Читать интересную книгу Самозванцы - Дмитрий Шидловский

— Подожди здесь час-полтора. Я закончу кое-какие дела, и мы решим, что с тобой делать.

— Валяй, — равнодушно бросил Крапивин и плюхнулся на лежанку.

Басов вышел, плотно закрыв за собой дверь.

ГЛАВА 27

Царская невеста

Чигирев въехал в Краков в два пополудни. Когда колеса кареты застучали по мостовой столицы, историк вздохнул с облегчением. Второе путешествие, в отличие от первого, он проделывал уже не верхом, а в экипаже, и не в одиночку, а в сопровождении лакея, повара и кучера. И всё же ему, избалованному транспортом двадцатого века, этот способ передвижения казался не слишком комфортным. Небо хмурилось, готовясь то ли пролиться мелким ноябрьским дождичком, то ли забросать мерзлую землю снегом. Столица Речи Посполитой жила своей жизнью, самодовольной, роскошной, надменной. Казалось, бушевавший в стране рокош вовсе не беспокоит мирных обывателей Кракова. Паны дерутся… а обыватели этого даже не замечают. Из охваченных рокошем областей по-прежнему поступали в столицу продукты, а из столицы в провинцию отправлялись с изделиями краковских ремесленников купцы. Война войной, а торговля — дело святое. Да и шляхта, казалось, не была сильно обеспокоена гражданской войной. Периодические выезды на войну с мятежниками Забжидовского она рассматривала как своего рода развлечение.

«Все-таки здесь совсем иное отношение к войне, — подумал вдруг Чигирев. — Для них это часть быта, естественный фон жизни. Да и воюет-то, по сути, небольшая кучка профессионалов. Все остальные заняты своими делами. Крестьяне возделывают поля, ремесленники работают в мастерских, священники молятся. Какой-то незыблемый порядок вещей, который, кажется, может существовать веками. Собственно, то же самое и в Австрийской империи, я ведь её уже дважды проехал вдоль и поперек! И в Московии годуновской примерно то же чувствовалось. Феодализм. Все по учебнику.

Но не все передают учебники. Как рассказать про вонь узких улиц, по которым непрерывно текут нечистоты, выливаемые жителями прямо из окон? Про неизменно присутствующий на любом постоялом дворе, на большинстве улиц дикий запах, смешивающий в себе «благовония» навоза, сена, конского пота, человеческих немытых тел? Как передать надменный взгляд и гордую осанку немецкого дворянина, полностью уверенного, что он и есть соль земли и хозяин жизни, хотя он давно уже промотал все деньги и полностью зависит от еврейского банкира, суетливого, подобострастного, но богатого, как Крез? Как объяснить разгул и расточительство польских магнатов и бесшабашность шляхты, и на пир, и на сечу идущих с одинаковыми воплями восторга? Как передать помпезность здешних монарших дворов, соревнующихся друг с другом в роскоши, насаждающих абсолютизм, собирающих в единый кулак раздробленные феодальные земли? И как рассказать об амбициях уже нарождающейся буржуазии: крупных купцов, мануфактурщиков, судовладельцев, уже почувствовавших свою силу, уже желающих самим диктовать законы? Всего этого не поймешь до конца, пока не увидишь сам».

Чигирев остановился в лучшей гостинице Кракова. Посланный на разведку слуга вернулся с вестью, что русское посольство под водительством дьяка Афанасия Васильева уже давно прибыло в Краков и поселилось в королевском замке. А нынче оно в полном составе находится на приеме в честь заочного венчания и отъезда в Москву царской невесты. Чертыхнувшись, Чигирев немедленно приказал принести горячую воду в отведенную для него комнату и готовить его костюм для официальных приемов.

Уже через полтора часа он снова сидел в карете, вымытый, надушенный, облаченный в расшитый золотом камзол, штаны и высокие ботфорты, в шляпе с пером и со шпагой толедской стали на боку. Краковский замок медленно надвигался на него. «Вот уж и впрямь, с корабля на бал, — подумал Чигирев. — А ведь сегодняшний прием очень многое значит. Все-таки будущая царица. От ее расположения ко мне зависит вся дальнейшая судьба будущих реформ. Ведь Отрепьев любит эту честолюбивую панночку, обожает до безумия. И ее папаша этим активно пользуется. Можно сказать, веревки вил из самозванца до своего отъезда в Краков. Только после того как он уехал из лагеря Отрепьева, я получил хоть какое-то влияние при дворе. И сейчас, без сомнения, Мнишеки постараются оттеснить от государя всех… себе и ему на погибель. Этого допустить нельзя. Юрий мне не друг, это ясно. А вот с Мариной заключить союз было бы неплохо. Дамочка она своенравная. Игрок. Пройдет немного времени, и она гордо откажется возвращаться в Польшу. Собственному отцу откажет. Королю ответит: «Побывав в достоинстве царском, не могу возвращаться в сословие шляхетское». Предпочтет сначала отправиться к убийце и грабителю Лжедмитрию Второму, а потом со своим любовником Заруцким дойдет до самой Астрахани. Гордая, властолюбивая. Но без союза с ней меня ожидает провал».

В парадном зале замка тихо играла музыка. По надраенному до блеска паркету неспешно фланировали гости. Распорядитель сообщил, что бал уже начался, но король, открыв его, уединился со своими ближайшими советниками для срочного совещания. Поняв, что венценосец, очевидно, получил какие-то срочные сведения о действиях рокошан, Чигирев направился на поиски Афанасия Васильева. Он быстро нашел русскую делегацию. Облаченные в тяжелые одежды, члены посольства стояли у дальней стены и как-то затравленно смотрели на собравшееся общество. Во главе делегации стоял дьяк Афанасий Васильев, высокий статный мужчина. Он надменно взирал на высокородное собрание.

— Здравствуй, Афанасий, — подошел Чигирев к Васильеву. — Вот, еле поспел.

— Здравствуй, Сергей, — поклонился ему в ответ дьяк. — Рад, что ты приехал столь споро. Государыня наша скоро будет.

— Ты уж видел ее? — поинтересовался Чигирев, — Видывал, — гордо сообщил дьяк. — Нравы здесь басурманские, так что девки незамужние на всяких приемах да балах отплясывают. Тьфу, противно. Но на государыню нашу глаз не нарадуется. Красоты она неописуемой. Кожа бела, глаза как два алмаза, походка легка, голосок ангельский.

— Это хорошо, — Чигирев в замешательстве прикидывал, как может столь восторженное описание соответствовать не слишком лестным отзывам современников об этой женщине. — А ты говорил ли с ней?

— Как можно мне, холопу царскому, с его невестой беседы вести? — изумился Афанасий.

— Да ты же глава посольства?!

— Мне государь император[18] Дмитрий Иоаннович в великой милости своей дозволил его царскую невесту здесь, в Кракове, встретить да в бережении на Москву привести. А разговоры вести с ней — уж не мое холопское дело. А ты, Сергей, почто сюда прибыл? Тебя же послом в Рим отряжали.

— Да выполнил я государев наказ в Риме. Мне император наш и повелел в Краков ехать да к посольству твоему присоединяться.

— Вот оно как, — протянул Васильев, очевидно, лихорадочно соображая, должен ли он подчиняться теперь Чигиреву, или Чигирев сам поступил в его распоряжение.

— В царевой грамоте писано быть при твоем посольстве да своими делами ведать, — быстро добавил Чигирев, прекрасно зная, как надменно ведет себя дьяк по отношению к тем, кого считает ниже себя самого.

— Ну коль так, то все сделаем, как государь повелел, — развел руками дьяк.

Мысль, что рядом с ним в посольстве окажется человек, который не будет ни подчиняться ему, ни командовать им, дьяку явно не понравилась, и это отразилось на его лице. Но отразилось лишь на мгновение. Овладев собой, Васильев тут же расплылся в подобострастной улыбке. Если вновь прибывший не был отдан ему в подчинение, то есть не становился его холопом, следовало быть с ним любезным. Мало ли что…

Внезапно по толпе пробежал шорох. Все взоры обратились к входной двери. Оглянувшись, Чигирев увидел, что в зал входит сомборский воевода Юрий Мнишек с дочерью. Мнишека Чигирев видел неоднократно, еще во Львове, в период формирования войска Отрепьева. О Юрии у него сложилось впечатление, как об отъявленном прохвосте и авантюристе, не готовом, однако, рисковать по-крупному, но всегда способном подшакалить и утащить то, что плохо лежит. Он был не поляком, а чехом. Его семейство перебралось в Речь Посполитую еще при Сигизмунде Втором и активно занялось дворцовыми интригами. Самому Юрию удалось войти в ближайшее окружение короля. Нажился он при этом непомерно. Говорили, что, когда Сигизмунд Второй скончался, Мнишеки вывезли из королевского замка несколько возов разного добра. Обворовали замок так, что короля даже хоронить было не в чем.

Стефан Баторий недолюбливал Мнишеков и удалил их от двора. А вот при Сигизмунде Третьем проходимцы снова оказались в фаворе, и Юрий Мнишек часто мелькал при дворе.

Марину Чигирев увидел впервые. Облаченная в дорогое, расшитое золотом платье, она гордо ступала по паркету королевского замка. По всему было видно, что девушка уже осознала себя царицей московской, стоящей неизмеримо выше всех окружавших ее в этот момент шляхтичей и магнатов. Была она чрезвычайно мала ростом, стройна, если не сказать худа. Молодое и в общем миловидное лицо несколько портил непропорционально высокий лоб и крючковатый тонкий нос, придававший всему облику царской невесты хищное выражение. При всем желании Чигирев никогда не смог бы признать Марину красивой или просто симпатичной. Впрочем, он прекрасно понимал, как легко смогла эта опытная придворная львица вскружить голову Отрепьеву, знавшему только московских гулящих девок да разбитных запорожских жинок.