Он тоже постоянно спрашивал себя: зачем? Зачем ему встречаться с Иоанном? Четыре ответа Дэнису что-то доказали Инспектору, если и впрямь доказали, но только не самому Петру. Дэнис, по сути, прав: эта часть дела сделана, Иоанн дождется казни, евангелисты ее толково опишут, а у Петра есть Иисус и работы с ним — невпроворот, отвлекаться не надо бы, не надо. Да и простился Петр с Иоанном — там, в долине Иордана, сразу после ухода Иродиады. Навсегда простился, знал, что скорее всего уже не увидятся, не стоит перед самим собой душою кривить. Не думал только, что прощание затянется на пять месяцев…
Но это Петр знал, что навсегда, Иоанн, отлично умевший читать мысли и эмоции Петра, ничего не понял, хотя Петр, помнится, себя не экранировал… Может, не захотел понять?.. А может, Петр и сам все-таки не верил и не верит вопреки до омерзения здравому смыслу! — что Иоанн умрет?..
Так что же, ему необходимо воочию убедиться в смерти, чтобы поверить в нее? Необходимо увидеть отрезанную голову Крестителя, заливающую кровью золотое персидское блюдо?..
Извращение какое-то…
Все прекрасно понимал Петр, но шел во дворец и шел, не сворачивая. Потому что чувство — да, было. Чувство свершившейся Истории, если выражаться высокопарно. А вот предчувствие смерти Иоанна — то, что до чувства имеет место, не появилось до сих пор и не появляется. Как его Петр ни вызывает из-за своих необъяснимых барьеров паранормальности. Что-то мешает ему появиться? Что?..
А вот чего действительно не понимал Петр, так это того, почему именно нынешний день выбрал он для визита к Антипе. Ведь разрешение на этот визит он получил в Службе аж шесть дней назад, но почему-то ждал до пятого дня недели, до начала седьмого часа, до завершения второй молитвы, то есть до половины первого пополудни примерно. В это самое время и подошел к воротам.
Стражники у ворот во дворец читать не умели, тем более — по-латыни, поэтому вызвали старшего стражи. Тот тоже довольно тупо повертел письмо и в меру вежливо пригласил Петра в колоннаду, где стояли тяжелые скамейки из розового карарского мрамора. Оставил его там и скрылся с письмом в левом, или южном, здании дворца. Правое, северное, абсолютный близнец левого, высилось напротив — у северной стены. Их соединяли выстроенные вдоль стен легкие колоннады, крытые частыми поперечными балками, пропускавшими, впрочем, и солнце, и дождь, несмотря на обилие вьющихся растений. Дождя, как известно, не ожидалось, а солнца под листьями все-таки было поменее.
А и ждать-то особо не пришлось.
Через несколько минут из дворца выбежал толстенький человечек в голубой тунике, расшитой по подолу и вороту золотом, подшустрил к Петру и, склонившись, подобострастно сказал на приличной латыни:
— Тетрарх рад узнать, что его посетил столь высокородный господин, и с нетерпением ждет вас во дворце.
И короткой ручкой изящно показал, где, значит, с нетерпением ждет тетрарх. Как раз в левом, южном, дворце, далеко идти не надо.
Петр так и не мог забыть таинственной красоты Иродиады, поэтому, когда увидел Ирода Антипу — впервые в жизни увидел, — разочарование его было болезненным. На стуле с высокой резной спинкой посреди большого и, надо отметить, прохладного зала сидел толстый, точнее — обширный, большой человек, с висячими брылами на красном жирном лице. Он сделал попытку встать, чтобы поприветствовать Петра, но она не слишком удалась, поэтому Петр не стал испытывать слабые физические возможности тетрарха, сам живо подошел к нему, чуть-чуть склонил голову — мы из Империи, знай наших! — и вежливо, но с некоей умеренной долей небрежности сказал:
— Рад, что застал тебя в Иершалаиме, тетрарх Антипа. Мой друг Максимилиан высоко отзывался о твоем гостеприимстве.
— Счастлив оказать тебе такое же, — сказал тетрарх. — Садись. Будь как дома, дорогой Вителлий, — указал на деревянную, обитую парчой скамейку, поставленную у кресла явно для посетителей.
Голос у него был звучный, низкий. Сейчас, когда Петр — ныне, естественно, римлянин Вителлий — сидел рядом, он видел, что Антипа, в принципе, мужик видный и симпатичный — был когда-то, во всяком случае, только разжирел, расплылся непомерно. Да и то сказать: говорят, что мать его, самарянка Мальфака, четвертая жена Ирода Великого, отличалась красотой и изяществом. Но чем он купил прекрасную Иродиаду? Уж точно не внешними данными. Впрочем, Петр не знал, как выглядел ее первый муж — Ирод Филипп, но вряд ли лучше. Жрут и пьют они здесь немерено, за формой не следят. Да и зачем, в самом деле, властителю спортивная форма? Теннис и гольф еще не изобрели, а в римских Олимпиадах участвуют, во-первых, только римляне, а во-вторых, люди происхождения низкого. А женщин завоевывать?.. Но для этого у него есть деньги и власть. Так что Иродиаду он скорее всего именно купил — в прямом смысле.
Хотя… Тут Петр вспомнил историю. Когда будущий римский цезарь Калигула сошлет Антипу к варварам — в Галлию, в тридцать девятом году это еще будет, Иродиада не бросит мужа, отправится в ссылку вместе с ним. Прямо жена декабриста…
— Что привело тебя в наши земли? — поинтересовался Антипа.
— Дела. Был на Кипре. Сейчас держу путь в Дамаск.
— Тебе проще было бы попасть в Дамаск из Тира.
— Разве мог я миновать Иершалаим? — засмеялся Петр.
— Тогда ты успел вовремя, — тоже засмеялся Антипа. — Сегодня — праздник. Сегодня мой день рождения. В гейхале Великого Ирода будет пир.
Что ж, вот и объяснение того странного для Петра факта, он оттягивал визит во дворец до сего дня. Браво! Его интуиция опять не подвела. Предчувствие выждать и прийти точно в срок — опять, по счастью, оказалось сильнее чувства поспешить, идти немедленно по получении письма, потому что Иоанн наверняка ждет… Эх, научиться бы объяснять эти предчувствия — сразу, а не тогда, когда они сбываются — насколько легче было бы работать!
— Прости меня, Антипа, — искренне сказал Петр, — я не знал. А если бы знал, то принес бы тебе достойный подарок.
— Для меня подарок — твое присутствие на празднике. Может быть, он покажется тебе жалким — по сравнению с теми, что ты знаешь в Риме. Тогда не обессудь. Мы в провинции живем просто…
— Не обижай меня, Антипа. Быть гостем тетрарха, да еще и в знаменитом гейхале твоего отца, — честь для любого.
Тут Антипа, похоже, счел обмен любезностями оконченным.
— Праздник начнется в десятом часу, после третьей молитвы. У тебя есть время отдохнуть. Мой слуга проводит тебя в твои покои, принесет тебе все необходимое и позовет, когда настанет час пира.
И в ту же секунду около кресла тетрарха возник, прямо-таки из воздуха материализовался давешний толстячок-коротышка.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});