Дайм кивнул: упаси Светлая от еще одного Ману и еще одной пустыни! И подумал: а не было бы Школы Одноглазой Рыбы, удалось Тристану Кристису уговорить королей-соседей объединиться в Империю под его рукой? Не будь в их сердцах страха перед Школой Ману — а каждый в отдельности король был перед объединившимися темными беззащитен — вряд ли бы они осознали все преимущества единой банковской системы, единой армии, беспошлинной торговли и снижения налогов.
— …у монархов особая магия, — продолжал Парьен, не забывая подливать гостю чаю и подкладывать тарталетки. — Ни один маг-зеро не способен заменить даже бездарного короля: Близнецы не благословят того, в ком нет королевской крови.
— А если единственный наследник — темный? — снова спросил Дайм.
Парьен довольно улыбнулся и кивнул.
— Верно мыслишь. Может случиться и такое. Но тогда на престол взойдет потомок любой другой королевской фамилии, скорее всего — один из сыновей императора. За всю историю Империи такого не случалось, но… Помнишь, как царем Хмирны стал Красный Дракон?
Дайм кивнул. Кто же не знает, почему Красные Драконы до сих пор не оставили Райхи вслед за остальными Бессмертными!
— Как видишь, даже Драконы могут попасть в ловушку собственных обещаний. — Светлый то ли с сожалением, то ли с восхищением покачал головой и сочувственно глянул на Дайма. — Ты совсем устал, мальчик. Иди, отдохни.
В тот же миг в дверь кабинета открыл седоусый слуга, выправкой и стальным взглядом похожий на генерала от кавалерии. Только вместо сабли наголо в его руках был подсвечник, а вместо хриплого вопля «В атаку, шисовы дети!», он сказал:
— Извольте, я провожу Вашу Светлость.
Дайм чуть не засмеялся: в устах ливрейного генерала и эти слова прозвучали, как приказ не брать пленных.
* * *
Утром, сразу после завтрака, тот же генерал в ливрее отвел Дайма к светлому шеру, но на сей раз не в кабинет, а в сад позади павильона. Дайма поразился красоте и разнообразию экзотических растений. Под прозрачным зимним небом сад выглядел странно — ни купола оранжереи, ни ограждения. Просто свежая зелень и цветочная пестрота внезапно сменялись заснеженными пихтами и можжевельником.
Магистра Дайм застал за созерцанием порхающих над ярким большим цветком бабочек. При свете дня Его Светлости можно было дать на вид несколько больше, чем накануне. Он выглядел лет на пятьдесят: раз в пять-шесть младше, чем на самом деле.
— Присаживайся. — Маг похлопал ладонью по деревянной скамье рядом с собой, не отводя взгляда от цветка и бабочек. — Это орхея лупус, растет на южных островах архипелага.
Сиренево-розовые лепестки с сочными перламутровыми прожилками казались странно холодными и липкими, но при этом притягательно прекрасными.
— Смотри внимательно.
Магистр кивнул на бабочку, подлетевшую к цветку совсем близко. Гладкие лепестки на миг покрылись рябью и испустили волну сладкого аромата, словно чувствуя приближение гостьи. Цветок раскрылся, приглашая — и, едва лапки коснулись ярко-малиновой серединки, захлопнулся. Сомкнутые лепестки забились, потом успокоились и вновь раскрылись, ещё более яркие и прекрасные, покрытые изнутри бархатной пыльцой.
— Как ты думаешь, кто создал его? Тьма или Свет?
Дайм покачал головой: в цветке не было магии, ни темной, ни светлой.
— Не знаешь… или догадываешься?
Парьен заглянул ему в глаза. Очень серьезно и внимательно — и Дайм усомнился, что ему всего двести семьдесят лет. На миг показалось, что за человеческой оболочкой прячется нечто вечное, мудрое и бесконечно далекое, как свет звезд.
— Вместе?
— Это просто цветок. — Парьен улыбнулся, развеивая наваждение. — Не добрый и не злой, не темный и не светлый. В нем есть все, как и в каждом из нас.
Он протянул руку, и на ладонь села бабочка. Желтые, с разноцветными пятнышками и синей каемкой по краю, крылья медленно складывались и расправлялись, тонкие усики шевелились.
— А бабочка? Это добро или зло? Или и то и другое? — Протянув руку к цветку, светлый шер ссадил насекомое на лиловый лепесток. Цветок тут же закрылся, поедая добычу. — То, что добро для одного, зло для другого. Все относительно… ты согласен?
— Нет. Для людей все не так. Есть Свет, и есть Тьма, — ответил Дайм. Он не понимал, зачем спорит, но согласиться не мог.
— Разве? Близнецы едины, как день и ночь, как жизнь и смерть. Это люди придумали Свет и Тьму, добро и зло. Разве ты можешь сказать, что смерть есть зло? Или что день есть добро?
— Нет.
— Свет и Тьма условны, жизни нет без смерти. Природа это гармония.
Парьен поднес очередную бабочку к цветку. Прямо к пушистой, сочной сердцевине. Бабочка сама перелетела, села на цветок и погрузила хоботок в цветочное нутро. Лепестки слегка вздрогнули и раскрылись ещё шире.
— Люди не бабочки и не цветы.
— Думаешь? Люди рождаются и умирают, как бабочки и цветы. Так же в точности.
— Но… вы же сами вчера говорили… о выборе? О свободной воле?
— У бабочки тоже ест выбор и воля. Садиться на цветок или нет.
— Нет. Богам нет дела до бабочек, но есть до людей. Почему? Зачем Хиссу души, если люди все равно что бабочки? Зачем Райне благословлять милосердие и любовь, если мы всего лишь цветы?
— Мальчик, ты никак споришь?
— Простите, Ваша Светлость.
— С чего ты взял, что богам есть дело до нас? Ты хоть раз видел их? Может, Светлая спускалась к тебе по радуге? Или Хисс говорил с тобой? Молчишь… что ты знаешь о богах… да и о людях.
Магистр поднялся и, не оглядываясь, пошел к дверям павильона. Дайм последовал за ним, все так же молча. Ему было неловко, будто он подглядел нечто, не предназначенное для посторонних глаз. Словно магистр разговаривал сейчас не с ним, а продолжал давнишний спор без конца и без начала — с кем-то очень близким и важным.
Только в кабинете маг снова обратил внимание на Дайма. Тысячелетний мудрец исчез, как и давешний добрый дядюшка, уступив место далекому от человеческих чувств главе Конвента. Время размышлений закончилось — Дайм понял, что сейчас узнает, зачем магистру понадобился императорский бастард со светлым даром. В том, что не будь баронет Маргрейт магом, пусть совсем юным и необученным, с ним бы и разговаривать никто не стал, он не сомневался ни мгновенья.
* * *
Алый жгучий шар, шипя и плюясь искрами, поплыл по комнате. Дайм отпрянул в сторону, недоумевая. Шар притормозил и плавной дугой сменил направление. Баронет кинул быстрый взгляд на мага — тот, сидя за письменным столом и опершись на локоть, с искренним интересом следил за развитием событий, словно перед ним снова порхали бабочки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});