Мне удалось связаться по телефону с моей женой Беатриц, и она сообщила некоторые подробности. Валерия дала мне снотворное, чтобы я мог поспать до отъезда в аэропорт. Она также сказала, что поскольку сломанные кости, особенно для Марио, являются главной проблемой, она пришлёт мне мумиё, о котором я слышал впервые. Оказалось, что это очень дорогой естественный продукт, который нужно растереть и проглотить, запивая водой. Его прописывают для срастания сломанных костей и находят в окаменевших гуано (экскременты птиц, состоящие главным образом из карбоната кальция) в далёких горных пещерах Дальнего Востока. Невероятно, но только несколько дней спустя после того, как я прибыл в Денвер, чёрный, похожий на обсидиан материал размером с большую гальку прибыл в госпиталь, где находился Марио, — первоначально Валерия прислала его дипломатической почтой в Советское посольство в Вашингтоне. Ясно, что для меня и моей семьи в те дни холодная война не существовала…
Все трое детей благополучно выздоровели, в том числе и Марио, который всё ещё был в гипсе, когда Валерия приехала к нам и присутствовала на церемонии окончания школы нашей дочери Сильвии.
Борис Казак
Восемнадцать лет жизни в сказке
За время своей карьеры в Институте физики земли (ИФЗ), а в особенности за время работы в отделе В. А. Троицкой мне неоднократно приходилось отвечать на один и тот же вопрос. Различные люди спрашивали меня — почему я не перейду работать в какой-либо из номерных секретных НИИ, которые в просторечии звались «ящиками». «Ты ведь будешь иметь вдвое-втрое больше денег, они легко дают квартиры, диссертацию защитишь без труда, ведь ничего не стоит сделать её секретной» — так говорили со всех сторон, искренне желая мне добра (в их понимании). И вот путём неоднократного повторения одного и того же ответа с небольшими вариациями мне удалось наконец чётко сформулировать свою мотивацию по поводу того, чтобы продолжать работать не просто в Академии Наук, а именно в конкретном ИФЗ, и именно в конкретном отделе ЭМПЗ, и именно под руководством конкретной Валерии Алексеевны Троицкой.
«Видите ли, — отвечал я собеседнику, — я согласен, что мог бы зарабатывать весьма хорошие деньги и пользоваться другими льготами, которых в Академии Наук просто нет. Наверное, стоит рассматривать разницу между возможной „ящичной“ зарплатой и моим скудным академическим жалованьем как некоторую форму налога. Я считаю, что я плачу этот налог за привилегию общаться и работать вместе с самыми высокообразованными и самыми порядочными людьми, которых только можно отыскать в нашей стране». Редко у кого находились возражения против такого ответа.
Весь этот долгий период, с 1963 по 1981 год, вспоминается как время совместной работы с учёной-женщиной высочайшего интеллекта. В. А. Троицкая органически не могла создать атмосферу «работы под руководством», её авторитет признавался безоговорочно, но это был авторитет знания и умения, а не авторитет позиции. Когда она что-то приказывала, было ясно, что детали этого распоряжения уже тщательно продуманы и встроены в общую систему, что она уже выработала у себя в голове подробный план того, как её распоряжение будет исполняться и какие от этого случатся последствия. В то же время она всегда готова была внести изменения в любой план, если кто-то предлагал, как можно добиться цели быстрее или эффективнее.
Чудеса начались практически сразу после моего появления в отделе ЭМПЗ (электромагнитного поля Земли). Так же, как подавляющее большинство людей, не имеющих понятия о геофизике, я практически ничего не знал о предмете исследований. Учиться пришлось на ходу, стряхивая с ног, с головы и с остальных частей тела кучу предрассудков и неправильных понятий. Я только позже смог по достоинству оценить такт и выдержку Валерии Алексеевны, когда она безропотно терпеливо сносила последствия тех ошибок, что делали её сотрудники, и раз за разом объясняла, как «это» нужно сделать правильно. Причём «это» могло быть чем угодно, от измерения амплитуды и правильного определения поправки времени на магнитограмме до имён и отчеств чиновников в иностранном отделе АН СССР и до использования французских прилагательных. В основном, конечно, дело касалось физического смысла и методики исследования вариаций электромагнитного поля Земли.
Вот в такой обстановке впервые прозвучали для меня слова «сопряжённые точки». Вначале это было просто экзотическое сочетание звуков, потом эти слова наполнились реальным географическим содержанием, а затем эти слова прочно связались с образом женщины, которая вдохнула жизнь в этот эксперимент и неустанно раздувала и поддерживала этот огонь на протяжении почти 10 лет исследований. Не поддаётся точному учёту число диссертаций, защищённых по результатам исследований в сопряжённых точках, но одно очевидно — эти работы были высшего класса. Валерия Алексеевна никогда бы не пропустила к защите работу даже второго сорта, настолько обильны были данные эксперимента и настолько высоки были её научные требования.
Отличительной особенностью ИФЗ всегда был полевой характер исследований, отдел ЭМПЗ в этом смысле был одним из наиболее интенсивных в смысле полевой нагрузки сотрудников.
По правде говоря, полевой характер исследований был тем самым крючком, на который я попался сразу ещё до начала работы в ИФЗ, а потом так и остался висеть на этом крючке. Висел я на нем на протяжении всего времени работы в Институте, вначале в отделе ЭМПЗ у Троицкой, потом в отделе сейсмологии у Игоря Леоновича Нерсесова. Вспоминая о том, как я попал в отдел Валерии Алексеевны Троицкой, я должен рассказать о предыстории этого перехода.
Ключевую роль в этом переходе сыграл Сергей Петрович Капица. Когда в начале 1963 года я полностью осознал, что работать в Институте физических проблем я больше не хочу ни в каком качестве, встал вопрос, куда направиться. Решившись, я обратился к Сергею Петровичу Капица (его отец, академик Пётр Леонидович Капица был тогда директором ИФП). Я сказал ему, что работа в четырёх стенах ИФП меня не устраивает, что я завидую его брату Андрею, слетавшему год назад на самолёте в Антарктиду, и что я хочу путешествовать, а не просто исследовать металлы при температуре жидкого гелия. Услышал я в ответ замечание о чесотке в ногах, намёк на мои цыганские корни (что действительно на одну четверть правда) и деловое предложение представить меня Троицкой в ИФЗ — в тот момент имени и отчества я не знал, а фамилия мне ничего не говорила.
Деталей первой встречи с Валерией Алексеевной я не помню, осталось только ощущение деловой доброжелательности. Расспросив меня о моём образовании и полюбопытствовав, откуда я знаю академика Капицу и его сыновей, она передала меня на дальнейшие расспросы сотрудникам отдела. Что меня поразило — это наличие среди персонала отдела сразу двух человек с высшим театральным образованием. Да, Геннадий Павлович Михайлов и Александр Фёдорович Смирнов были профессиональными дипломированными актёрами. Конечно, они не занимались работой по специальности — А. Ф. Смирнов заведовал административно-хозяйственными делами отдела, Геша Михайлов (по отчеству его никто не называл) переквалифицировался из актёра в полярника-наблюдателя и активно участвовал в полевых работах по всех полярных регионах, забирался даже в Антарктиду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});