Читать интересную книгу Петровка, 38. Огарева, 6. Противостояние (сборник) - Юлиан Семенов

«Кешалава – это патология, – думал Костенко. – Социальных корней здесь искать не приходится. Защити он диссертацию, меньше двухсот рублей не получал бы. Один, семьи нет. Прояви себя, защити докторскую – будут платить пятьсот, и только обыватель, пьянь или завистливый подонок упрекнет его за эту зарплату. В чем же дело? Родной Ломброзо? Или “тлетворное влияние гангстерских картин”? Почему же тогда я отмычку не беру? Люблю ведь гангстерские картины, просто даже обожаю. Биофизика должна прийти нам на помощь в этом вопросе. Откуда такое врожденное чувство собственной исключительности? Кто воспитал в Кешалаве ницшеанский дух самоутверждения через вседозволенность? Кто запрограммировал это в его генетическом коде? Значит, не “родимые пятна проклятого прошлого”? Значит, “родимые гены”? А может, психическая аномалия? Нельзя ссылаться на психическую аномалию, когда налицо осмысленное, точно продуманное деяние. Все-таки, – продолжал размышлять Костенко, неторопливо разглядывая Кешалаву, – понятие “бюрократ” мы трактуем сугубо неверно. “Бюро” – это не так уж плохо, особенно, когда работа в этом самом “бюро” отлажена, четка и бесперебойна. И сейчас, если я буду на высоте этого неверно трактуемого понятия, я добьюсь того, чего следует добиться!»

– Отвечаю на ваш вопрос, – сказал наконец Костенко, разложив на столе бланки для допроса. – Ваше заявление в прокуратуру мною было передано в тот же день – вы потом сможете это проверить по входящему номеру. Ответ на ваше заявление еще не поступил: видимо, слишком маленький срок прошел. Нарушения процессуальных норм, таким образом, нет.

– Я не буду отвечать на ваши вопросы до тех пор, пока не получу ответ из прокуратуры.

– Пожалуйста, напишите мне это на отдельном листочке. Вот на этом.

– Я больше писать ничего не буду.

– Ну и ладно, – согласился Костенко. – Спасибо вам. Этим вы облегчаете мою задачу: есть основание просить прокуратуру о превращении вашего задержания в арест. Эту статью кодекса помните?

Эту статью Кешалава не помнил, и Костенко сразу же понял это. Он позвонил к дежурному и попросил вызвать конвой, чтобы задержанного увели в камеру.

– Хорошо, – сказал Кешалава, – я отвечу на ваши вопросы. Надеюсь, после этого вы отпустите меня?

– Это будет зависеть от того, что вы мне ответите. Вот распишитесь, пожалуйста. Об ответственности перед законом за дачу ложных показаний. Нет, не здесь – ниже.

Разбирая заключение экспертиз, просматривая еще раз бумажки, разложенные перед ним со странными, понятными одному лишь ему записями, Костенко – это с ним бывало в минуты отчаянно плохого настроения – твердо поверил, что сейчас он прижмет Кешалаву, прижмет на улике, которая позволит ему убедить прокуратуру и получить санкцию на арест. Только нельзя торопить события, сейчас все решит соревнование выдержек.

У Костенко бывали в жизни тяжелые дни, когда он не мог спать по ночам, терзаясь мыслью, что в камере сидит невиновный человек, а он, Костенко, арестовавший этого человека, лежит себе под теплым одеялом, покуривает и прислушивается к тому, как листва жестяно шелестит за окном. Сажать в тюрьму невиновных людей – зверство и подлость. Последнее время он несколько раз ловил себя на мысли: а почему же виновность этого красивого, воспитанного парня, так спокойно и уверенно, именно уверенно держащего себя на допросе, не вызывает у него сомнений? «А вдруг не он?»

Костенко проверял Торопову – лейтенант Рябинина прошлась по всем знакомым актрисы: «Душенька, бессребреница, честная и открытая, истинно русская актриса; уходила из двух театров в более низкооплачиваемые только потому, что не хотела играть “макулатурные” роли; никогда не лжет, всегда – правду в глаза… Морально? Сколько вокруг нее вилось, да и сейчас вьется солидных людей, так нет, влюбилась в рядового актера, комнату уже три года снимают в полуподвале». Дежурная в гостинице категорически утверждала, что весь вечер сидела на своем месте и никто, кроме Кешалавы, в номер Тороповой не входил. Костенко пригласил Торопову к себе и долго беседовал с нею обо всех обстоятельствах той памятной ночи в Сухуми.

– Может быть, он был просто пьян? – задумчиво сказала Торопова. – Может быть, не надо так строго судить его.

– Вот так даже? – удивился Костенко. – Всепрощение и благость?

– Просто жаль человека. Он был таким тактичным и внимательным весь вечер; с ним произошла какая-то странная метаморфоза у меня в номере – он стал совсем иным. Я испугалась его. Не всякому актеру дано так сыграть перевоплощение из человека в зверя.

– Значит, пощадим зверя?

– Поругайте его хорошенько – и достаточно. Это ему урок на всю жизнь.

– А то, что он камни из кармана пригоршнями доставал, – это вас не смущает?

– Единственно это и смущает.

– Вот видите. Прошу вас, если получите письмо с просьбой простить его, отказаться от своих прежних показаний, вы позвоните мне сразу же, ладно?»

…Костенко закурил, продолжая разглядывать Кешалаву в упор.

– Так, – сказал он, дождавшись, пока высохли чернила на бланке допроса, – хорошо. Поскольку, как я убедился, вы относитесь к категории клиентов хлопотных, то мне придется просить вас подписывать все ваши ответы. Нет возражений?

– Пожалуйста, – ответил Кешалава, плотнее усаживаясь на стуле.

– Вы утверждали, что все последние месяцы провели на побережье, отдыхая после серьезного заболевания?

– Да.

– Распишитесь. Спасибо. Вы согласны с заключением профессора Лебедева, что вы сейчас совершенно здоровы?

– Да.

– Распишитесь. Угнетенного настроения нет?

– Нет.

– Сон восстановился?

– Да.

– Распишитесь. В половом смысле?

– На этот вопрос я отказываюсь отвечать.

– Почему?

– Я считаю этот вопрос бестактным и не имеющим отношения к делу.

– Я же говорил вам, что в течение последних двух месяцев в Туапсе, Москве, Сочи и Ленинграде прошел ряд изнасилований, аналогичных – по предварительной фазе – тому, из-за которого я задержал вас.

Костенко заметил, как глаза Кешалавы – напряженные, собранные – на какое-то мгновение стали иными.

«Как держится, а?! – поразился Костенко. – Я ему второй раз такого червя пускаю, а он держится. Другой бы хоть вздохнул облегченно».

– Значит, вы продолжаете подозревать меня в изнасиловании?

«То-то, – удовлетворенно подумал Костенко, – хоть в слове дрогнул».

– Вы не ответили на мой вопрос: вы никогда не жаловались на половые анормальности?

– Вас интересует, не являюсь ли я половым психопатом? Нет, половыми психопатами являются, как мне кажется, несколько недоразвитые люди. Кстати, что с моим пиджаком? Много следов крови?

– Я вам отвечу. После отвечу. Пока что мы вернемся к истории вашей болезни. Когда вы отказались от медикаментов?

– Когда уехал на море.

– Значит, последние два месяца лекарств не принимали?

– Нет, какое-то время еще принимал.

– Когда вы прекратили прием лекарств?

– Я опять-таки не понимаю, какое все это имеет отношение к делу?

– Прямое, Кешалава. Чтобы вы не писали писем в Министерство здравоохранения по поводу жестокости милиции: арестовали больного человека. Тогда мне придется сажать вас на экспертизу в клинику Кащенко, а это еще три месяца. Я хочу оградить себя от всякого рода ненужных сложностей.

– Я повторяю, что сейчас совершенно здоров. Последний месяц я отказался от приема лекарств, чтобы организм не привыкал к их постоянному воздействию.

– Вы отказались от приема всех лекарств?

– Да.

– Распишитесь. Вы никогда не пользовались наркотиками?

– Нет.

– Распишитесь. Перечислите, какими лекарствами вы пользовались.

– Седуксен, триоксазин, настойка валерианового корня.

– Это все?

– Да.

– Распишитесь.

«Так. Теперь я застрахован. Он дал ложные показания. У него в кармане было снотворное, которое дают только в психиатрических лечебницах, под надзором врачей, в минимальных дозах. Этим лекарством были убиты три человека. Один убит именно в тот день, когда “больной” Кешалава приезжал в Ленинград, имея прописку в Гагре. И на камнях, которые шлифуют в Пригорске, где работал исчезнувший Налбандов, и в кармане Кешалавы был один и тот же яд, именуемый сильнодействующим “препаратом сна”».

– Это все? Или у вас еще вопросы?

– Мы только начинаем, Кешалава. Как говорят в Одессе, «об все не может быть и речи». У меня вот какой вопрос. Вы откуда прилетели к Милютину примерять костюм?

– С юга.

– Я догадываюсь, что не из Воркуты. Вы в тот период жили в отеле или спали на берегу под шум прибоя?

– Не помню.

– Вы не помните, а я знаю. У вас ведь тогда был номер в «Гульрипше».

– Может быть. Я там действительно несколько раз останавливался, когда были свободные номера.

– Значит, в тот день у вас был номер в «Гульрипше»?

– Это вы говорите. Я говорю, что это могло быть.