Читать интересную книгу Убитый манекен : сборник - Станислас-Андре Стееман

Хотя это и было всего лишь чучело, оно выглядело так, словно сейчас примется мяукать, причем мяукать на высокой ноте, рассерженно.

— Валтасар, — мечтательно сказала Лаура. — При жизни он побывал ягуаром, пумой и мустангом прерий. Он умер на другой день после того, как мы потеряли Жильбера. Мы… мы его обожали.

Малез повернул к двери:

— В самом деле? В этом случае, если бы я был на вашем месте, мне кажется, я не оставил бы его плесневеть здесь.

Разве не было это по меньшей мере неожиданным? Самые дорогие для Лекоптов предметы — восковая фигура Жильбера, чучело кота Валтасара — были отправлены, можно сказать сосланы, на чердак.

«Любопытная форма почитания!» — подумал Малез.

— Он в ужасном состоянии, — возразила Лаура. — Старая Ирма не потерпела бы его присутствия в комнате, уборкой которой занимается. Да и собачка Ирэн, Маргарита, не успокоилась бы до тех пор, пока его не растерзала. Так она отплатила бы за жуткий страх, который внушал ей Валтасар при жизни… Нам надо поостеречься оставлять его в пределах досягаемости Маргариты…

Покинув чердак, комиссар ждал, пока Лаура запрет дверь. Странное жилище! Странные обитатели! Значит, старая Ирма — сын которой на каторге — не потерпела бы, чтобы сорили в комнатах, которые она убирает, но настояла на том, чтобы убрать на одну больше — чердак.

Лаура вынула ключ из замочной скважины и первой начала спускаться по лестнице. На площадке третьего этажа она остановилась и обернулась:

— Ответьте мне откровенно… если можете! Что у вас на уме? Неужели в нашем грустном и сером существовании вы нашли материал для подозрений?

Малез не моргнул и глазом.

— Вы находите нормальным, что изображение вашего Жениха оставляет этот дом, а никто из вас не в состоянии мне объяснить, каким образом? — мгновенно парировал он. — Вы находите нормальным, что ночью разбивают витрину г-на Девана с единственной целью украсть у него это изображение? Вы находите нормальным, что его обнаруживают изуродованным и заколотым на железнодорожном пути? Кто-то, готов поклясться, совершил в этом доме проступок, который подпадает под человеческие законы. И я не успокоюсь, пока не установлю, что это за проступок, кем он совершен и каким образом.

Лаура не возмутилась.

— Но, — только заметила она, — ничто не доказывает, нам йе доказывает, что…

— Вскоре вы получите доказательства, — решительно закончил фразу Малез.

Он зарывался, но верил в удачу.

Они вышли на веранду и увидели Ирэн в зеленоватой тени высоких деревьев. До них доносился хриплый лай, так могут лаять только очень маленькие собачки.

— Маргарита, — машинально подтвердила Лаура.

Малез повернулся к стене и вздрогнул.

Манекен исчез.

12. Кто-то в погребе

Ирэн увидела из сала, как ее кузина и Малез прошли на веранду. Она подошла к ним и, обращаясь к комиссару, спросила:

— Что рассказал вам папа? Наверное, засыпал вас подробностями о смерти моего брата?

Fe застенчивость, ее замешательство вроде бы полностью исчезли, и говорила она возбужденным тоном. Легкий румянец окрашивал ее щеки. Комиссар недоумевал, чем он вызван: дующим в саду холодным ветром или же внезапно разгоревшимся неким внутренним огнем.

— Вы теперь убедились, что ничего таинственного не произошло? Если папа говорил с вами о Жильбере — а он не мог не говорить с вами об этом, — то вы, конечно, составили определенное мнение о… его смерти. Остались ли вы при убеждении, что существует какая-то связь между ней и тем, что вы называем «убийством манекена»?

Малез сделал неопределенное движение:

— Право, очень возможно, что меня увлекло мое воображение… Будущее покажет…

Он взял шляпу, оставленную им на стуле:

— Позвольте мне удалиться. Могу я спросить у вас, куда вы убрали манекен?

Ирэн с удивленным видом огляделась:

— Но я… Не видя его больше здесь, я подумала, что вы сами его переложили на другое место, в вестибюль или куда-то…

— Нет. Когда мы вместе пошли в комнату вашего отца, я оставил его прислоненным к этой стене.

— Тогда он и должен бы здесь оставаться! Спустившись, я сразу же через кухню прошла в сад. После нашей беседы я сюда больше не заходила.

— Любопытно!

Комиссар повернулся к Лауре:

— Был ли здесь манекен, когда вы выходили отсюда, чтобы присоединиться ко мне в комнате вашего дяди?

— Мне кажется… Если подумать, да, он еще должен был здесь находиться. Иначе просто не могло быть, потому что он еще был тут, когда вы с Ирэн оставили меня одну. Я же покинула веранду, лишь услышав, как возвращается Ирэн. Мы поболтали пару минут в вестибюле, а затем я поднялась, тогда как кузина спустилась по лестнице, ведущей на кухню.

— Очень хорошо! — сказал Малез. — В этом случае очевидно, что никто не мог переложить манекен…

Он подразумевал «украсть».

— …пока вы обе находились в вестибюле. Правильно ли я предполагаю.

Он обратился к Ирэн:

— …что из сада вы могли видеть все, что происходит на веранде? Как только ваша кузина и я вошли сюда, вы сразу же направились к нам…

— Действительно, но я играла с Маргаритой и не могла все время смотреть в эту сторону…

— Насколько я понимаю, ваш отец прикован к креслу?

— Вот уже много месяцев, как он его не покидает, разве что на ночь.

— И, конечно же, в этом случае он обращается к вам за помощью?

— Да. Без Лауры или меня он был бы практически обречен на почти полную неподвижность.

— Вы обязали бы меня, вызвав Ирму.

Чуть позже служанка с порога сердито бросила:

— Ну в чем дело! У меня жаркое на огне…

Малез подхватил мяч на лету:

— Давно?

Старуха бросила на него убийственный взгляд:

— А вам какое до этого дело?

— Отвечайте на мой вопрос.

— Ответьте, Ирма, — сказала Ирэн.

— Добрую четверть часа!

— И вы не переставали за ним смотреть?

— Уж конечно, я бы не дала ему подгореть!

— Сюда вы не заходили?

— Раз я вам говорю…

— Никто не звонил? Вы никого не впускали?

— Если бы звонили, вы бы сами услышали.

С этими словами старуха, враждебность которой все возрастала, круто повернулась и, хлопнув дверью, вернулась к своей плите.

Малез какое-то время прислушивался к ее удаляющимся по лестнице шагам.

— Гм, — произнес он. — Очевидно, что старуха неискренна…

— Извините, — живо запротестовала Лаура. — Это не так! Тем, кто ее знает, никогда бы и в голову не пришло заподозрить Ирму во лжи… И что, как вы думаете, она могла бы сделать с манекеном?

Малез снова откашлялся. Он высказал сомнение в чистосердечии служанки лишь для того, чтобы вызвать возражения обеих девушек.

— Прекрасно понимаю, — возразил он, — что одна из вас поддалась искушению сохранить дорогое воспоминание. Говорите со мной без всяких опасений. Если вы забрали манекен…

Ирэн больше не могла этого вынести:

— Ну это уж слишком!.. Вы явились сюда и засыпали нас тысячей вопросов один наглее другого, вы оскорбляете нас чудовищными подозрениями! Мы что, обязаны перед вами отчитываться? Мы больше не являемся хозяйками в собственном доме?

— Ирэн! — мягко прервала ее Лаура.

— Оставьте! — сказал Малез. — Я не формалист, и мадемуазель совершенно права: она хозяйка в своем доме. Если она спрятала манекен, значит, у нее были для этого основательные причины…

— Но я ничего не прятала! — взорвалась Ирэн. — Я запрещаю вам делать подобные предположения. Вы… вы отвратительны! Я… я прошу вас удалиться!

— Ирэн! — снова вмешалась Лаура.

Она подошла к сестре, обняла за талию и заставила сесть:

— Успокойся же…

Малез поклонился.

— Ухожу, — сказал он. — Ухожу с уверенностью, что кто-то мне солгал. Последний вопрос! Вы ответите на него, лишь если сами захотите…

Он настойчиво посмотрел на Лауру:

— Ваш дядя объявил мне — как раз в тот момент, когда вы прервали нашу беседу, — что восковая фигура Жильбера исчезла в то же время, что и оригинал… Вы же мне рассказывали иначе…

По вашим словам, прогулявшись с чердака в вашу комнату и из вашей комнаты на чердак, она, вероятно, пропала не более двух недель тому назад?

Лаура пожала плечами:

— Если дядюшка не видел фигуру после смерти сына, то потому, что Ирэн и я предпочли держать ее подальше от его комнаты…

— Почему?

— Несчастному и так слишком многое жестоко напоминало о прошлом — письма, которые он перечитывал, заливаясь слезами, фотоальбомы, которые он без конца перелистывал. И мы хотели уберечь его от созерцания еще одного мучительного напоминания… Следовало ли оставлять у него перед глазами, в непосредственной близости, маску, выражение которой, по вашим собственным словам, было живым? Если даже я не смогла долго переносить ее присутствие?