Читать интересную книгу Во имя рейтинга - Сергей Мусаниф

Свято место пусто не бывает, сказал Зевс. Но если место павшего от руки Диомеда Ареса он застолбил для Пелида, то кого он прочит в преемники Аполлона? И зачем ему вообще смерть еще одного своего сына?

Считается, что пути богов неисповедимы, но эти боги были слишком похожи на людей. Заговоры, удары в спину, убийства чужими руками…

Диомед догадывался, что мы с Одиссеем знаем о заказе Зевса на Патрокла, однако никогда не упоминал этой темы вслух, поэтому молчали и мы. Одиссей пытался обсудить это со мной, когда мы остались наедине, но я не стал выкладывать ему свои соображения.

Хотя, на мой взгляд, определенная логика в действиях Громовержца прослеживалась.

Ахилл был бешен в бою, и единственным сдерживающим его фактором был Патрокл. Патрокл выводил Пелида из боевого безумия, на Патрокла у Ахилла никогда не поднималась рука, Патрокл мешал сыну Пелея стать богом, и потому Патрокл должен был умереть. Конечно, с просьбой убить Патрокла было бы логичнее обратиться к кому-нибудь из троянцев, но именно Зевс обрек их город на гибель, а потому не думаю, чтобы там серьезно отнеслись к его волеизъявлению.

Греки спорили со своими богами. Не всегда повиновались им. И даже убивали их. Воистину, это были интересные времена, о которых лучше слагать легенды, нежели в них жить. Времена героев.

Естественно, что благородные герои-ахейцы просто не могли не пригласить на свадьбу благородных героев-троянцев. Приам не явился, сославшись на свой возраст и болезни, зато прислал целый воз с дарами и кучу своих сыновей во главе с Гектором и Парисом.

Парис веселился вовсю, стараясь не встречаться взглядами с Менелаем, а троянский лавагет пил мало, зато вовсю глядел по сторонам, оценивая состояние ахейского войска

Вряд ли увиденное ему понравилось. Недавно прибыли свежие подкрепления из Эллады, воины были уверены в скорой победе и не скрывали желания пограбить богатый город. Провизии было в изобилии, среди вождей временно царили мир и согласие, Ахилл лобызался с Атридами и тискал пухлую Агамемнонову дочку.

Юный Орест был мрачен. Он был не дурак, как и его отец, и ясно понимал, чем для него лично чреват брак его старшей сестры.

И хотя старые распри были забыты, даже за праздничным столом гости разбились на группировки. Троянцы держались особняком, это понятно. Но и среди ахейцев образовались свои кланы. Старейший из вождей, Нестор, сидел рядом с двумя Аяксами и Калхантом, прорицателем. Диомед и Одиссей наслаждались обществом друг друга и критского пирата и ни с кем более не разговаривали. Вожди рангом пониже вились вокруг Атридов и Ахилла. Чувствовали, за кем сейчас сила, и старались не упустить момент.

Под самый конец пира, когда все упились и ахейцы лезли брататься с троянцами, Гектор едва заметно кивнул мне и вышел из шатра. Догнал лавагета я уже на побережье.

— Скоро конец, — сказал Гектор. — Отец настаивает, чтобы мы продолжали встречать врага в поле. Еще две-три битвы, и у нас не останется воинов, чтобы защитить город.

— Ты думал над моими словами?

— Много раз. Я даже говорил с отцом о том, что он слишком стар, чтобы править в столь тяжелые для нас времена. В ответ на это он обозвал меня трусом и объявил своим наследником Париса. А брат… столь же недалек в военных вопросах, как и отец. — В этой оценке Гектор сошелся с Агамемноном. — Похоже, для спасения города мне надо стать отце- или братоубийцей.

— И что ты решил?

— Делай что должно, и будь что будет.

— То есть ты останешься лавагетом и будешь выполнять приказы правителя, даже если видишь, что этот путь ведет к смерти?

— В нашей жизни все пути ведут к смерти, — сказал Гектор.

— А если Парис умрет? — спросил я. — Кто тогда станет правителем?

— Наверное, я. Детей у брата нет. Законных по крайней мере. Но Парис не умрет. Боги помогают ему, и ходят слухи, что сам Аполлон направляет его лук.

На каждого хитрого Аполлона найдется свой Ахилл с болтом, подумал я. К этому времени я настолько запутался в мотивациях богов и людей, что уже и не знал, что посоветовать Гектору. И надо ли ему хоть что-то советовать, раз он так относится к моим советам.

Одиссей был угрюм.

— Мне переслали весточку с Итаки, — ответил он на мой невысказанный вопрос. — Отец болен. По сути Лаэрт при смерти. Меня на острове объявили мертвым, и теперь Атридовы наймиты вовсю сватаются к моей жене. Мне надо домой. Скажи мне, Алекс, кого я должен убить, чтобы закончить эту проклятую войну?

— А как же Гермес и его концепция долгой войны? — спросил я.

— Отец мне дороже прадеда, хотя он и не бог, — сказал Одиссей. — А Атрид… по-моему, он уже и сам не рад, что затеял этот поход. Думаю, после Трои он все-таки остановится. А если и нет, то пусть продолжает свой поход без меня.

Одиссей стоял в полосе прибоя и пинал море, отделяющее его от дома. Его взгляд был прикован к горизонту, словно он мог разглядеть отсюда родной остров.

Троянская делегация вернулась в город, и лагерь догуливал уже без них. Если бы Гектор не был столь благороден, утром ахейцев можно было бы передавить голыми руками. Увы, битва состоится только через три дня. Воины успеют протрезветь и избавиться от похмелья.

Отовсюду доносились пьяные песни и крики. Даже часовые были пьяны.

— Уходи, Алекс, — сказал Одиссей, — Я хочу побыть один.

Следующим моим собеседником стал Гермес.

Сегодня вечером побережье было крайне популярным местом для встреч и разговоров, которые не должны быть подслушаны.

Бог воров сидел на мокром песке и с Одиссеевой тоской смотрел на море. Кадуцей лежал рядом, и периодически его захлестывало особо наглой волной.

— Очень удачная встреча, — сказал я. — Давно хотел поговорить с тобой и уточнить кое-какие детали.

— Например? — спросил Гермес. — Впрочем, спрашивай. Дозволяю.

— Ты науськивал нас на Ахилла, утверждая, что такова воля твоего отца и Пелид не должен стать богом. Как оказалось, у твоего отца другое мнение на этот счет.

— Значит, отец ошибается, — равнодушно сказал Гермес. — Я не знаю, какие боги у вас в мире, но мы далеко не всесильны и не всеведущи.

— А еще вы смертны.

— Ты об Аресе? Это уже третий на моей памяти. Бог войны слишком увлекается своим ремеслом, слишком любит битвы и всегда лезет на рожон. А среди смертных систематически находится свой Диомед.

— Еще твой отец хочет смерти Аполлона.

— Тоже мне новость! — фыркнул Гермес. — Он нам только по названию отец. Давно бы всех передавил, если бы нашел способ управиться сам, без нас. Кому нужны соперники?

— А разве Аполлон соперник Зевсу? Лук против молнии?

— Лук, молния, тирс, кадуцей — это лишь атрибуты. Символы. Настоящая сила бога — в вере. В кого верит больше людей, тот и сильнее. У нас, у богов, так.

— А у нас? У людей?

— А у вас сильнее тот, кто сильнее верит в себя. Потому Диомед сражает Ареса, а никому не известный сын Виктора ломает челюсть Мусагету.

— Ты что-то слишком откровенен сегодня, — сказал я. — Что, и у олимпийцев бывают неприятности?

— Я пришел попрощаться, — сказал Гермес. — Надоела мне эта возня. Делайте что хотите, и смертные, и бессмертные. Хотите — берите Трою, хоть завтра. Хотите — грузитесь на корабли и валите отсюда хоть в Тартар. Мне теперь наплевать.

— С чего такие перемены?

— Устал я. Всю жизнь в заботах, а верит в тебя какая-то жалкая горстка людей. Сто тысяч, двести… Мне стало трудно дышать. Кто мы здесь? Боги маленькой страны, которую в любой момент могут раздавить пришедшие варвары. И нас вместе со страной. Мир велик и огромен, Эллада — ничтожная его часть. А я — последний из двенадцати идолов. Самый молодой. Самый слабый. Надоело.

— И чего ты хочешь?

— Как и все. Лучшей доли.

Гермес встал с песка, оправил одежду, поднял кадуцей. И на какой-то миг он увиделся мне не усталым и запутавшимся юношей со странным посохом, а тем, кем он был на самом деле. Хитрым, старым, почти как этот мир, могущественным и великим. И в этот миг я не верил в его самоуничижение, продемонстрированное мне минутами раньше.

Он играл в какую-то игру. Играл роль. И, если ему наплевать на цели вчерашнего дня, значит, он поставил перед собой новую цель.

Согласно древнегреческим мифам он был самым умным из богов. А значит, и самым опасным.

Дэн

В моем кабинете кончилось спиртное, а трезветь мне категорически не хотелось. И оставаться в здании проекта тоже не хотелось. Поэтому я привел себя в приличный (чуть не сказал — божеский) вид и отправился в ближайший бар, где три часа подряд накачивался виски в блаженном одиночестве.