Простившись с братьями, оставив их пировать у своего костра, Абрам поднялся и, покачиваясь, пошел через шумный лагерь. Сначала он пошел туда, где был когда-то виноградник Талиты, и был поражен, увидев в угасающем свете пасмурного дня, как он зачах и запустел. Его братья, как могли, огородили небольшой участок виноградника, остальная земля, бывшая некогда обширной цветущей плантацией, заросла сорняками. От деревянной сторожевой башни, стоявшей здесь когда-то, не осталось и следа, а на месте их прекрасного глиняного дома теперь расположился большой шатер из козьих шкур.
С нарастающим чувством тревоги Абрам пошел дальше по селению, в котором стояла тишина, потому что почти все его жители веселились в караване. Здесь он испытал еще большее потрясение. Они жили еще хуже, чем он думал. Дома изготовителя лампад Гури, шатер шести братьев, выделывающих лен, жилищ Луковых Сестер, зубодера Энока и повитухи Ли, каменных домов Намира и сборщика меда Ясапа — их больше не было. Поселение превратилось в кочевой стан времен их предков, по его виду никак нельзя было сказать, что люди живут здесь оседло.
Абрам чуть не упал, когда увидел Парталана, ловца ушек. Старик был один, он почти ослеп и влачил жалкое существование в травяном шатре, умудряясь как-то вырезать те жалкие ракушки, которые ему перепадали. Он заплакал, узнав Абрама, и не стал обвинять юношу в своих несчастьях.
— Жизнь — это страдание, — сказал Парталан. — А смерть — избавление. — Абрам вспомнил о подарке, который он привез Парталану: красивые раковины, предназначенные для резьбы, которые слепой старик только изуродует своими трясущимися руками.
Абрам покидал жилище старого резчика раковин, ощущая во рту привкус желчи. Он знал, что ничто не происходит просто так, на все есть свои причины. Озирая обнищавшее поселение и замечая печать беды на всем, что попадалось ему на глаза, Абрам знал, в чем причина. Во всем виноват Юбаль. Если бы не двуличие Юбаля, заключившего этот злосчастный союз, чтобы заполучить Марит, он мог остаться жив, и виноградник до сих пор был бы ухоженным, а селение — процветающим.
Сердце Абрама переполняла горечь. Ему нужно было посетить еще одно место: жилище Серофии. Марит.
Их дом из глины тоже исчез, по краям возведенного на его месте шатра виднелись обломки фундамента. Она стояла у входа, подбрасывая траву в печку, на раскаленных камнях поджаривались ячменные лепешки. Она не оглянулась, но Абрам почувствовал, что она знает, что он здесь.
За время его отсутствия формы Марит красиво округлились. Она уже не была худенькой, ее формы стали женственными, изгибы ее тела, казалось, были созданы для мужских ласк. Но не для него, решительно подумал он, потому что, хоть его сердце до сих пор болезненно сжималось от любви к ней, а тело жаждало ее прикосновений, воспоминание о той ночи, когда он увидел ее в объятиях Юбаля, было больнее тысячи ножевых ран. Он знал, что при каждом взгляде на нее он будет вспоминать о предательстве Юбаля, и каждый раз, ложась ней в постель и прикасаясь к ее телу, он будет видеть их в объятиях друг друга.
— Зачем ты пришел? — спросила она бесцветным голосом.
Абрам не знал, что сказать. Он думал, она обрадуется ему. Или хотя бы будет рада узнать, что он жив.
Она повернулась и окинула его тяжелым застывшим взглядом. Ее лицо, все еще округлое и красивое, было покрыто морщинками, а уголки губ опустились под бременем невзгод и разочарований.
— Я знала, что ты не умер, Абрам. Все говорили, что ты умер, но я-то знала, что случилось. Ты видел нас той ночью, меня и Юбаля. Проснулся и увидел нас, а потом убежал. Я ждала, что ты вернешься, а когда ты так и не вернулся ни через несколько дней, ни через несколько недель, я поняла, что ты убежал навсегда, и поняла почему.
— А что я должен был сделать? — воскликнул он с горечью.
— Ты приревновал меня к Юбалю, даже не узнав, что произошло на самом деле. Ты поспешил, осудив нас обоих. Ты решил, что мы с Юбалем наслаждались друг другом.
— Я видел это своими глазами!
— Абрам, тебе померещилось! Если бы ты посмотрел на нас еще мгновенье, ты бы увидел, что я вырываюсь из рук Юбаля, и услышал бы, как он называет меня именем твоей матери. Ты бы увидел, что он смутился и стал просить у меня прощения, а потом пошел к себе, а потом — он схватился руками за голову и упал на пол. Как можно было так не доверять нам? Своему авве и своей возлюбленной?
Он стоял, беспомощно моргая:
— Я думал…
— Думал, да не о том! — Она смахнула со щеки слезу.
Потрясенный услышанным, он смотрел на нее молча.
— Ни один мужчина не подошел ко мне после этого. Я стала отверженной, потому что они думали, что на мне проклятье и мужчины умирают, едва дотронувшись до меня. За все эти годы я не познала радостей плоти ни с одним мужчиной.
— Почему же ты не рассказала им правду? — прокричал он.
— А как можно заставить замолчать сплетников, Абрам? Люди верят тому, чему они хотят верить, правда это или нет. Ведь ты тоже поверил, — с горечью добавила она.
— Все эти годы, — хрипло прошептал он, — как же ты должна была меня ненавидеть!
— Сначала так и было. Но потом моя ненависть переросла в презрение. Пока другие думали, что ты умер, и молились за тебя, я помалкивала! Да и кто бы стал меня слушать? Женщину, на которой лежит проклятье! — Упершись в бока руками, она выставила вперед подбородок и с вызовом сказала: — Ты — единственный мужчина, с котором я была близка. А ты можешь сказать то же самое о себе, Абрам? Скольких женщин ты познал за эти годы?
Он лишь молча смотрел на нее, чувствуя себя глупцом, пытаясь припомнить всех своих женщин: торговок перьями, кочевниц, охотниц на бизонов, Фриду, племянниц Хададезера.
Она отвернулась от него и подкинула в печку еще травы.
— Десять потерянных лет! Мы с тобой прожили уже полжизни, Абрам. Твоя бабушка дожила до шестидесяти двух, но на ней было благословение богов. Никто так долго не живет. И все, на что мы можем теперь надеяться, так только на то, что проживем еще несколько лет сильными и здоровыми, пока не станем обузой для своих семей. А я буду обузой, потому что Богиня не дала мне детей. Я бесплодна, Абрам, а бесплодная женщина меньше, чем кто-либо другой, заслуживает пищу и кров. А теперь уходи. Жалей себя где-нибудь в другом месте. Здесь ты не найдешь жалости.
Он побрел назад, спотыкаясь, в темноте, потрясенный и смятенный. «Великая Богиня! — кричал он про себя. — Что я наделал?»
Его ноги привели его в то последнее место, которое он хотел посетить. Храм Богини стал меньше и скромнее того каменного дома, который он помнил, теперь он был сделан из дерева и травы и сообщался с хижиной, в которой жила жрица. Братья рассказали ему, что Рейна живет в большой бедности, хотя она все еще жрица Ал-Иари. Они рассказали ему, что ее изнасиловали кочевники, и она это очень переживала. Но самое главное — почти все отвернулись от Богини из-за того, что пропал синий камень, особенно после того, как на них напали кочевники, а потом налетела саранча, а потом выдалось засушливое лето, когда погибли все посевы. Люди обвиняли жрицу в том, что она неверно истолковала знаки, поэтому Рейне больше не приносили даров, как раньше, и она влачила жалкое существование.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});