— Но ты говорил, что это золотая жила, если правильно поставить дело.
— Да, но я заблуждался, — сказал Штефан. — Это была, как уже говорилось, просто сумасбродная идея.
Я все больше жалела, что в руках у меня нет грабель господина Кабульке. Так хотелось ткнуть ими Штефана в живот. Что он мелет?
— Что будем делать с Петрой? — спросила я.
Штефан снова вздохнул.
— На протяжении нескольких месяцев я пытаюсь объяснить тебе, что этот питомник в конце концов разрушит наш брак. У меня были все шансы стать экспертом экстра-класса в области маркетинговых исследований, пока мы не купили это совершенно убыточное хозяйство. Но ты же слепа, как крот, и игнорируешь все мои аргументы, и тебе наплевать, что я годами закапывал здесь свои способности в прямом и переносном смысле слова. Бог мой, на что я все это время тратил свои силы! Тебе не кажется, что у меня тоже может быть желание ездить на приличной машине, отдыхать во время отпуска, как люди, и носить те шмотки, в которых мне не будет стыдно выходить на улицу?
Моя первая, горячая ненависть постепенно прошла. Грабли больше были не нужны. Злоба, пришедшая теперь, была куда более холодной.
— Я все еще не понимаю, что мы будем делать с этим хорьком, — спокойно проговорила я.
— Весной строительный супермаркет открывает отдел садоводства, — сказал Штефан. — Теперь это очевидный факт! Поверь мне, как только это произойдет, сюда не придет больше ни один покупатель.
— Конечно, — согласилась я. — Кто потащится сюда ради старых роз, ради элитных кустарников, ради моих советов, которые можно получить совершенно бесплатно…
— Ах, Олли, прекрати наконец предаваться глупым мечтам.
— Я не мечтаю! — вскипела я. — Мы с Оливером начинаем делать садовое шоу на телевидении, и благодаря этому наш питомник скоро станет знаменит. А супермаркет может продавать бегонии и дурацкие рождественские звезды. Он нам не конкурент! Ты здесь единственный, кто не хочет следовать логическим аргументам, ты, а не я! Никому не удалось убедить тебя к ним прислушаться. Кроме того, ты до сих пор не объяснил мне, что мы будем делать с твоей похабной аферой.
Штефан глубоко вздохнул.
— Боже, Олли, я и сам не знаю. Я — мужчина. Такое запросто может случиться. — И после паузы, в течение которой я пристально смотрела на него, добавил: — Мне очень жаль.
— Ты любишь ее? — спросила я.
— Боже мой, нет! — сказал Штефан. — Она вообще не в моем вкусе. Ты же видела, какие у нее кривые ноги?
Некоторое время я смотрела на него, сбитая с толку.
— Но почему же ты тогда?..
— Понятия не имею, — сказал Штефан. — Во мне, знаешь ли, похоже, взыграло самолюбие. Все мои друзья сделали карьеру, только у меня под ногами болтается этот питомник.
— И я, — тихо добавила я.
— Ах, Олли, — сказал Штефан и слабо улыбнулся. — Я же люблю тебя.
— Что?
— Конечно, я люблю тебя, — повторил Штефан. — Иначе и быть не может. То, что произошло с Петрой… это какое-то помутнение рассудка. — Он откинулся на спинку своего рабочего кресла и чистосердечно посмотрел мне в глаза. — Помутнение рассудка, за которое я прошу меня простить. Ничего подобного никогда больше не повторится. — И совершенно безо всякого перехода улыбнулся своей улыбкой а-ля Брэд Питт: — Если мы продадим наш питомник, то в любом случае никогда ее больше не увидим.
Я покачала головой:
— Я не хочу продавать питомник, Штефан.
Улыбка Штефана исчезла так же внезапно, как и появилась.
— Олли, ты что, не расслышала меня?
— Отчего же. Работа здесь делает тебя несчастным. Ты чувствуешь, что способен на большее и хочешь ездить на шикарном автомобиле и носить дорогие шмотки. Это я поняла. Но сделай милость и постарайся понять, что сказала я. У нас скоро будет достаточно денег, чтобы не экономить на воде, и нам для этого не понадобятся даже миллионы Фрица.
— Я не стану вкладывать наши деньги в эту бестолковую торговлю, — с нажимом произнес Штефан. — Если за полгода нам удастся избавиться от этой обузы, то у нас будет шанс начать все сначала. И я не дам тебе загубить этот шанс.
— Понятно, — сказала я. Я стала холодна как лед.
— Олли, — произнес Штефан, тон его голоса снова смягчился, — если я получу хорошую работу — а это произойдет, — мы сможем подобрать себе великолепную квартиру в городе и начать жизнь, которой достойны. Мой отец уже задействовал свои старые связи. В его прежней фирме для меня есть совершенно изумительная работа. Может быть, мы даже на несколько лет поедем за границу. Мы вдвоем — этакая сказка. Обещаю тебе, что ты ни о чем не пожалеешь, если послушаешь меня.
— Понятно, — снова повторила я.
— Вот теперь я рад, — сказал Штефан. — Иди же, Олли, иди к папочке.
Я сделала шаг назад. Штефан вздохнул.
— Пожалуйста, только не злись больше. Я же уже извинился, или нет?
Один из нас, похоже, сошел с ума. Я была не особенно искушенной в таких делах, но никогда в жизни люди не возвращались так быстро к нормальным взаимоотношениям после измены одного из супругов. Или я ошибалась? Разбитая посуда, синяки под глазами и долгие часы у психотерапевта, чтобы после сотого или тысячного приема снова вернуться в нормальное состояние, а совсем не то, что изобразил тут Штефан.
— Мне надо работать, — сказала я и выскользнула из кабинета в торговый зал.
— Вы не имеете права меня уволить, — заявила Петра. — Иначе я натравлю на вас своего мужа.
— Не пугай, — ответила я. — Даже если он у тебя вышибала в диско-салоне или исполнительный пристав в кредитной конторе.
— Чепуха. Он адвокат.
— Ах нет? — сказала я. Жаль, а я-то думала, сюда прибежит какой-нибудь громила и накостыляет Штефану как следует. — А что скажет твой адвокат после того, как узнает, чем ты занималась со своим шефом на диване вот в этом кабинете?
— Он знает, как я ему дорога и что для него значу, — сказала Петра. — В конце концов, я мать его детей.
— Бедный муж. Однако все будет так, как сказано. Ты уволена.
— Это мы еще посмотрим.
Эвелин я нашла в оранжерее номер пять. Она обихаживала свой урожай.
— Мне показалось, ты собиралась что-то печь.
— Я все еще хочу. Ты уже видела кухню?
— Да! — Кухня стала выше всяких похвал. Просто мечта любой хозяйки в кремовых тонах. — Это самая лучшая кухня, которую я когда-нибудь видела.
— Да, я знаю, — довольно нескромно заметила Эвелин. — Господин Кабульке и я обсудили и продумали столько великолепных идей, что ни один человек при всем желании не в состоянии переработать. Как тебе понравились лампы?