И попал в висок. Багрово-красное пространство накренилось; что-то промычав, монарх завалился набок. Щупальца обмякли. Несколько мгновений он снижался, затем вздрогнул, заскреб пальцами по лиловой шкуре, пытаясь выпрямиться. Сознание растекалось, пузырясь смутными мыслями. Кое-как монарх сумел взлететь повыше, но, достигнув пальмы, вновь потерял контроль над телом и повис, застряв в кроне.
Рассудок стал морем, ментальный субстрат его смешался с Каноном, наполнив небопризрачье собой и наполнившись им. В медленно перекатывающихся мглистых клубах, сквозь которые то и дело проплывали случайные образы, обрывки чужих мыслей, воспоминания и картины, Уги-Уги вновь увидел живущих в небе пауногов. Их сознания, в отличие от аквалонских тварей, были более странными, взбалмошными, агрессивными – ведь те далекие пауноги являлись лишь одеждой, оболочками для чего-то... Для идей, понял монарх. Для части населяющих Канон ментальных образований, которые, не имея личности и внутренних убеждений, обладая лишь стремлением реализоваться, смогли воспользоваться телами пауногов, вселиться в них и подчинить себе. А тем временем рассудки тварей, находящихся ниже, уже стали рассудком самого Уги-Уги: монарх ощущал пространство их вибриссами, стал ими. Но пауноги были скучны, почти мертвы, куда больший интерес представляли их хозяева – они, как выяснилось, имели глаза и нечто вроде органов слуха, и щупальца, и тела другой формы... Но главное, сознания их были более изощренными, чем у слуг-пауногов, пусть и недотягивали до человеческих, находясь где-то посередине между людьми и тварями.
Уги-Уги проник в рассудок одного из них.
И увидел всё.
Иной мир, скорее – мирок. Маленький, служебный. Мир-мастерскую по производству бронгов. И атаку другого мира, мира-хищника; катастрофу, падение, затем длинную череду дней в новом пространстве, постепенное привыкание к его законам, перестройку и подчинение внешней среды...
Внутренним зрением, зрением своего рассудка, Уги-Уги посмотрел вверх.
Затем взглянул через сознания пауногов, находящихся там. Их было около десятка. Они кружились, то немного опускаясь, то взлетая, и монарх стал перемещаться от одного к другому, приглядываясь – вибриссы создавали некое подобие обычного зрения, в чем-то ему уступающее, а в чем-то и превосходящее, – принюхиваясь и прислушиваясь...
И наконец увидел ЕЕ.
И одновременно ощутил ЕЕ сознание.
И содрогнулся.
Ого! – подумал Уги-Уги.
Так вот как можно уничтожить половину Аквалона и заставить другую половину подчиняться.
Кавачи.
ОНА живет внутри него.
Надо лететь туда.
Глава 4
– Странное это место, Узость, – пробормотал Смолик.
За правым бортом облачная даль была ясной и чистой, но за левым словно шел густой снег. А впереди тянулись покатые острова Цепи: круглые, чуть серебрящиеся, покрытые бородавками и ямами. Их было больше десятка. Самый восточный отделяла от побережья Тхая лишь пара сотен локтей, а крайний с запада почти скрывала пуховая метель, непрерывно гуляющая вдоль Орбитиума.
Драйер плыл немного впереди. Смолик, отдав необходимые приказания, поднялся на бак вместе с Ганой, проходившим сквозь Цепь несколько раз, и Траки Несом, не бывавшим в этих местах никогда.
– Между островами так просто не проплыть, – рассказывал Тео бултагарцу. – Там в облаках висят раскормленные стрейхи. Им отрезают щупальца, а самих набивают планктоном и креветками, ну и потом еще подкармливают иногда, так что они торчат на одном месте и не подыхают годами. В эфире их можно заметить, только когда подплывешь почти вплотную. Но если на стрейха наткнется что-то такое большое, как эфироплан, то, что он принимает за врага, слишком для себя крупного и сильного, – то стрейх взрывается. У них эти... железы...
– Стрекала, – вставил Нес. – Это называется стрекала.
– Стрекала, да, – протянул Тео, судя по всему, относящийся к стрейхам с большим уважением. – В общем, взрываются они ядом, который даже дерево проедает, а от людей вообще ничего не остается. Сами потом увидите «Призрачного путешественника» и поймете, о чем я. Потому сквозь Цепь можно только с лоцманом проплыть. Лево руля! – заорал он, увидев, что драйер поворачивает к центральному острову Цепи, называемому Командирским.
– Трое – к лебедке, – выкрикнул Тео, быстрым шагом покидая полубак. – Ложимся на спираль!
– «Ложимся на спираль», – со вкусом произнес Нес, поворачиваясь к Тулаге. – Что это означает?
– Встать на глубоководный якорь, – пояснил тот.
Бултагарец покивал, прижмурив глаза и шевеля губами, про себя повторяя услышанное.
– Всегда восторгался колоритом этих морских терминов. И всей облачной жизнью, понимаете меня? Пиратами. – Он покосился на собеседника. – Вы не поверите: у меня дома, в одном из пригородов столицы Бултагари, где я жил, висели всякие карты... многие – фантастические, карты разных несуществующих мест, плод фантазии художников. Были вырезки из газет и дешевых книг: изображения пиратов, эфиропланов... Особенно я почему-то любил суда Имаджины, все эти чудесные дайкоты, эйки, кенки, айклиты... У меня даже были два полотна художника Крэка Ханкина по прозвищу Колесо, купленные еще до того, как он стал знаменит. Первое называлось «Нападение дикарей на «Мелос» – это, знаете ли, был корабль Артегая Гроша. Он отправился к Орбитиуму, и его атаковали дикари. На картине люди дерутся на неестественно огромных мачтах, а еще какой-то странный летающий эфироплан с крыльями и винтом, парящий неподалеку... За кормой корабли пиратов, облака бурлят, на палубе – древний двигатель с трубой, будто снятый с рельсовой паровозки... Вы знаете, юноша, что такое паровозка, рельсовый паровой состав? Да, а вторая картина называлась «Сопка убивает капитана военного глинкора», и там...
– Сопка? – перебил вернувшийся Тео, и Нес повернулся к нему.
– Да-да, это самый знаменитый капитан Таит! – вскричал он с воодушевлением. – Я читал, он получил каперское свидетельство от самого правителя Тхая, под его командованием ходило семь кораблей и...
– Его убили, – перебил Смолик. – Еще до того, как я приплыл к Да Морана на рыжем корабле.
Бултагарец растерянно заморгал.
– Убили? Как... как это печально! Или наоборот – хорошо? Я испытываю смешанные чувства. Я понимаю: пираты – они преступники, убийцы, насильники и мародеры, и все это одновременно... – Он замолчал, осознав вдруг, что говорит с людьми, которые еще недавно относились к племени «убийц, насильников и мародеров». Покашлял и добавил застенчиво: – Я понимаю, мир пиратов жесток, в нем нет романтики, и все же меня, как мальчишку, неудержимо влекло все это. А что вы знаете о Сопке, господа? Он... он мой любимый герой дикого Запада.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});