этим», решил он, оставляя оборону и переходя к атаке. Если Гордон атаковал довольно сносно, то оборону держать не умел совсем. Несколькими движениями Финнеган отвел его шпагу в сторону и нанес быстрый колющий удар, чувствуя как лезвие со всхлипом пронзило мягкую плоть. Гордон согнулся, схватившись за бок.
— Подожди, — прохрипел он, со звоном роняя шпагу на пол. — Дай… дай мне руку.
— Прикончи его! Ну! — не выдержав, закричала Крессентия.
Финнеган медлил. Он видел, как выражение лютой злобы на лице брата сменяет выражение беспомощного удивления, как у ребенка, перед которым вытянули два кулака, предлагая угадать, где конфета, а потом разжали пальцы, показывая пустые ладони. Глаза Гордона больше не полыхали ненавистью, в них отражалась предсмертная мука. И Финнеган, глядя на это лицо, которое так походило на лицо, которое он видел в зеркале, невольно вспомнил их детство.
Они не всегда ненавидели друг друга. Лет до пяти они жить друг без друга не могли. Они были близнецами, и их связь была глубинней связи между детьми и родителями, глубинней связи между влюбленными. Им снились одинаковые сны, они могли передавать сообщения на уровне мыслей, а стоило одному пораниться, боль чувствовали оба. Мать говорила, в младенчестве у них был даже собственный язык, и гувернанткам пришлось насильно запрещать его использовать, пока он совсем не вышел из обихода. Но, чтобы понимать друг друга, им и не требовались слова, — они и так знали, что чувствовал каждый в любой момент времени.
Все изменилось, когда между ними возникли очевидные различия: когда отец начал готовить Финнегана к роли, которую тому предстояло занять, и Гордон почувствовал себя преданным. Тогда связь между ними не то чтобы порвалась, но померкла, став едва ощутимой. Теперь, глядя на умирающего брата, Финнеган забыл о той боли, которую они причинили друг другу, об Элинор, о безумии, о заточении в зеркале. Он видел перед собой часть своей собственной души, которая умирала, и он снова чувствовал мистическую связь между ними: сильную, как никогда прежде.
— Гордон, я прощаю тебя, — сказал он, сжимая протянутую руку, помогая брату остаться на ногах. — Я тебя прощаю.
— Мне не нужно твое прощение, — прошипел тот, и вдруг с неожиданной силой и коварством сомкнул руки на шее графа. — Я тебя ненавижу! Ты лишил меня всего, что мне было дорого! И ты за это поплатишься!
Запрокинув шею, он визгливо захохотал, и его тело и тело Колдбалда-старшего окутало голубое сияние. Хранительницы попытались броситься на помощь, но нашли себя прикованными к месту.
— Мы условились на честный бой, — прохрипел Финнеган, делая отчаянные попытки вырваться, но чувствуя, как холод, к которому взывал брат, заворачивается вокруг него, как бинты вокруг мумии.
— Тебе стоило внимательнее смотреть мне в глаза. Может быть, тогда ты бы и сумел понять мои намерения. А я вовсе не намеревался позволить тебе уйти отсюда живым.
Голубое сияние усиливалось, и Финнеган чувствовал холод, который проникал прямо в сердце. Он будто нырнул в прорубь, ноги потеряли чувствительность, так, что Гордону можно было больше не держать его, Финнеган и так не смог бы пошевелиться. Холод больше не подчинялся ему, он его уничтожал, пожирая изнутри, будто огромный невидимый паразит. Граф смотрел в лицо брата и читал на нем слепую ненависть и торжество. А потом Гордон вдруг вздрогнул и пошатнулся, его рот открылся, и он рухнул на колени. Сквозь голубое сияние, окутавшее его, Финнеган увидел Себастьяна со шпагой в руках, лезвие которой было перепачкано в крови. Тело мальчика дрожало крупной дрожью, в глазах стояли слезы. Финнеган перевел взгляд вниз на тело брата. Гордон не корчился в муках — он уже был мертв. Его тело на глазах покрылось ледяной коркой, которая треснула и разлетелась на осколки, смешавшись с остатками поверженных Ледяных.
Паралич, охвативший его, прошел, и Финнеган чувствовал, как миллионы электрических зарядов пронзают его ослабевшие руки и ноги. Воздух вокруг трещал и искрился. Лорд Колблад поднял руку и увидел, что сквозь его светящуюся кожу просвечивает поверхность пола. Он знал, что должно было случиться.
— Спасибо, мальчик мой, — улыбнулся граф. Он быстро снял с мизинца перстень-печатку и протянул ее сыну.
Себастьян молча взял кольцо и хотел обнять его, но Финнеган поспешно взмахнул рукой, и ледяная волна сшибла мальчика с ног, отбросив в сторону. Себастьян испуганно заплакал. Аурелия, подойдя к нему мелкими семенящими шажками, помогла ему подняться с пола и прижала к своей юбке.
— Мы победили? Победили! — радостно сжала пальцы в кулаки Крессентия, а потом вдруг осеклась, встретившись взглядом с Хранительницей Запада.
— Не совсем, — покачала головой та. — Холод завладел сердцем Финнегана.
— Что… что это значит? — спросила Крессентия, хотя прекрасно знала, что это значило.
— С ним случится то же, что случилось со всеми ними, — объяснила Аурелия, указывая на равнодушно застывших призрачных воинов, будто сделанных изо льда. — Он потеряет часть своей смертной сущности. Забудет, что когда-то был человеком. Вместо сердца у него останется лишь сосущая пустота, и он проведет вечность в поисках того, чем сможет ее заполнить. Если только…
Сияние, окутавшее Финнегана, исчезло, теперь слабо искрилась лишь его кожа, как и у всех Ледяных. Волосы побелели до цвета снега, а глаза утратили всякий свет, потускнев, как у слепого. Он не шевелился.
— Если только? — с надеждой спросила Крессентия.
Аурелия кивнула в сторону Каты, которая, будто очнувшись ото сна, недоуменно глядела по сторонам.
Крессентия бесстрашно двинулась в сторону девушки. Ледяные молча и недоброжелательно наблюдали за ней, но никто не шевелился. Лео нигде не было видно.
— Ката, — решительно сказала Крессентия, беря ее за руку и рывком заставляя подняться. — Я понимаю, для вас все это чересчур, вам надо прийти в себя после произошедшего, а нам — потратить несколько минут на объяснения, но у нас всех, действительно, мало времени. Жизнь графа Колдблада повисла на волоске, и теперь его судьба в ваших руках. Только вы можете помочь ему избавиться от холода, разрушающего его изнутри.
Она подтолкнула оробевшую Кату к застывшей фигуре графа:
— Ну же! Так велит вам ваше предназначение.
— Что я должна делать? — робко спросила Ката. Она все еще не понимала, где находится и что произошло, но краем глаза увидела Себастьяна, которого гладила по волосам пожилая леди, и облегченно вздохнула. Слава богу, по крайней мере, ее мальчик цел и невредим!
— Я не знаю, — смешалась Крессентия. — Подумайте о том, как сильно вы любите графа. Возжелайте всей душой его спасения. Представьте огненный сияющий шар, и как его тепло окутывает графа, как изгоняет из его тела