Возобновлявшиеся каждый год работы не давали новой пищи надеждам, и лозунг «Найдем книжку с картинками!», когда-то популярный в Новгородской экспедиции, полинял и повыцвел. И когда этот лозунг давно уже и вспоминать перестали, когда с момента его провозглашения прошло целых одиннадцать лет, в 1963 году на Ильинском раскопе среди других документов на бересте мы как-то так, между прочим, нашли и берестяную книжку.
Да-да, самую настоящую книжку. Она не была громадным фолиантом в пуд весом, который когда-то снился кое-кому в экспедиции. Напротив, книжка была почти невесомой. Ее можно спрятать в ладони. Это 'была настоящая «книжка-малышка» размером всего навсего пять на пять сантиметров. И число страниц в ней невелико — двенадцать. Но все же это самая настоящая книжка, написанная и потерянная во второй половине XIII века. Включив ее в общую нумерацию берестяных грамот, мы дали ей номер 419.
В книжке три двойных листа, сохранивших следы прошивки по краю. Первые четыре страницы — пустые. Это как бы обложка, предохранявшая текст. Следующие семь страниц сплошь исписаны. Последняя страница снова пустая, она служила задней обложкой. В начале первой исписанной страницы виньетка — простенький узор из переплетающихся лент, подражающий нарядным заставкам пергаменных книг. Можно поэтому, не кривя душой, утверждать, что найдена не просто книжка, а именно «книжка с картинкой».
Вот только текст первой берестяной книжки оказался мало интересным — это наиболее трудные части пространной вечерней молитвы. Записанная на бересте вечерняя молитва исполнялась редко. Ее пели по воскресеньям один раз в восемь недель. И книжка служила своему владельцу как бы шпаргалкой. Владелец книжки не был, по-видимому, духовным лицом. В этом убеждают отдельные ошибки в записи, сделанной со слуха. Он любил музыку и пел в церковном хоре.
Ну что же. На 500 берестяных грамот только три или четыре религиозных текста — не так уж много, принимая во внимание распространенное до находки берестяных грамот представление об исключительно поповской принадлежности грамотности в древней Руси.
Теперь мы хорошо знаем, что земля сохраняет не только берестяные письма и записки, но и берестяные книги. И мы теперь снова надеемся, что в необозримых берестяных архивах, которые станут одним из основных источников для будущих историков русского средневековья, заметное место займут древние берестяные книги. И тексты этих книг донесут из глубины веков не только слова молитв, но и вдохновенные строки поэтов.
Немного о торговле
В предыдущих главах уже говорилось, как резко изменили результаты раскопок устоявшееся предоставление о месте дальней торговли в экономике средневекового Новгорода. В берестяных грамотах заморские товары упоминаются крайне редко, в сотни раз реже, чем земля и связанные с ней обстоятельства жизни и быта. И тем не менее, невозможно сомневаться в том, что торговля составляла одну из существенных основ новгородской экономики.
В этом, в частности, убеждает знакомство с многочисленными древними вещами, собранными в ходе раскопок. Привозные предметы исчисляются в коллекциях Новгородской экспедиции многими сотнями экземпляров. Просто купеческие комплексы пока ускользали от археологов. Потом такие комплексы были обнаружены. Но прежде чем рассказать о них, познакомимся, хотя бы и очень бегло, с тем, что сообщают о дальней торговле сами привезенные из-за рубежей Новгородской земли предметы.
Читатель уже достаточно хорошо знает, что своей сохранностью древние новгородские вещи обязаны особенностям культурного слоя, идеально консервирующего предметы, которые изготовлены из различных органических веществ. Однако этих предметов не найти в музейных экспозициях. Мы увидим в музейных витринах каменные литейные формы и иконки, стеклянные бусы, металлические инструменты, железные замки и ключи... Когда мы спросим о вещах, изготовленных из дерева, тканей, кости, кожи, нам покажут берестяные грамоты и костяные украшения. Но нам не доведется увидеть деревянных ковшей и ложек, остатков механизмов, веретен, деталей мебели, санных полозьев, лодочных шпангоутов, детских колыбелей — подавляющего большинства найденных при раскопках вещей. Мы только на картинках в археологических изданиях проникнем в открытый раскопками причудливый мир
образов средневекового прикладного искусства, расселившихся на деревянных поверхностях наличников и кресел, тарелок и ложек, на рукоятках ковшей, на копылах саней, на резных колоннах крылец. Вот только деревянные гребни найдутся в любой витрине, посвященной древнему Новгороду.
Когда археологи говорят, что древние предметы сохраняются «идеально», они не всегда вкладывают в это слово исчерпывающий смысл. Идеальная сохранность новгородских вещей означает, что в момент находки, сразу после извлечения из земли, древние предметы полностью сохраняют свою изначальную форму. Их можно сфотографировать и нарисовать во всех нужных ракурсах. Однако от музейной витрины такие вещи отделены долгим и трудным путем. Древний деревянный предмет, побывав во влажной почве, столетиями пропитываясь этой влагой, попав на воздух, начинает быстро сохнуть. Он коробится, трескается и, наконец, навсегда теряет форму. Чтобы сохранить его. нужны сложнейшие приемы консервации, на протяжении многих деся^ тилетий не удовлетворявшие исследователей. Только в самые последние годы найдены надежные и дешевые методы сохранения древних деревянных предметов. А пока такие методы не были разработаны, тысячи добытых при раскопках деревянных вещей продолжали свою жизнь, подобно рыбам, в специальных аквариумах в ожидании будущей консервации. Почему же гребням повезло больше, чем другим вещам, если они сразу отправлялись в музейные витрины?
Оказывается, деревянные гребни не нуждаются в сложной консервации. Они и на воздухе быстро высыхают, не изменяя своей формы. Их многочисленные тонкие зубцы не коробятся и не трескаются, а если гребень украшен орнаментом, его причудливые линии и сегодня остаются такими, какими их вырезал новгородский мастер шестьсот или восемьсот лет тому назад.
Загадка гребней была решена тогда, когда их исследованием занялись ботаники-лесоведы. Выяснилась, на первый взгляд, совершенно невероятная вещь: материалом для новгородских гребней служил самшит, а это дерево растет за тысячу верст от Новгорода — на Кавказе. Может быть, в Новгород везли с Кавказа уже готовые гребни? Нет, при раскопках обнаруживались и заготовки для гребней, свидетельствующие об их местном производстве. Да и сам их орнамент местный, новгородский.
Или вот янтарь. В Новгороде при раскопках постоянно встречаются отходы янтарного производства: осколки, испорченные при сверлении бусы, расколовшиеся под ножом мастера крестики, негодные в дело куски окаменевшей смолы. Но янтаря близ Новгорода нет. И везли янтарь, чтобы сделать из него украшения, сначала из Поднепровья, а потом из Прибалтики с ее знаменитыми до сегодняшнего дня месторождениями.
И хотя при раскопках найдено немало предметов, изготовленных или собранных далеко за рубежами Новгородской земли — к ним относятся некоторые ткани, грецкие орехи, вино, от которого, к сожалению, в земле сохраняются лишь осколки больших глиняных корчаг, — основным двигателем торговли Новгорода с дальними странами была потребность новгородского ремесла в сырье.
Конечно, не янтарь, и не самшит составляли основу сырьевого импорта. Заметим, что Новгородская земля полностью лишена запасов собственного металлического сырья. Только железо в виде болотных и луговых руд распространено в ней практически повсеместно, везде, где в ручьях и болотах железные окислы бурой ржавчиной оседают на дне и корнях растений. Ни меди, ни свинца, ни олова, ни серебра, ни золота, ни ценных поделочных камней новгородская почва не знает. Это сырье, дающее жизнь ремеслу, нужно было ввозить. Поэтому любая вещь, произведенная из меди, серебра или свинца, свидетельствует не только о местном производстве, но и о международном обмене.