными прелиминариями означало бы напрасную трату времени.
– Я только что видел Билсона, – начал я, – и он словно бы в каком-то странном настроении. С сожалением должен сказать, старина, у меня создалось впечатление…
– Что он сегодня вечером драться не намерен? – докончил Укридж со странной невозмутимостью. – Совершенно верно. Не намерен. Он только что забежал сюда, чтобы меня предупредить. Что мне в нем нравится, так это его деликатность. Ему неприятно расстраивать чьи-то планы.
– Но в чем дело? Он взбрыкнул, потому что ему мало двадцати фунтов?
– Нет. Он считает,